Колдун. Все части

Колдун. Часть 1.

Гуляя, я нашел старинный дом,
Стоявший вдалеке от всех селений.
Когда-то был он родовым гнездом,
Надежной крепостью для многих поколений.

А ныне весь покрыт увядшим мхом,
Словно скиталец-язвой и коростой.
И возникали мысли о плохом,
Ведь дом сродни был старому погосту.

В густой тени разросшихся дерев
Он притаился ото всех сокрытый.
Стволом могучим стену подперев,
Поднялся клен, раздвинув камня плиты.

Покинутый хозяином давно,
Пустыми окнами смотрел с укором.
Двери открытой черное пятно
Паук заплел затейливым узором.

Сквозь бреши окон ветерок донес
Тлетворный дух гниения и пыли.
Внезапно кровь мою сковал мороз,
А руки, словно в декабре, застыли.

Я будто слышал отголоски зла,
Что пряталось до наступленья ночи.
 Из темной бездны тварь меня звала,
Но голос чист был, словно колокольчик.

Струною натянулась тишина.
Безжизненно обвисли ветви клена.
И рухнула от времени стена.
Узрел проем я двери потаенной.

Бежать отсюда со всех ног готов
Я был дурным предчувствием гонимый.
Из темноты донесся страстный зов
Почти беззвучный, еле уловимый.

Так шелестит упавший наземь лист,
Сметаемый осенними ветрами.
Напоминал он заунывный свист,
Когда сквозит зимой в оконной раме.

Он звал меня: «Спустись скорей в подвал
И отопри тяжелые оковы.
Десятки лет я в заточенье ждал.
Внимали мне лишь пауки, да совы».

Не знаю что-внушение, гипноз,
А может быть проникла в душу жалость,
Ведь стонами и градом горьких слез
Мольба его порою прерывалась.

Отбросив страх и чувство дурноты,
Я тьмы и света преступил границы.
Окрепший голос звал из темноты,
А воздух понемногу стал светиться.


Мои шаги звучали, как набат.
А сердце вторило ему тревожно.
Казалось, я спускаюсь прямо в ад,
Ногой ища ступени осторожно.

Прервала путь заржавленная дверь,
Надежная, как древний щит у война.
А пленник вдруг завыл, как дикий зверь,
Который в логове был кем-то пойман.

Со скрежетом я сдвинуть смог засов,
И отозвались петли резким визгом.
А запах описать не хватит слов,
Что был навстречу мне из кельи изгнан.

Ко мне вернулся первобытный страх.
Холодный пот со лба струился градом.
И словно путешественник в горах,
Я приближенье чуял камнепада.

Внезапно повинуясь воле злой,
Светильники зажглись огнем нездешним.
Я с ужасом увидел пред собой,
Что не привидится во сне кромешном.

Гранитной плиткой выложен подвал.
Везде разводы плесени и слизи.
И за руки прикованный стоял
Уродливый старик на грани жизни.

Седых волос белесая копна
Свисала бахромой почти до пола.
Из одеяния лишь перевязь одна,
А в остальном, как в миг рожденья голый.

Из-под кудлатой брови зоркий глаз
Сверкал, подобно черному агату.
Казалось, разорвать готов тотчас
Любого, узник на стене распятый.

Взмолился он: «Сними, храбрец, с меня
Скорее цепи, отопри запоры.
Я много лет не видел света дня.
Я высох весь, измученный и хворый!»

Властитель этих мест, проклятый князь
Обманом заманил меня в ловушку.
Заклятьем сил лишил, потом глумясь,
Устроил с дворней наверху пирушку.

Но недруг ему в кубок подмешал
Крупицу из опаснейшего яда.
И вопли князя огласили зал,
Когда за ним пришли посланцы ада.

Увидев оных, слуги наутек.
Немедля по округе разбежались.
Заклятьем обездвиженный не мог
Я скинуть груз цепей хотя б на малость.

Когда измученный годами плена дух
Готов покинуть был свою обитель.
К мольбам горячим не остался глух,
Явился долгожданный мой спаситель.

Я нерушимой клятвою клянусь.
Прочь цепи-не останешься внакладе.
Не тронет твое сердце больше грусть.
Подумай хорошенько о награде.

Заветные желания твои
Смогу облечь в какую хочешь форму.
Наполню блеском радостные дни.
Не даром свыше станет власть, а нормой.

Познаешь ты объятья королев.
И будешь землями владеть поправу.
На поле битвы, словно храбрый лев,
Ты обретешь невиданную славу».

Речь старика сочилась, как елей.
Пред взором вознеслись златые горы.
В какой-то миг, сказав себе: «Смелей»
Я снял с цепей мудреные запоры.

Внезапно потемнело все вокруг.
Дрожь охватила землю под ногами.
И сердце молнией сразил испуг.
И в пыль рассыпался гранитный камень.

Я взвился в воздух, словно легкий пух,
Неведомою силою подхвачен.
Лишь ветра свист улавливал мой слух.
Срывались звезды с неба на удачу.


Пронзив стрелой упругий небосвод,
Я мчался вдаль подобно метеору.
Мне змей грозил, поднявшийся из вод.
Чудовищ позади оставил свору.

Луна взошла, сверкая серебром.
И солнце вдалеке горело златом.
А радуга разрезала серпом
Поля на разноцветные заплаты.

И снова колдовская карусель
Огней перед глазами закружила.
Как парусник, что выброшен на мель,
Меня на землю опустила сила.

