Пестрокрылая птица

Я стоял один в ночной тьме и ничего не видел. Всё вокруг мертвецки молчало: ни единого шороха нельзя было расслышать, как бы я ни напрягал свой слух. Мне вдруг показалось, что мир замер, окостенел в какой-то ужасной судороге... Да, весь белый свет охватила лихорадка - я ничего не видел и не слышал, но ясно чувствовал, какой силы озноб сжал всё живое, и какой беспощадный жар следует за ним; я чувствовал, я знал, что мир сейчас исходит слюной, хочет вскрикнуть о чём-то в этой мучительной агонии - но его вопль застревает в горле, и он лишь протяжно мычит и болезненно стонет.
Мне стало тошно, плохо, и я упал на колени, ухватившись за чёрную мглу, на которой стоял, - и вдруг понял: я жадно цеплялся за сырую, холодную землю; по рукам моим тотчас же забегало множество крохотных лапок; одно из насекомых больно укусило меня; руку начало жечь, отчего я принялся нервно смахивать их. Я поднялся на ноги. “Муравьи! Наверное, рыжие”, - промелькнуло у меня в голове. Это, кажется, и правда были они. Бессмысленно озираясь по сторонам, я сделал несколько неуверенных шагов назад. Было жутко: мрак поглотил всё, уничтожив, казалось, всякое подобие жизни, так что каждый шаг давался мне с трудом, только после изнуряющей битвы, происходившей внутри, в недрах души: преодоления страха, крепко сковавшего меня.
Но если мрак объял всё, если настало вечное и непроглядное небытие, то откуда же здесь взяться земле, пусть и охладевшей, муравьям - и человеку? Нет, это не преисподняя: в этом давящем безмолвии не слышны плач и скрежет зубов, а вместо раскатистого стенания лишь истерически дребезжит тревога. Нет, если я стою здесь, если я мучаюсь этими вопросами, если всё естество моё напряжённо соображает и волнуется, значит, здесь есть жизнь!..
Стоило мне подумать об этом, как я заметил в дали маленькую искру. Эта искра была такой яркой, будто она была создана из одного лишь света; она виднелась где-то далеко и совсем не моргала, а сияние, исходившее от неё, вдруг сотворило то, что мне уже казалось невозможным: подле этой искры начал проясняться пейзаж - я сумел различить медленно выходившие из тьмы небо и деревья, могучие деревья, листья на которых вырастали словно сами по себе. Искра пришла в стремительное, уверенное движение в мою сторону, и чем ближе ко мне была она, тем шире открывался вид, тем больше оказывалась она. Не сразу я понял, что это движется на меня: увидев её вдалеке, принял за искру, ближе - за шаровую молнию; и только когда сам я, полный трепета и благоговения, объятый слепящим светом, щурился, - только тогда увидел я, что это было. Надо мною парила птица, светящаяся и искрящаяся птица. Пестрокрылая птица, виделось мне, переливалась всеми возможными цветами; она сверкала и блестела, как блестит на солнце мармелад, щедро усыпанный сахаром. Птица эта, хоть и была похожа на оживший калейдоскоп, а сияние источала всё-таки иное: от неё исходил белый, кристально чистый свет, в лучах которого делалось тепло, спокойно - в его лучах даже самый постыдный, самый скверный и безобразный порок очищался, обновлялся и преображался, сам становился радостною искрою, дарившей счастье и какую-то неземную любовь. Глядеть на этот свет без желания верить, выраставшего из тихой, но крепкой надежды, было невозможно - таково было его действие: целебное и животворящее.
Подле меня птица задержалась на мгновение - осчастливив меня своим сиянием, она продолжила путь. Что было ей, вечной и благословенной, толкового и полезного, необходимого в этих жалких секундах? Ничего особенного не увидела она тогда: всю эту картину, я уверен, наблюдала она уже в сотый, тысячный раз - рои неразличимых воспоминаний, должно быть, теснились в её голове. А что я? А я в эти секунды чувствовал, словно могу разделить и разделяю с нею всю ту вечность, что предстояла ей и предстоит. Она давно покинула меня, оставив наедине с розовым от поднимавшегося на рассвете солнца небом и полностью открывшимся моему взору миром, вернувшим все утерянные краски, - а я всё стоял и не мог найти в себе сил на то, чтобы сделать хоть один, хотя бы самый тихий и неуверенный вдох... Придя в себя, я осмотрелся - какое блаженство вскружило мою голову, как мило и отрадно стало мне! Да, никакого мрака больше не было! Да, теперь я видел всё: каждую травинку, каждое дерево и каждый цветок; каждую птицу, летавшую где-то вдалеке; каждого муравья, каждое облако и, наконец, само солнце - всё это предстало передо мною, такое любимое, родное, знакомое и до боли в сердце дорогое! О, как я был рад слышать все эти чудеса: восторженное пение птиц, жужжание пчёл и даже, казалось мне, тихое журчание далёкой речки! Свежий ветер дунул мне в лицо, и слёзы счастья полились из моих глаз. Какое же это было наслаждение! Я был готов прижать к себе в крепких объятиях и разом расцеловать всё, до чего только дотягивалось моё восприятие; мне хотелось петь с птицами, шептаться с рекой, трудиться с пчёлами и муравьями... Но я всего лишь человек. И ведь человек тоже хочет быть счастливым, не так ли? Да, он ещё как хочет быть счастливым - человек возлюбил счастье настолько, что позабыл его и изобрёл свою изуродованную копию счастья, к которой он не испытывает ничего, кроме зверской страсти и ненасытного вожделения; счастье это похотливо, кровожадно, жестоко и дико - оно делает человека бесчеловечным. Ради этого фантома человек перевернёт всю Землю, отринет всё святое, уничтожит всё прекрасное - даже против брата своего пойдёт это тщеславное и голодное существо, бывшее когда-то человеком. Призрак этого мнимого счастья настолько крепко вгрызается в душу, что омрачает всё сознание, и человек, не замечающий, не желающий или не знающий света, не сможет принести в этот мир хоть что-то, кроме опустошающего мрака: всё вокруг него чернеет, умирает и гниёт. Корысть и властолюбие пробуждаются в человеке, и он, как самое жадное и злобное животное, стремится утвердить раз и навсегда свою гегемонию: он всё измеряет, всё отслеживает, всё выравнивает - он гасит свет, тушит искры, благодаря которым всё сущее и жило до сих пор... И всё же я знаю теперь, человек, что никогда тебе не причесать всей травы, не остудить всех звёзд и не заглушить всех птиц! Знаю я, что весь мир любит, что всё живое любит друг друга, что весь мир хочет жить и быть счастливым, и что ты, человек, или погубишь всё сам, или всё-таки ощутишь в себе пламя своей собственной искры - и будешь наконец подлинно свободен и счастлив!..
Жужжали пчёлы, бегали муравьи, шевелилась трава, качались ветви деревьев, плыли облака, светило солнце, какую-то тайну нашёптывала всему миру река, а где-то далеко, не могу и предположить, где, всё так же сверкала на беззвездном небе пестрокрылая птица.


05.07.2024 - 09.08.2024