Мужская работа

Без оружия

Встали напротив. Он коренаст.
Торсом широк и мускулист.
Мне нечего делать. Этот не сдаст
И не отойдет в кусты.

Навстречу шагнул, а в глазах потолок
Славы бойцовской уверенной.
Глядит на меня, словно взводит курок
Двустволки, на утку нацеленной.

У нас ни кастетов нет, ни ножей.
Никчемные эти игрушки.
Руки достойны серьезных мужей.
Вернее, чем те побрякушки.

Запястье схватил, а потом отворот
Рубахи и давит без устали.
Я упираюсь, а он идет
Шагом уверенной поступи.

Я слышал слова его старых дружков:
«Он многих уже припечатал».
Не надо мне этих словесных оков.
Дружков я пошлю лучше матом.

За пояс меня захватил, и назад
Тащит он с силой удвоенной.
А я что поставлю? Один лишь мой взгляд
На шаг его слишком спокойный.

Подножку подставил мне. C силой толкнул.
Я чуть не свалился, но выстоял.
Его удивило. В глаза мне взглянул.
Свой вздох перебил, словно лист упал.

Я выждал мгновенье и чуть упредил.
Нырнул под него – с криком падаю.
Он, будто пилот, небеса бороздил.
На землю свалился и рядом мы.

Еще не победа. Он хочет вскочить.
Держу его, грудью прижавши.
Рванул его руку. Всем телом тащить
Меж ног на излом, навзничь павши.

Сейчас весь сустав его я разломлю!
Стучит о ковер он, не выстояв.
И Паша Локалов, кого я люблю,
Объявит, он рефери, «чистая» !!!


Рассказ ротного

 «Ел, да пил. Гулял, буянил.
По ночам не приходил.
В женский день цветочки маме,
Как другие, не дарил.

Не вздыхал у старой ивы
От распущенных волос.
И в учебе был ленивым.
Аргумент с парнями - «в нос».
 
Понимал отца? Не очень.
Больше с дедом дружбу вел.
И зимой, и летом, в осень,
дед всегда сажал за стол.

Не «скосил» военкомата.
«Кантемировских» служак
про себя он часто матом.
Впрочем, ротный уважал.

Уважал за крепость парня,
И за то, что не слюнтяй.
Много ротных разных армий,
Выбирай, не выбирай.

«Выбирай» командировку!
На Донбасс, так на Донбасс.
Получи свою обновку:
«Броник», да ещё «калаш».»

Ротный выкурил чинарик.
Поперхнулся, как впервой:
«В общем, очень умный парень.
Роту всю… закрыл собой…»


Псковской 6 роте

Полковой интендант, это жирное рыло,
шуры-муры крутил с медицинской сестрой.
Почему её вспомнил, как в воронке накрыло
нас, с пятью пацанами, взрывною волной?

Среди звона в ушах от дрожащих коленей
до затылка, тельняшкой, рвущей ворота шов,
мы построим заслон с четырех направлений,
ради ваших детей, матерей ваших, жён.

Наша злость нам не даст растерять ни минуты,
этих «духов» порвем, «десантура» не сдаст.
Нам ещё не сейчас раскрывать парашюты.
Затяжной в небеса, оперевшись на наст.

Ты, Санёк, не грусти о весёлой девчонке,
и жгутом замотай рвань мясную культи.
Сколько их там ещё? Но и мы в их печёнках.
Никакому врагу сквозь десант не пройти!

Мы поляжем здесь все парашютной укладкой
в хлопьях белого снега с песней ветра средь строп.
И не нам будет знать, как слезинки украдкой
вытрут выживший парень и молящийся поп.


Я - мент

Я – мент! Ты послушай, послушай!
Я - мент! Вот такие дела.
Я – мент! И чего ж ко мне в душу?
Я – мент! За живое задели слова.

А служил ты в морпехе? За полярным, за кругом?
А прошел ты все сроки, как учил старшина?
Может, это тебя не дождалась подруга?
С безработным отцом, в дембель, ты пил до дна?

По горячим, по точкам, не тебя ли кидали,
Когда месяцы в годы, и друзей не поднять?
И не ты ль обмывал боевые медали?
И в твоих ли искала глазах друга мать?