Рассеялась пред взором пелена.
Я был на берегу у кромки моря.
Чуть разомлев, как дева после сна
Заря вставала в розовом уборе.

Шуршала набегавшая волна,
И пряные дразнили ароматы.
Неведомая южная страна
Под сенью облаков из белой ваты.

Я приподнялся с теплого песка,
По сторонам взирая ошалело.
Прохладный ветерок меня ласкал
И освежал натруженное тело.

«Приветствую тебя, мой господин»
В его словах звенели нотки стали.
«Я ваш покой берег, как паладин,
Пока вы сном младенца сладко спали».

Склонился предо мною статный муж
В роскошном одеянии восточном.
Улыбка на губах, как скользкий уж,
Вилась над бородою цвета ночи.

Под шелковою черною чалмой
Глаз привлекал сверканием агата.
Он поражал нездешней глубиной
И холодом, как у морского гада.

«Позвольте мне представиться теперь.
Судьба незримой нитью нас связала.
Я был еще вчера, как дикий зверь,
Забытым всеми узником подвала.

Магистр давно утраченных наук.
При мне ложились камни пирамиды.
Я древних мудрецов прилежный внук,
Чьи знания под слоем лет забыты.

Меня зовут-и очень странный звук
Коснулся слуха, словно скрежет стали.
«А впрочем называй меня Мой Друг
Ведь имя сможешь повторить едва ли.

«Скажи скорей, куда меня занес?
В какую даль земли, колдун проклятый?
Даров ты обещал аж целый воз,
Удачи, славы, серебра и злата».

«Терпение, мой друг»-он произнес.
«Я времени отправил вспять теченье.
На сто веков назад нам удалось
Вернуться. В край, что предан был забвенью.

Сегодня в императорский дворец
Незримо смерть пожаловала в гости.
Правитель в муках принял свой конец.
Огонь проглотит жадно его кости.

Дочь императора красой своей
Поэтов при дворе вгоняет в краску.
Ты после траура женись на ней
И станет жизнь похожею на сказку.

Обычай той страны весьма суров.
Не каждый сможет стать её супругом.
Не тот, кто произносит много слов,
На поле брани, выходя с испугом.

В деснице сжав короткий, острый меч,
Он должен при стечении народа
Своею жизнью храбро пренебречь,
И в битве адского сразить урода.

Его из мрачных бездн приманит жрец,
Свершив давно забытые обряды.
Замрет навечно множество сердец,
Людей, что ненароком будут рядом.

Не бойся схватки, колдовство мое
Укроет от когтей, как щит надежно.
Добычу не получит воронье,
Коль мне ты будешь верить непреложно.

Не выдержит удара чешуя,
И меч пронзит твердыню адской плоти.
Прольется крови черная струя,
Покинет мир одно из тьмы отродий.

Ну а теперь довольно болтовни.
Нас кони мигом принесут в столицу.
За шею жеребца ты обними,
Когда он полетит подобно птице».

«Но где же мы возьмем себе коней?»
Лик колдуна прорезала ухмылка.
Движеньем быстрым срезал прядь кудрей
И что-то прошептал над нею пылко.

Прядь вспыхнула и обратилась в дым.
Сгустился он в два темных силуэта.
Мгновенье и буланый конь с гнедым
Предстали, будто вестники рассвета.

Огнем горели красные глаза
И обжигало жаркое дыханье.
Опасны, словно горная гроза.
На зависть львам клыков сверкают грани.

Колдун шагнул, раздался страшный храп.
Созданья обнажили грозно зубы.
«Пред господином будь покорным, раб!»
Раздался крик пронзительный и грубый.

И чудо! Кони, мигом присмирев,
Подставили свои крутые спины
Могучие, словно стволы дерев.
Я сжал рукою повод длинной гривы.


Упруго оторвавшись от земли,
Скакун взлетел, с ветрами дерзко споря.
И щепками казались корабли,
Застывшими на синей глади моря.

Вот желтизну прибрежного песка,
Лесов сменил темно-зеленый зонтик.
И в дымке растворялись гребни скал,
Край неба подперев на горизонте.

За лесом спели тучные поля.
Меж ними нитью пролегла дорога.
Теплом дышала щедрая земля.
Даров ее кругом виднелось много.

Раскинулись тенистые сады.
В них сборщики мелькали урожая.
И речки воды, словно из слюды,
Текли неспешно, небо отражая.

Сверкая первозданной белизной,
Явился взору град, подобный чуду.
И как бутон, раскрывшийся весной,
Сияла башня, цвета изумруда.

Укрывшись за надежною стеной,
Дома, как бусины, на нитках улиц
Покрыты черепицей, словно хной,
Напоминали мне пчелиный улей.

Людей разноплеменную толпу
Смешал, как варево, базар восточный.
Посредь его к позорному столбу
Воришку приковали цепью прочной.

Над  городом вознесся к небу холм
И белоснежного дворца громада,
Словно корона возлегла на нем.
Вокруг дворца высокая ограда.

Скакун почуял колдовской сигнал
И сделал круг над изумрудной башней.
Звеня подковами, он поскакал,
Дрожа струной от удали пьянящей.

Мы спешились незримые для всех
И поднялись по лестнице в покои.
С улыбкою, уверенный в успех,
Колдун был удивительно спокоен.

Почувствовалось-траур во дворце.
Нам встретились в одеждах черных слуги.
Кто в маске скорби на больном лице,
А кто-то в неподдельном был испуге.

