Сердце

    И быть над землей закатам,
    и быть над землей рассветам.
        Бродский


Сменил он доспехи на плащ пилигрима,
Взял посох походный, ружьё закопав.
Судьбиной скитальца по миру гонимый,
Попрал он ногами прах многих держав.

Подобно монаху, он лишь подаянным
Питался. Как зверь, пил он капли дождя.
Блуждая среди позабытых курганов,
Пришёл он к болотам, где я его ждал.

Он знал, что я здесь, только виду не подал -
Лишь молча разжёг чуть поодаль костёр.
Над нами, на чёрном, как боль, небосводе,
Сияли Плеяды - семь вечных Сестёр.

"Я знаю, ты здесь, в заповеднике смрада, -
Сказал он, смотря на чадивший огонь, -
Плевать, серафим ты иль демон из ада,
Тебе лишь свою я раскрою ладонь.

Сюда возвращаешься снова и снова
Ты, словно оставив здесь сердце своё.
О сердце тебе я поведаю слово,
Ведь должен поэт быть солдату судьёй.

В стране, что затоплена кровью и гноем,
В стране, что себя сожрала целиком,
Ещё до последнего адова боя,
Стоял (ныне пеплом развеянный) дом.

Я вскормлен был в нём, в нём всегда мог согреться,
Семьёю своею ласкаем, любим.
Вернул я любовь эту каплями сердца,
Сосуды и клапаны - всё раздал им.

Я всё без остатка по ветру рассыпал,
Но знаком зловещим взошли семь Сестёр.
И каждый решил, что отсутствует выбор.
Границы? Их демон войны уже стёр.

Я помню: в войну мы не люди, а волки.
Я помню: в полку я остался один.
Я помню: врага я выслеживал долго.
Не знаю лишь, чей он отец и чей сын.

Но вскрыл я ножом тогда грудь иноверцу,
Как будто шкатулку с рубином, и вот:
Я, вырезав, поднял багровое сердце
К губам пересохшим - запретный сей плод.

И вкус ощутил я: железный и сладкий;
Я чувствовал страсти и страх - пополам.
И билось оно, проигравшее схватку
Не знавшим пощады холодным рукам".

И он знамолчал. Стал он будто бы тенью.
Неведомо мне самому, отчего
В рассказе его я нашёл отвращенье,
А в нём (словно горькое семя) родство.