Да, не чистая вся  эта наша работа.
То дежурить по суткам, то толпу разгонять.
Скоро год не гулял с своим сыном в субботу.
А семью прокормить? Что ж приходится брать.

Смотришь косо ты, парень, сразу видно ученый.
А ты знаешь, что шило может воткнуто в бок,
Если рот ты разинул, а какой-то «Палёный»,
Сделав несколько ходок, не хотел новый срок.

Понимаешь, конечно, я бы смог в универе.
В нашей маленькой школе я был лучший из всех.
Только, что б поступить не хватило мне денег.
Так, что в этой работе я ищу свой успех.

Я теперь капитан. Но начальство, с издевкой,
Говорит, что с «червинкой» мой последний погон.
Дескать, я размышлять стал, забыл про сноровку,
И отложат большую звезду на потом.

Что ж ты парень притих, и не пьёшь своё пиво?
Может, вспомнил работу, или голос пропал?
Это ж ты ведь нам пишешь гламурное чтиво?
Ну, бывай, я поехал. Удобный пивзал.


Трасса М8

Небесные ангелы сбились в струю
Вдоль трассы. Несёмся вскачь.
Мне времени мало в поездку мою,
А там впереди тягач.

           Я газ, как гашетку, все время давлю.
           Теперь завизжат тормоза.
           Навстречу водила припал к рулю,
           Но мне опоздать нельзя.

Обочиной справа и слева кресты
Ребятам, что мчались вперёд.
Простите ребята, что склоны круты.
Мы все сумасшедший народ.

           Баранкою влево. Тягач обхожу.
           Мой ангел меня пронеси!
           Я вместе с мотором все силы вложу,
           Но мчится мне в лоб такси!

На узком асфальте снежок, скользя,
Рулю готовит обман.
Мне влево нельзя и вправо нельзя.
Осталось идти на таран…

           Их взгляд удивленный мелькнул в стекло.
           Наверно, двенадцати лет.
           Шум ангельских крыльев влетел в окно.
           И все. Никого больше нет...
 

Севера, севера

Севера, севера – гнус, жара и морозы,
да без края тайга, да красивая рыба таймень.
Севера, севера – буровая до неба и грозы,
да полмесяца вахта надежных и верных людей.

Мы расскажем родным про сибирские реки и сопки,
про охоту в тайге, про пахучий над озером дым.
Мы не скажем родным про буренье и керны, и сроки
из обсадных колонн до нефтянки достигших глубин.

Когда в лютый мороз трое суток тащили мы вышку
тридцать вёрст по тайге, на салазках, тросами в растяг,
трактора в темноте, словно в вальсе, и  без передышки
наш старшой-дирижёр. Вместо палочки – розовый флаг.

Когда там, в высоте, в полусотне аршин над сугробом,
на полатях скрипит и вершину ведет в оборот,
ты забудешь про всё, лишь дороге не стала бы тромбом
та застывшая наледь, где ещё предстоит поворот.

Дорогая не верь, что без вас мы почти не скучаем -
просто некогда нам выводить на бумаге ответ.
Мы без писем живем, и лишь вечером вспомним за чаем
про семью, про тебя, про домашний негаснущий свет…





Сойти на берег

Мой друг. Как и прежде, с тобой
Конец отмечаем недели.
Сегодня, не прошлое делим
А рюмку несем над судьбой.

Мой друг. Нам не надо жевать
Былые мечты и обиды.
И бака бывает не видно,
Мы помним, как может качать.

Теперь,  в выходной, отдохнём.
(Как долго нас ждут эти бабы.)
А ежели, что  «держи краба»,
Ты знаешь, у нас «всё путём».




Кошкин Михаил Ильич, конструктор Т 34


  Михаил Ильич Кошкин (3 декабря 1898, село Брынчаги Угличского уезда Ярославской губернии)
                Старой церковью на горе
                окрещён ты был в декабре.
                Далеко село Брынчаги.
                Михаилу ты помоги!
                Далеко село, средь холмов,
                здесь родимый дом, отчий кров.
                Из корней села сила жил,
                он смекалку здесь заложил.
 