Наш путь привел в роскошный тронный зал,
Придворными забитый до отказа.
А потому нам показался мал,
Хоть площади был больше он в два раза.

Там что-то говорил худой старик
По виду жрец не рядового сана.
Людей раздвинув, шли мы напрямик.
Нас не смущала с копьями охрана.

Стоял на возвышенье трон пустой
Покрытый полосатой шкурой зверя.
От ламп вдруг отделился дым густой
И выдохнули все, глазам не веря.

Жрец побледнел на миг, как полотно,
Уставясь, словно кобра на мангуста.
Пространства распрямилось волокно,
Узревши нас, кто-то упал без чувства.

Над залом пролетело: «Колдовство!»
И стражи дружно опустили пики.
Я проклял колдуна за хвастовство
И озираться стал в волненье диком.

Жрецу отвесив вежливый поклон,
Колдун меж тем сказал витиевато,
Что рвется из груди печальный стон,
Как тяжела постигшая утрата.

«Мой юный друг-наследный принц страны,
Раскинувшейся далеко на юге.
Огромные стада и табуны
На пастбищах пасут покорно слуги.

В броне из стали преданная рать
Неисчислима, как песок в пустыне.
И, безусловно, царской воле знать
Всегда послушна и верна поныне.

Принц, несмотря на юные года,
Задумался о любящей супруге.
И начали придворные тогда
Присматривать ему невест в округе.

Объездили гонцы десятки стран,
Куда смогла пройти нога верблюда.
Но вот пришел к нам как-то караван,
Который начинал свой путь отсюда.

Немало караванщик видел мест,
Словам его нетрудно было верить.
Поклялся он, что лучше всех невест
Здесь во дворце-прекрасная, как пери.

Осилить нам пришлось нелегкий путь,
Оставив позади леса и степи.
Мы свите дали время отдохнуть,
Усталость наложила на них цепи.

А принц и я спешили во дворец.
Вселилась в нас невиданная сила.
Позволь же нам, достопочтенный жрец,
Склониться пред красой, что всех пленила.»

Насупил брови сумрачный старик,
Буравил колдуна тяжелым взглядом.
И речь его, похожая на крик,
Была пропитана змеиным ядом.

«Кто сможет подтвердить твои слова?
И поручиться, что не самозванец?
Лишь царь здесь может заявлять права,
А не какой-то пришлый иностранец!»

Откинул плащ с усмешкою колдун.
Столпились люди в ожиданье чуда.
Ларец извлек, покрытый вязью рун,
Алмазов в нем сверкающая груда.

«Вот толика ничтожная даров,
Что наши слуги привезли с собою.
Поручатся они сильнее слов,
Ведь мы чисты пред небом и судьбою.»

В глазах жреца зажегся жадный блеск.
«Гостей мы рады принимать в столице.
Прошу простить, что был я слишком резк.
Здесь не редки шпионы и убийцы.

Гостями будьте с юга господа.
К услугам вашим лучшие покои.
Рабыни, вина, вкусная еда.
Все это царский сын иметь достоин.

Пусть месяц пролетит для вас, как день.
Затихнет стон и плач печальной тризны.
Сойдет с лица принцессы скорби тень.
Открыты будем мы для новой жизни.»
 
Колдун. Часть 2.

Остались в прошлом месяца следы.
Бежали дни песчинками меж пальцев.
От вин столы ломились и еды.
Всё во дворце для важных постояльцев.

Сверкал серебряной струей фонтан.
Спасала от жары садов прохлада.
И юной танцовщицы гибкий стан
Упруго трепетал под жарким взглядом.

Колдун корпел в тиши библиотек,
Листая пожелтевшие страницы.
Он был готов пробыть там целый век,
Раздвинув знаний темные границы.

Нас не смущали звуки похорон,
И не страшило таинство обряда.
Но звук похожий на девичий стон
Порою раздавался за оградой.

Унять не в силах любопытства власть,
Я брешь в стене искал весь день напрасно.
Во чтоб ни стало за забор попасть,
Увидеть деву захотелось страстно.

Разгоряченный разум рисовал
Ее портрет отчетливо и ясно.
И совершенного лица овал
Как солнца проблеск, среди мглы ненастной.

Змеёю черной толстая коса
По трепетной груди ползет лениво.
И по щеке хрустальная слеза
Короткий путь свершает торопливо.

Ограда, словно каменный капкан,
Давила неподъемной, тяжкой ношей.
И я придумал хитроумный план,
Пройти укрывшись под чужой одёжей.

Прикинулся сонливым целый день
И колдуну сказал от боли корчась,
Что дескать снова мучает мигрень
И сон меня покинул прошлой ночью.

«Настойка мака снимет твой недуг
Уснешь ты сном безгрешного младенца.
А если не поможет, то мой друг,
Зови меня, я чутко сплю за дверцей».

Ночь подарила чудный, сладкий сон.
Баюкала, спустившись с гор прохлада.
Слуга, отвесив до земли поклон,
Принес мне утром кисти винограда.

Лицо омыв водою из ручья,
Вкусив немного самых спелых ягод,
Я выведал у старого хрыча,
Что жизнь его полна различных тягот.

Начальник не дает ему житья.
Совсем от рук отбились нынче дети.
Скупы неблагодарные зятья.
Судьба расставила повсюду сети.

Тогда его спросил я невзначай,
Кто жалобно так плачет за забором.
Он мне налил в пиалу сладкий чай
И отвечал с наигранным укором.

