Теодор Дойблер. Франц Верфель

Рис. Гл. Сильвестровой, 1998

THEODOR ADOLPH JOHANNES EDUARD DAEUBLER (1876–1934)
ТЕОДОР ДОЙБЛЕР

ОДИССЕЙ

Та боль, в которой я тону всечасно,
Отхлынет вдруг, и я – на берегу
Томительной отчизны, и могу
Нездешним грёзам предаваться страстно.

И собственное «я» мне неподвластно;
Одет стыдом, от девы не бегу,
Я наг, я руку ей даю, я лгу,
И пена тает и блестит неясно.

На том Востоке я видал немало.
Опять к благой надежде и мечте
Тянусь, – чьё сердце там меня избрало?

В бестеневой, безвидной простоте –
О, как под солнцем всё там оживало!
Что сотворю я в этой маете?

ОСЕНЬ

На горных склонах первый снег сияет,
Как искры, стая чёрных птиц летит,
Мир боль свою от глаз не укрывает,
И поступь смерти бытие сребрит.

Зверью в лесах спастись от пули трудно.
Вновь завещает хмель умерший год,
Надежды оживают безрассудно,
Вино дарит забвенье от невзгод.

Пронизывает гроздь щедрот осенних просинь,
Вьёт ветер пряжу из любви и света.
Цветы глядятся в высь: о, снящаяся осень,
Блаженная пора невянущего лета!

Терпенье, руку дай, терпенье без изъятья,
Ты замечаешь, с неба лист летит на лист?
Под сению листвы крепи рукопожатье:
Дождётся – кто душой смирен и сердцем чист.

Терпенье, добела мы стискиваем руки.
Вокруг шумит каштана бурая листва.
Мы ждём, встаёт звезда и угасают звуки.
Заглохший сад колышется едва.

В СЕРОМ

Пою, чуть звёзды редкие зажгутся
И месяц к морю серп свой обратит,
Темнея, синь над лугом засквозит
И мирные поляны рос напьются.

Пою, чтоб к лунным танцам прикоснуться,
Покуда серый жемчуг не разлит,
Пою, когда затихший ветер спит
И страх полей спешит во мне проснуться.

И сквозь дневные, смутные мечтанья
Ночные краски слышу я вокруг,
И росный лес живит воспоминанья.

Прибой далёкий наполняет луг,
И дрока золотые очертанья
В пьянящем шуме возникают вдруг.

ПОСЛАНЕЦ СВ. АНТОНИЯ

В дни ясные, в часы, когда струи потока
Сияют всё желтее и вода златится,
Монах в ладье под парусом средь вод стремится
И кротко рыб сребристых манит издалёка.

И вот они в безмолвии, в мгновенье ока,
Плывут к нему, чтоб света чистого напиться.
Под заповеди там семь хлебов им крошится,
И дальше он плывёт, в исход дневного срока.

Ни в ветре, ни в весле он, видно, не нуждался.
И бриз дышал вослед, где судно путь свой длило;
И часто взгляд ему вдогонку устремлялся.

То было, словно дух вздувал его ветрило:
Ни волос на главе его не колебался,
И в пойме на лугу травинки не клонило.

FRANZ VIKTOR WERFEL (1890–1945)
ФРАНЦ ВЕРФЕЛЬ

БЛИЗ СТАРЫХ СТАНЦИЙ

Близко от уютных, старых станций –
Их мой поезд безвозвратно минул –
Смутно видел с дальних я дистанций
Тех, кто, в путь собравшись, дом покинул.

И сказать могу я без опаски
Перед теми, кто глядит на рельсы,
Что давно уж длятся эти рейсы,
Эта жизнь среди вагонной тряски;

Что им всем неведомое бремя,
Города, мосты, моря и мысы
Оставляя сзади, как кулисы,
Мчит в дыму и искрах поезд-время;

Что и к ним придёт пора вокзалов
И слепые, тёмные туннели
В молниях трагических сигналов,
Когда я уже сойду у цели.

БАЛЛАДА О ПРОВОЖАТЫХ

Иду, заметённый, по снегу, сквозь снег.
(Заборы? Деревья?) Я вижу лишь бег
Мятущейся ночи, я вижу лишь снег.

Проулок закрыло сплошной пеленой.
Один ли я здесь? Что-то вьётся порой
И сзади, и сбоку, и передо мной.

Вот пьяница утлый петляет вдали,
Согнувшись под ношей своей до земли.
А может, там гибнет кто в снежной пыли?

Две тени внезапно скользнули с боков
Двух догов, незримых в пучине снегов,
Задев меня шерстью и тенью прыжков.

Ко мне подступает, сопя и фырча,
Отбившийся конь? Чуть касаясь плеча,
Идёт он за мною, уздечкой бренча.

Но чуть я замру под седой пеленой,
Как тут же замрёт мой безмолвный конвой,
И сзади, и сбоку, и передо мной.

Несчастный к груди прижимает ладонь,
Два дога в глазах затаили огонь,
И дышит в затылок заснеженный конь.

Я снова устало шагаю вперёд.
И жизни, и вещи слились в хоровод,
Он кружит во тьме и бок о бок идёт.

Холодная вьюга метёт на юру.
Больному домой не вернуться к утру,
Коню в своё стойло и псам в конуру.

На этом пути не забрезжит рассвет.
Лишь ветер и снег до скончания лет,
И от провожатых спасения нет.

ПОСЛЕДНИЙ МИГ

Когда больного смертный час гнетёт,
В углу, чуть слева, тонкий ангел ждёт –
Помочь душе сквозь этот страх пробиться
И шелухой от тела отделиться.

Его глаза сияют, шёпот вьёт
Над ухом нить, больной его поймёт.
Он слышит: «Смерть к тому лишь устремится,
Кто выбор сделает, кто сам решится».

К сухим губам притронулся язык,
Чтоб вспомнить жизни вкус, – и он возник,
И жжёной коркой отдавал чуть-чуть.

Нет, невозможно заново глотнуть.
Да или нет? На ангела взглянул, –
И улыбнулся тот: больной кивнул.