Конечно, его здесь не помнят.
Говорят, приезжал-то лишь раз.
Что вспоминать? Да, был скромный,
Без вина, как обычно у нас.
Ну, это сейчас. А тогда-то…
Да кто о чем знал?
Может, думали, что виноватый.
Может, думали, что пропал…

Пропал же сосед «ни зА што».
Просто хотел покурить.
Воткнул, значит, в землю заступ,
да и стал газету рубить
себе на самокрутку.
Чтобы ссыпать туда табак.
Просто, в охотку,
без злобы… Так это было, не так?
Да, вдруг посмотрел оборот.
Ругаться шибко любил.
Выругался: «В чёрта и в рот!».
«Сталину-то, башку отрубил!»
Вот и дали ему – десятку
и «по рогам».
Кто настучал - взятки гладки.
Ну и пропал он там.
Так и про Михаила,
что было рассуждать.
Ну, был человек, в общем, милый.
Да, и умом пошёл в мать.

Это потом… в шестидесятых…
когда отгремела война,
и космос стал нам за брата,
и ликовала страна.
Тогда вспоминали Победу.
На улицах стало тепло.
И Солженицын. И где-то,
вроде, открыли окно.
И вспомнили тех учёных
и конструкторов...
Из «шарашек», из заключенных,
из разных других дворов.
Тогда-то средь мелких строчек,
вдруг, прочитали мы,
что Кошкиных-то сыночек
такое! И для войны!
Конечно, тридцать четвёрку
помнила вся страна.
Это не гвоздь, не отвёртка.
Техника эта важна.
Техника эта громила,
как говорится, врага.
Лучшее, значит, было
оружие. Значит, была сильна!
Кое-кому из наших
на ней довелось воевать.
Много там наших павших,
но танк позволял побеждать.
Они прорывали фронтом
заслоны фашистских войск,
пехоте служа оплотом
под Прохоровкой. Страшный бой.

Ты думаешь, он из страха?
Из страха? Такое создать?
Ты знаешь, у страха запах:
за ним ничего не видать.
От страха можно отпрыгнуть,
от страха можно упасть.
К страху можно привыкнуть.
Страх он мешает спать.
Страх он мешает думать.
Особенно там, во сне,
когда возможно придумать
лучшее на Земле.
Когда раздвигаются шири
небесных пространств и врат.
Когда доступны в эфире
идеи тебе наугад.
Любая, что, может, нужнее
тебе в этот самый момент,
любая, что, может, важнее -
такой вот во сне инструмент.
 

Видишь ли, если в сорок
решаешь задачу задач,
пока ты силен и молод,
и полон надежд и удач,
ты каждой минутой в теме.
Ты думаешь об одном,
не о насущном хлебе,
а лишь о танке, о нём.
И нет его даже в эскизе,
и нет ни в каких словах.
И, мысленно, ты нанизан
снарядом на дуло ствола.
Ты гусеницами по полю
тащишь тонны брони.
Навстречу снарядному вою
сплавом стальным звенишь.
И понимаешь ясно -
должен он быть такой.
Должен он быть прекрасный,
смело летящий в бой.
Знаешь, что их конструктор
что-то недопонЯл.
Знаешь, что в этих штуках
вроде их перегнал.
Знаешь, что уж готовы
боем они на нас.
Знаешь. И этим словом
себе же даешь приказ.

А если уж все в железе,
в деталях и крепеже,
то ты, конечно, полезешь
в него. Не сидеть в блиндаже.
Ты сам нажмешь на педали,
ты сам за его рычаги.
Чтоб гусеницы рыдали,
чтоб слышалось вдаль: «Беги!».
Чтоб каждой из всех лошадок
в моторе, цилиндрами сжав
единой упряжкой порядок.
Чтоб гусеницы визжа,
неслись по снегу, по полю,
по грязи, оврагам, меже.
Чтоб пушка стреляла, чтоб пули
метал пулемёт, чтоб уже
ворвавшись в окопы, снаряды
противника бились в броню,
чтоб вслед боевые отряды,
за Род…, за отчизну свою…


Главное он создал,
успел еще до войны.
Помним на башнях звёзды,
что были в Европе видны.
Помним победы. Парки.
Подняты на пьедестал
монументальные танки
в памятных местах.
Почти до средины Европы,
через километров сто,
тридцать четвёрки. Окопы
осыпались уж давно.