«Возможно это младшая сестра
Совсем недавно пойманного вора.
Из храма он дары посмел украсть
И имя заклеймил свое позором.

За что теперь к позорному столбу
Прикованный стоит на поруганье.
Родным палач же вырежет на лбу
Кровавый знак навечно в наказанье.

«А что его сестрица, недурна»?
Звучал мой голос, будто бы мне скушно.
 Не пало подозрения зерна,
Чтобы в его предательскую душу.

«Злодейка та, на зависть всем, мила.
Но, судя по всему, как брат, порочна.
С рожденья под его крылом жила,
Закончит дни внутри канавы сточной.

«Пустой теперь довольно болтовни.
Достаточно тебя старик послушал.
Однообразные проходят дни
Похожие на пыль на старом плюше.

За то, что ты меня сейчас развлёк,
Позволь тебя попотчевать немного.
Не откажи вина отпить глоток,
Таких не пил ты, ведь оно от Бога.

Старик отведал терпкое вино,
Не распознав снотворную микстуру.
Стал бледным через миг, как полотно
И замер неподвижною скульптурой.

Не тратя время, я накинул плащ,
Лицо надежно скрыв под капюшоном.
И дерзкой выходки своей страшась,
Я шел к воротам с видом отрешенным.

Стучало сердце, словно барабан,
Когда прошел я мимо сонных стражей.
Казалось, что раскроется обман
И в подземелье буду я посажен.

Но дух удачи следовал со мной.
Оставив позади себя охрану,
Я путь направил к месту за стеной,
Где плач звучал таинственный и странный.

Передо мной открылся целый град
Из хижин и домов рабов и дворни.
Не вызвал удивленья мой наряд
И стало на душе чуть-чуть спокойней.

Бродил уже не первый час кругом,
Сомненье зародилось и тревога.
Внимание привлек старинный дом,
Там дева отдыхала у порога.

Из шелка разноцветного платок
Скрывал от любопытных взоров косы.
Она была свежа, как лепесток,
Что дремлет до поры в бутоне розы.

Под тонкой тканью гибкий, легкий стан
Был полон первобытной, юной силы.
А слез в глазах искрящийся туман
Взгляд делал для меня родным и милым.

Как сломанные крылья, рукава
Свисали, обнажив худые плечи.
А страх все существо ее сковал,
Лицо гримасой скорбной изувечив.

Еще поближе к дому подойдя,
Я руку положил на дверь калитки.
«Прошу простить назойливость, дитя»
Сказал я, сбросив капюшон накидки.

«Услышать от людей пришлось рассказ,
Что отозвался в сердце болью острой.
Пускай меня ты видишь в первый раз,
Доверься мне, хоть это и не просто.

Подумать ты вольна в ничтожность слов,
Но я готов спасти от казни брата.
По силам мне открыть в тюрьме засов.
Минует род твой тяжкая расплата.»

От удивленья широко глаза
Ее открылись. Взгляд был чист и робок.
И высохла последняя слеза,
Скатившись вниз на нежный подбородок.

«Но кто же вы? Скажите наконец,
Чье в храме буду славить нынче имя?
Мой брат не вор! Во двор пустой ларец
Подброшен ночью был людьми лихими».

«Без имени, прекрасное дитя!
До срока пусть оно побудет тайной.
Но времени какое-то спустя
Узнаешь. От меня или случайно.

А на прощанье ты мне подари
Бесценный дар-всего одну улыбку.
Я буду счастлив больше, чем цари.
Лелея ее в памяти, как в зыбке .»

В ответ, она как будто расцвела,
Под солнце подставляя лик пригожий.
И искорки душевного тепла
Волной прошлись по бархатистой коже.

Пришел прощанья ненавистный час.
Пожатье рук и поцелуй невинный.
И блеска не тая счастливых глаз,
Сказала, что зовут ее Раминой.

Шагая быстрым шагом во дворец,
Я имя повторял вместо молитвы.
И звонкое биенье двух сердец
Нас оглушало, словно гром пред битвой.

А час спустя, услышав зов слуги
Колдун в мою пожаловал обитель.
«Неужто завелись в дворце враги,
В чем спешка, драгоценный мой спаситель?»

«Ты обещал, что мой любой каприз
Исполнишь вмиг без тени промедленья?
Что боги мне послали лучший приз,
Когда тебя я спас из заточенья?

Пока все это были лишь слова.
На деле прояви свое старанье.
Людская до меня дошла молва,
Вершат несправедливо наказанье.

Лихих людей брехливый оговор
Причиной может стать жестокой кары.
Прекрасная семья несет позор.
Будь добр, колдун, и пресеки расправу.

Какое тебе дело стало принц
До челяди ничтожной и убогой?
Пусть пред тобой они склонятся ниц,
 Метя своей одеждою дорогу.

Почти настал священной битвы срок.
Возможно даже до конца недели.
Тебя минует незавидный рок.
С принцессой будешь нежиться в постели.

Не забывай, бессовестный колдун,
Что должен ты терпеть мои приказы.
Неужто врал ты мне, безбожный лгун?
Впредь, выполняй мои желанья сразу!

Чтож, повинуюсь, добрый господин»
А черный глаз меж тем налился злобой.
И прошептал: «Поганый сукин сын
Конец твой близок и твоей зазнобы». 

