Бабушка

— Батюшка, тут какой-то странный звонок! — моя помощница встретила меня с широко раскрытыми глазами, — звонят с Арбата и спрашивают, чем можно помочь умирающему коммунисту?
Мой храм, в который чуть более полугода назад до описываемых событий определён я, как настоятель, находится на Преображенке, а, следовательно, самый центр Москвы — явно не мой диоцез (1). Но это не так важно — было бы желание со мной встретиться, и посему вопрошаю:
— Он крещёный?
— Похоже, что да, — отвечает моя помощница.
На неё саму опосредованно вышли некие отдалённые знакомые, зная, что она трудится в Церкви.
— А умирающий-то готов  меня видеть?
Повисает пауза и начинается обзвон. Время довольно позднее — я только что закончил вечернее богослужение. До ушей доносятся переговоры, в которых своими репликами, дабы уточнить ситуацию, участвую и я в качестве третьего собеседника:
— Батюшка готов приехать и причастить, — помощница начинает зондировать почву.
— А он не испугается? — на том конце, понятное дело, малоцерковные люди, но чего требовать от родственников высокопоставленного коммуниста? Идёт сентябрь 2017 года — почти три десятка лет, как «разрешили» веровать в Бога, но, увы, далеко не все наши сограждане всерьёз вошли под покров Матери-Церкви.
— А что с ним? — вступаю в разговор я.
— Рак лёгких четвёртой стадии…, еле дышит…
— И чем Вы боитесь его испугать? Человек явно находится на смертном одре. Ещё немного и он переступит черту вечности. Вы спросите у него, желает ли он видеть священника или нет? — для меня не имеет большого значения, чем человек жил до сих пор — куда важнее, к чему он пришёл в конце своей жизни.
Там, откуда звонят, ощущается какая-то суета, и, в конце концов, мне докладывают, что больной меня ждёт.
Благо, в нашем храме всегда хранятся Святые Дары с Кровью Христовой: иногда немощного возможно бывает причастить только именно Кровью — Частичку Тела Христова тяжко болящий не всегда способен проглотить. Беру походную чашу и всё необходимое, и отправляюсь в путь — метро, слава Богу, ещё функционирует.
От Кропоткинской до Власьевского переулка совсем недалеко. Прихожу по указанному адресу. Явно ЦИКовский дом. Пропускают не сразу — только после переговоров. Поднимаюсь на этаж. Встречает меня довольно растерянная супруга. Пока облачаюсь, спрашиваю:
— Как хоть зовут-то?
— Юрий.
— Юрий или Георгий? — переспрашиваю я.
Мне очень важно, каким именем был наречён человек — в конце концов, не просто так имя, данное при крещении, называют святым именем. Супругу мой вопрос явно ставит в тупик. Выяснив, что родился он в начале Великой Отечественной в сельской местности (вера там сохранялась лучше,  чем в столице, а во время войны, после жутких гонений 1930-х годов, пошли явные послабления), понимаю, что крещён он, наверное, вскоре после своего рождения и, скорее всего, священником дореволюционной закалки, а такие строго хранили устои веры. Значит, Юрием (2) его вряд ли бы окрестили…
Выхожу в коридор. В перспективе видна открытая дверь и ложе, на котором возлежит умирающий.
— Раб Божий Георгий? — ничем не рискуя, достаточно уверенно взываю я, ибо если там не раб Божий, то я тут явно не нужен.
Ответ превосходит все мои ожидания:
— Я! — так мог ответить только тот, кто услышал Божий призыв, кто на самом деле готов ко встрече с Богом. Как же чётко соотносится это с Библейским: “Бог искушал Авраама и сказал ему: Авраам! Он сказал: вот я” (Быт.22:1)! — Контакт был налажен.
Я вошёл в комнату. Мне, как бывшему реаниматологу, было совершенно ясно, что человеку осталось не более нескольких часов. Священнику в такой ситуации важно понять, насколько серьёзно относится сам человек к его посещению. Но в данный момент подопечному, прежде всего, хотелось выговориться — слишком много боли переполняло его душу.
Коммунист, всю свою жизнь служивший Отчизне верой и правдой, оказавшийся в жерле Перестройки, понимал, что руководство страны, с которым сам он непосредственно контактировал на самых верхах власти, совершило предательство. Он страстно желал обособиться от этой вакханалии. Всё вылилось из него ещё до того, как мы приступили к таинству исповеди и причастия. Но мне важно было знать, имеет ли он сам хоть какое-то отношение к церковной жизни, и я спросил:
— А вы когда-нибудь причащались?
Вопрос застал его врасплох. Вся его жизнь прошла в той среде, где о Боге не то чтобы не помышляли, но и помышлять-то было запрещено. Он съёжился. Какая-то тень покрыла его измождённое лицо. И вдруг он резко открыл глаза и, невзирая на всю свою немощность, приподнялся от подушки и с великой радостью воскликнул:
— Бабушка причащала! — этим он как бы хотел сказать: всё! я —Божий! я — Христов!
Исповедь была необыкновенно содержательной и серьёзной. Такое навсегда сохраняется в памяти — я не имею в виду деталей грехов и конкретности покаяния, мне важен тут общий настрой и воодушевление, которые свидетельствуют о стоянии грешника именно перед Христом. Человек вызывал у меня необыкновенное почтение. Я причастил его с великим удовлетворением — никакой лжи не осталось между ним и Богом!
Он скончался на следующее утро. Очень сожалею, что родственники не привезли его на отпевание в храм, в котором служу я. Но, что у меня до сих пор вызывает восхищение, так это та самая его родная бабушка, которая, скорее всего и окрестила его, и которая своей любовью ко внуку сумела вложить в его сердце крупицу веры в Бога. Этого Бога мой подопечный не знал всю жизнь, но проросшее семя позволило ему встретиться с Ним в самый последний момент его жизни. Так что вопрос, крестить ли человека в младенчестве или нет и причащать младенца или нет, передо мной не стоит…

10 — 11.08.24
____________________
(1) Диоцез — церковно-административная территориальная единица.
(2) Конечно, возможно крестить и с именем Юрий, в честь благоверного князя Юрия Всеволодовича, но гораздо чаще духовным покровителем становился великомученик Георгий Победоносец.