Памятники железу,
которое создал он.
Я иногда трезвым
бываю, где его дом,
пытаясь понять откуда
ясность его ума?
Наверное, это чудо,
или Россия сильна
новыми сыновьями
для новых свершений и дел?
Думаю вместе с вами.
Как бы я это хотел.
Только вот нет там школы,
впрочем, и нет детей.
Нынче село, как вдовый
мужик у халупы своей.
Старая церковь без крыши,
окна в два этажа
выбиты. И не слышен
колокол. И ржа
выела решетки. Выше -
простор небес.
Главное – это небо,
главное  - это лес.
Будущее – небыль,
прошлое на устах.
Кремлем монастырь
вырос в пяти верстах,
а здесь бюст и пустырь.
Гордишься народ родной,
бывшей своей великой,
брошенной стороной?




Флаттер. Летающая лаборатория. Г. И. Петрову

Флаттер
          режет
               крылья!
Василий,
         держи
                штурвал!
ФЛАТТЕРРР..
           В чернилах выльет
Вибраций
           предельный удар.

Василий,
         идем в режиме.
Нам
       надо
             его
                познать!
Василий –
            повыше примем,
Что б лучше
             все
                записать.

Я знаю, Василий,
                ты летчик,
Ты лучший ведь в ЦАГИ
                ас.
О Прандтле
            мы спорили
                с Кочиной
Что КАрмана вихри
                у нас.

Мне б их только рядом увидеть,
В строках самописцев узнать.
Тебе же, Вась, в случае прыгать,
А мне же отчеты сдавать.

Смолю «Беломор»
               папиросами,
Одну
      от другой,
                прикурив.
Себя
      засыпаю
               вопросами
Опасность
           полета
                забыв.

Василий!
        Ушел из режима!
Василий
        в заход!
                И опять
Мы пишем
         процесс
              без нажима
Педалей закрылков.
                Держать!

Вибрацию
         слышишь,
                Василий!
Мы
    крыльями
              стали
                махать!
В режиме полет!
             Мы осилим
Цепь вихрей.
       Держа-а-ать!

Мы словно
           на бешеной
                тройке
Летим
       сквозь высокий
                барьер!
И крылья
         нам
             режет
                звонкий
ФЛАТТТЕРРРРР….

Василий
         выходим,
                скорее!!!
Теперь
        я уж все
                записал.
Штурвалом,
          как парус на рее,
Поток,
        ты, надеюсь,
                поймал?

Ну, все! Приземлились.
                Спокойно!
К шасси прислонился.
                Курю.
«Георгий, трясусь,
                как с попойки!!
Оставь –
            в первый раз засмолю!»



Даниил Заточник

Пращур мой  Даниил, где ты там в небесах?
Мы помянем тебя снова, снова.
Ты для нас  сочинил, ты для нас записал
знаменитое русское «Слово…»*

Встала слава твоя –  гусли  песню поют
про вещавшего мудрость, речистость.
Мой земляк, Даниил, эту славу свою
создавал ты не скоро, не быстро.
 
Даже девять веков, что меж нами стоят
как бы это не так уж и много.
Двадцать жизней всего лишь, считая подряд,
Ла и в слове «века» лишь два слога.

Но, наш город все тот, и земля и вода,
тот же берег, на нем синий камень…
Есть и глупые люди. Ну, все как всегда.
И ведь ты этот город прославил.
 
Исповедуясь  в «Слове…» в своей нищете
ты, юродствуя, молишься власти.
Точно так же и я поклоняюсь мечте
о достатке, добре и о счастье.

Ты начитан, умен. Это «Слово..»  твое
нам звучит как поэма Гомера.
Афоризмами в россыпи – трель  соловьев.
Вера в бога и в князя здесь вера.

Просвещен ты был кем?  Знанья добыл ты где?
Монастырские  школы  Залесья!   
Князю умно служить ты готов был везде,
Воспевая  его в поднебесье.

Переславский поэт. Рядом с храмом, где Спас
Пусть присутствует и просвещенье.
Верю, что «универ»** возродится у нас,
Высшей школою станет в ученье!
 ________


 
* CЛОВО ДАНИИЛА ЗАТОЧНИКА, НАПИСАННОЕ ИМ СВОЕМУ КНЯЗЮ ЯРОСЛАВУ ВЛАДИМИРОВИЧУ
http://stihi.ru/2015/02/16/6

** закрыт несколько лет тому назад