Накрыла город покрывалом ночь.
Затихли возгласы гулянки поздней.
Луна взошла- рачительная дочь,
Вбивая звезд серебряные гвозди.

Вот над стеною промелькнула тень
И растворилась в темно-синем мраке.
Охранник опустившись на ступень,
Прислушался. Залаяли собаки.

И снова опустилась тишина,
Спать всем приказ от мала, до велика.
Волшебным сном окутана страна
Внизу не слышно ни возни, ни крика.

Лишь волосы прохладный ветерок
Хватал за пряди ледяной ладонью.
Сей юный озорник, пожалуй, смог
Меня увлечь горячкою погони.

Я глянул вниз, песнь темноты внемля.
Страх и восторг в груди сцепились крепко.
Чернела далеко внизу земля.
Дворец казался опустевшей клеткой.

Ковер, скользя по воздуха волнам,
Поднялся в облака воздушным змеем.
Внизу костры горели тут и там.
Угадывались скверы и аллеи.

Посредь ковра, нахохлившись колдун
Сидел, пронзая тьму совиным глазом.
Казалось, ход светил, движенье лун
Его подвластны мрачному указу.

Он вежлив после стычки был и тих.
Но было то затишье перед бурей.
Вот и сейчас бубнил какой-то стих
На старом языке, бровь грозно хмуря.

Внезапно за горой ударил гром.
И молния сверкнула лучезарно.
На миг светло все сделалось кругом,
Овал узрел я площади базарной.

Неслышно опустившись на песок.
Прошли мы с колдуном до места казни.
Муж у столба был строен и высок.
Лишь стон из горла вырвался бессвязный.

Сталь у цепей распалась в серый прах,
Едва колдун поднес к запорам руки.
И полоснул меня по сердцу страх,
Я темной видел торжество науки.

Страдальца отнесли мы на ковер.
Он пригубил целебного отвара.
А ветер с ледяных отрогов гор
С собой унес остатки его жара.

Забылся он спокойным, сладким сном.
Лишь грудь его тревожно трепетала.
Укрыло нас невидимым зонтом,
Колдун смотрел вглубь горного кристалла.

Через леса, аж до степных границ.
Туда, где пахнет ковылем и мятой.
Табун несется где из  кобылиц,
Средь них на тонких ножках жеребята.

Вот там оставили мы беглеца
А также меч, кафтан, кашель со златом.
Под утро долетели до дворца
Уставшие мы на ковре крылатом.

А чтобы скрыть от всех ночной побег
И не навлечь несчастье на Рамину.
Колдун ей подарил свой оберег,
Который сделать мог ее незримой.

«Я выполнил безропотно приказ.
Поведай мне, зачем тебе Рамина?
Я слышал, что влюбленные подчас
Безумства совершают беспричинно.

Она, как дикий, полевой цветок
Растет в пыли проторенной дороги.
Какою магией он взор привлек,
Раскрыть секрет не смогут даже Боги.

«Спасибо за вмешательство, колдун.
Секрет же прост, не всем по сердцу розы.

Неведомый души коснется струн,
И очарует звук сладкоголосый.

И этот незатейливый цветок
Вдруг станет красивее всех на свете.
Она, как вздох, как в засуху глоток,
Наполнивший мой парус свежий ветер.

Не греют душу сказки про принцесс.
Хочу я жизнь связать свою с Раминой.
Она загадочна, как тропка в темный лес,
Но лучше, одиночества пустыни.

Колдун вздохнул: «Ну что же выбор твой
Меня поверг в большое удивленье.
Не торопись, мой друг, совет простой.
Не будет тогда в жизни сожаленья.

Заняв свой трон, познаешь сотни дев.
Потомки скажут: «Времена, о нравы».
Не просит разрешенья гордый лев,
Ему здесь все принадлежит по праву.

Но вижу я в твоих глазах огонь.
Не буду спорить, это бесполезно.
Когда свободы жаждет дикий конь
Ломает он ограды из железа.

Пускай Рамина бедное дитя,
Не видела жилья просторней клети.
Пусть гордость за супруга обретя,
Она счастливей будет всех на свете.

Нас завтра посетит верховный жрец.
Давно мы ждали этого расклада.
Величественно скажет наконец,
Что час пришел сразить посланца ада.

Наденешь латы, примешь грозный вид
И для Рамины станешь безупречным.
Любимый в битве страшной победит
И  сердце покорит ее навечно.

Звучали очень искренне слова.
Скрывал поклон коварную улыбку.
Поверив во всесилье колдовства,
Я совершил фатальную ошибку.

«Ну хорошо, послушаю тебя.
Не устрашит меня с отродьем драка.
О подвиге герольды раструбят,
О нем пусть знает каждая собака.

Гордыни многие познали вкус.
И не был я, конечно, исключеньем.
Разбередил мечты мои искус.
Казалась битва легким приключеньем.

Разгоряченный вышел на балкон.
Вдали пылала алая зарница.
Налился черной краской небосклон.
Жизнь пролистнула новую страницу.

Колдун. Часть 3.

 С усильем разгонял я тяжкий сон.
Он вниз тянул, как смрадная трясина.
И вырвался из горла скорбный стон,
Когда открылась страшная картина.

На стенах белой плесени следы.
Клубится мрак в углах сырой темницы.
Сознание свершившейся беды
Пронзило разум ледяною спицей.

Недалеко висел в цепях скелет,
Обглоданный голодными мышами.
Когда-то в бархат и шелка одет,
Теперь тряпьё набитое костями.

Звучал тоскливо капель тихий стук.
Давили руки мне стальные путы.
А неизвестность-мать душевных мук
Часами плена делала минуты.

Я видел дней прошедших полотно,
Нечеткое, словно мираж в пустыне.
И светлое среди теней пятно,
Маяк средь бури-память о Рамине.

Как предсказал колдун, наутро жрец
Явился в окруженье пышной свиты.
И объявил: «Принцесса под венец
Пойдет с героем славою покрытым.

Я завтра в полдень совершу обряд.
И явится исчадие из бездны.
Земля исторгнет с ревом дым и смрад,
А тучи полонят покров небесный.

Обрушится, как тяжкий камень, гром.
И страх прервет на миг твое дыханье.
На площади останешься вдвоем
Лицом к лицу с ужасной, адской тварью.

Готов ли ты? С тебя последний спрос.
Не онемеет сердце перед битвой?»
Казалось, что язык к устам прирос,
Но я ответил, пусть без должной прыти.

«Проделал я не зря столь длинный путь.
Надежен щит, а меч, как бритва, острый.
Не робкого десятка и спугнуть
Меня словами грозными не просто.»

Колдун меж тем безмолвием объят,
Стоял в углу, потупив скромно око.
Ему я был с недавних пор не рад,
Но без поддержки стало одиноко.

Нахмурился, ответ услышав, жрец.
И вышел прочь, ступая величаво.
«Не знаешь ты, как близок твой конец»
Подумал он: «И ждет тебя расправа.»

Колдун со слугами внесли ларец,
Украшенный потертою эмалью.
Покрытый патиной в нем был венец
И меч старинный из поблекшей стали.

Из темной бронзы также круглый щит
И мастерски сплетенная кольчуга.
Одевшись, приобрел я грозный вид.
В глазах лишь удаль, тени нет испуга.

«Сии доспехи-плод моих трудов»
Сказал колдун с улыбкой горделивой.
«Меч превращает жен в несчастных вдов.
Немало недругов поверг ретивых.

Забытый всеми доблестный герой
Владел когда-то этими вещами.
Он спит давно в могиле под горой
Сокрытой ото всех его сынами.

Еще при жизни древний чародей
Заклятье наложил на меч и латы.
В кровавой битве ни один злодей
Не сможет их пробить мечом булатным.

Ведомый в полночь бледною луной,
Извлек ларец  из сырости могильной.
И слышал еще долго за спиной,
Как воет страж от ярости бессильной.

Укроет от когтей надежно щит.
Не подведет упругая кольчуга.
А подвиг твой сердца разбередит.
Любовью преисполнится подруга.

Без лени ты освой до завтра меч.
Ждет во дворе тебя известный мечник.
Науки постарайся суть извлечь.
Будь древком, я ж направлю наконечник».

До вечера я во дворе мечом
Махал, и пот на землю падал градом.
Затрепетал закат вдали свечой,
И ветер, наконец, принес прохладу.

Доспехи с облегчением я снял,
И смыл с себя следы науки ратной.
И меткою стрелою наповал
Сразил меня, не целясь, сон приятный.

Баюкала шуршащая волна.
Румянец красил свежий лик Рамины.
И пены растворялась седина,
Впитавшись в юбку цвета апельсина.

Со смехом приподняв рукой подол,
Она бежала вдаль по кромке моря.
Я важное в душе своей обрел,
Отбросив прочь груз мелочного вздора.

И словно птица, над землей паря,
Я любовался разноцветным миром.
Но голос чей-то произнес: «Пора».
Плечо тряхнул движеньем торопливым.

Навис, как коршун, надо мной колдун.
Одетый, словно принц, в наряд восточный.
Он был на удивленье свеж и юн,
Но взгляд пугал колючий и порочный.

Свершив неспешно утренний обряд,
Надел на тело кованные латы.
Лихих гвардейцев во дворе отряд
Приветствовал нас кличем троекратным.

Слуга подвел буланого коня.
Он весь дрожал от удали строптивой.
Колдун, как тень, шел позади меня,
Делясь своей для всех незримой силой.

Горнист поднес к губам блестящий горн.
Раздался звук протяжный и надрывный.
И ветер, прилетев с отрогов гор,
Вдруг отозвался свистом заунывным.

Нас за стеною встретила толпа.
Всех заглушая, били барабаны.
Я незаметно пот утер со лба.
Пекло нещадно, хоть и было рано.

Процессия меж тем держала путь
По улицам извилистым столицы.
И выгнулась стальной дугою грудь
Я радость и любовь читал на лицах.

Вот впереди ристалища стена
Возвысилась. Взметнулись в небо флаги.
Меня превозносила вся страна
И сердце преисполнилось отваги.

Под вопль пищалок, завыванье труб
Мы въехали на круглую арену.
Улыбка не сходила с моих губ,
В душе своей я видел перемену.

Восторг толпы, как крепкое вино,
Прогнал все страхи, поселил веселье.
Как жаль, что нам предвидеть не дано
Столь тяжким может быть потом похмелье.

На возвышенье важный, как король,
Раскинув в жесте дружелюбном руки,
Изысканно приветствовал герольд,
Перечисляя все мои заслуги.

А рядом, гордо голову воздев,
В сияющей алмазами короне
Сидела красивейшая из дев,
Наследница на белоснежном троне.

И без изъяна малого черты
Явились миру, как венец творенья.
Дух замирал от этой красоты.
Она равна богине без сомненья.

Сверкало безупречное чело.
Как крылья, трепетали нервно брови.
А тело, что на зависть создано
Скрывало платье цвета свежей крови.

Но взгляд ее был стали холодней.
Наотмашь била им без сожаленья.
И во стократ Рамины лик милей
Казался мне с принцессою в сравненье.

Фанфары прозвучали наконец.
По знаку стихли сразу все трибуны.
И на арене появился жрец.
Его одежду украшали руны.

А следом семенил огромный раб.
Тащил с собой на привязи барана.
Он упирался, но был слишком слаб
Порвать петлю надежного аркана.

Раб быстро привязал его к кольцу
И скрылся вмиг подобно черной тени.
Змеёю страх полз по его лицу,
И видел я дурное в том знаменье.

Невиданный вершился ритуал.
Жрец начертил загадочные знаки.
Затем истошно что-то проорал,
Как будто его грызли вурдалаки.

Повисла над ареной тишина.
Казалось, слышу я биенье сердца.
Во рту шершавом высохла слюна.
А жрец ушел, закрыв стальную дверцу.

Противная прошла по телу дрожь.
Услышал я предсмертный крик барана.
Невидимый разрезал землю нож.
Посредь арены распахнулась рана.

Пыль поднялась крутящимся столбом,
А воздух пропитался жутким смрадом.
Подземный мир исторг кровавый ком,
Какого-то неведомого гада.

Расправился, словно цветка бутон.
Текли по телу сгустки красной слизи.
«Я не смогу нанесть ему урон,
Тем более лишить проклятой жизни».

Подумал я и липкий, подлый страх
Сковал меня и дух отправил в пятки.
И слабость разлилась свинцом в ногах.
Я к выходу попятился украдкой.

А демон с ликом страшным мертвеца,
Содрав с себя остатки дряблой кожи.
Одним лишь видом охладил сердца
У зрителей от черни до вельможей.

Похожий на сошедший с гор валун.
На лапах толщиной не меньше дуба.
Опасней, чем описывал колдун.
В ухмылке обнажил гнилые зубы.

Затем он испустил протяжный рев,
Похожий чем-то на металла скрежет.
От этих звуков стыла в жилах кровь,
Бред породить не смог бы эту нежить.

Неумолимый, как лесной пожар,
Он двинулся, направив в шею коготь.
Щитом я первый отразил удар.
Мне показалось, что сломался локоть.

Упал я тяжко на сухой песок,
Раскинувшись, как коврик у порога.
С таким успехом я, наверно, мог
Беспечно выйти против носорога.

Из под удара я себя едва
Убрал. И пролетела лапа мимо.
Мгновенье позже-стала голова
Такой же, как раздавленная слива.

Я меч поднял, за жизнь свою борясь,
А коготь разорвал звено кольчуги.
Чудесный оберег от смерти спас,
Но сталь не вынесла такой натуги.

Когда, казалось,  близок мой конец.
И тварь, нависнув, пастью угрожала.
Я размахнулся, словно в поле жнец.
Меча мелькнуло огненное жало.

И над ареной прокатился крик.
Я чувствовал, как забурлила сила.
Меч, словно в масло, без труда проник
В чудовище и кровь ключом забила.

Исторгнуло отродье страшный зов,
Вернуться захотев в миры иные.
И поглотил его бездонный ров,
Как-будто битвы не было в помине.

Я зрителей не различал слова,
Они звучали, словно шум прибоя.
Внезапно закружилась голова.
Мрак, подхватив меня, унес с собою.

Теперь я пленник. Колдовская тьма
Проникла незаметно в мои мысли.
В углу раздался писк и кутерьма.
Сновали тут и там незримо крысы.

Тоскливый скрежет ржавого замка
Раздался и привлек мое вниманье.
Донесся звук шагов издалека.
Оранжевой звездой сверкнуло пламя.

Прильнув к решетке, высился колдун.
Я мог его лицо принять за маску.
А глаз шальной сверкал, как сотня лун.
Он снял с другого черную повязку.

Под ней зияла красная дыра,
И росчерк багровел кривого шрама.
Я словно мельком заглянул за край,
Бездонная внизу развезлась яма.

«Что же молчишь теперь ты, мой дружок?
Как будто бы не рад увидеть, что ли?
А знаешь, моей клятве вышел срок,
Что дал тебе, когда я был в неволе.

Ты добрый и наивный дурачок.
Таких как ты обманывать несложно.
Наживку лишь насадишь на крючок
И ждешь свою добычу осторожно.

Когда-то мне попался манускрипт,
Где говорилось о стране на юге.
Читал его и слышал ставень скрип,
Настойчиво стучала в окна вьюга.

Всю ночь томилась на столе свеча,
Пока читал я выцветшие строки.
А ветер за окном вдруг замолчал.
Он был, как я, такой же одинокий.

И захотелось мне златой венец,
Надеть однажды, мужем став принцессы.
Не мог помехой стать строптивый жрец,
Он в магии не смыслил ни бельмеса.

Но было все ж препятствие одно.
Я должен был сразить посланца ада.
Тому, кто тьме отдался не дано
Сорвать цветок из дьявольского сада.

Как капли по стеклу, текли года,
Но в деле том я не достиг прогресса.
Останется, казалось, навсегда
Мечтой недостижимою принцесса.

Я жил в то время в северной стране,
Подавшись в услужение богине.
В высокой башне в полной тишине
Науки чтил, что позабыты ныне.

Но в битве страшной понеся урон,
Среди болот укрылся я до срока.
Я слышал изредка далекий зов ворон,
Да в небе промелькнуть могла сорока.

Окрепнув, я пустился снова в путь.
В поместье поселился у магната.
И обещал ему, что будет ртуть
Заклятьем обращаться мной во злато.

Трудами был доволен старый князь,
День ото дня без меры богатея.
Однажды на мои слова озлясь,
Он понял, в чем опасность чародея.

Как можно тигра удержать за хвост?
И на груди своей пригреть гадюку?
Вам кажется, что я смирен и прост?
Я ж для забавы с корнем вырву руку.

Призвав на помощь мудрого волхва,
В час, когда сил моих осталось мало,
Произнесли запретные слова,
Я стал забытым узником подвала.

Ты простодушен, глуп и духом слаб.
Поддавшись на мольбы и уговоры,
Польстился на богатство, слуг и баб
И отомкнул волшебные запоры.

Я время колдовством отправил вспять.
Попали мы в страну из манускрипта.
Названье ее трудно отыскать,
Она древней Аккада и Египта.

Мне нашептали духи хитрый план,
Как выстрелом одним сразить двух зайцев.
Расставить где ловушку, где капкан,
Чтоб на опасность ты смотрел сквозь пальцы.

Поверив лживым и пустым словам,
Ты вышел на смертельный поединок.
Не мог сразиться с адской тварью сам,
Но под рукой тот, кто влюблен и пылок.

Ты видел, как меняется мой лик.
Несложно стать на принца мне похожим.
Вчера был сгорбленный, седой старик,
Сегодня юноша с янтарной кожей.

Надеюсь очень, что меня простишь.
Не быть тебе среди гостей на свадьбе.
Рахат-лукум, халву или киш-миш
Отведать не дадут в моей усадьбе.

Судьба твоя печальна, паренек.
Младую плоть растащат нынче крысы.
Такой я преподам тебе урок
В награду за нахальство и капризы.

Взойдет на небе красная луна,
И Темный бог во мне признает сына.
Ему в подарок будет отдана,
Взойдя на эшафот твоя Рамина.

Ну а теперь довольно глупых слов,
Меня давно уже к принцессе звали.
Я б пожелал тебе приятных снов,
Да только это сбудется едва ли.»

Затихло эхо от его шагов.
Лишь капель стук звучал во тьме печально.
И шорох лапок серых, злых врагов
Заставил сердце трепетать отчаянно.

И ярость заменил холодный страх.
Дыханье смерти в том была причина.
Пугал меня не столько жизни крах,
А мысль о скорбной участи Рамины.

Колдун. Часть 4

Клятвопреступник, душегуб-колдун
Без сожаления обрёк на муки.
Завлек в ловушку-бессердечный лгун.
Я шел на зов, как старец близорукий.

Он, словно затаившийся паук,
Все время плел коварно паутину.
От скорбных дум отвлек внезапный звук,
На звон похожий медного кувшина.

Я замер, обратившись в чуткий слух.
Почувствовал присутствие чужое.
Быть может посетил темницу дух,
Во мраке замышляя что-то злое?

Внутри все натянулось, как струна.
Со скрипом отворились настежь двери.
За ними еле зримая стена.
Я охладел, глазам своим не веря.

Услышав приближение шагов,
Я закричал истошно, что есть мочи.
Колдун послал невидимых врагов,
Не дожидаясь наступленья ночи?

Ладошка мне зажала крепко рот.
И щелкнули открытые запоры.
Я был незряч, как в подземелье крот,
Но чувствовал могучих рук опору.

Чуть позже проявился силуэт.
Упало, словно полотно с картины.
Высокий муж предстал в расцвете лет.
Я брата в нем узнал своей Рамины.

Он был одет в потрепанный наряд.
На шее тлели руны амулета.
Явлению я был безмерно рад.
Во мраке будто вспыхнул лучик света.

«Как удалось тебе проделать путь?
Как смог пройти сквозь лабиринт темницы?
«Невидимому просто обмануть,
Ни дверь его не сдержит, ни границы.

Предчувствие тяжелое беды
Терзало душу, словно волчья стая.
Я взял немного пищи и воды
И в путь скорей, страницы дней листая.

Твой спутник очень хитрый чародей.
Прикинуться ему несложно добрым.
Он страстью одержим-губить людей
И в этом деле он опасней кобры.

Назад я мчался, не жалея сил.
И под покровом тьмы пришел к сестрице.
Ей был от тяжких мыслей свет не мил.
С тобой могло недоброе случиться.

А надобно сказать, что ей дано
Богами видеть то, что всем незримо.
В мир духов может распахнуть окно,
Но знанье то бывает нестерпимо.

Не раз она дрожащею рукой
Кидала на пол веточки и кости.
От виденного веяло тоской,
И тень на зов пожаловала в гости.

Лишь встрепенулось пламя у свечи,
И скрипнула от ветра половица.
От скрытых знаний тайные ключи
Тень отдала в ту ночь моей сестрице.

Лик белым стал вдруг, словно полотно,
Когда открылся полный смысл гаданья.
Пройти нам испытанья суждено.
Не купишь у судьбы покой лишь данью.

Рамина мне поведала секрет,
Как колдуна лишить враждебной силы.
Повесила не шею амулет,
И очень передать тебе просила.

Чтобы берег себя насколько мог.
В пути, чтоб стерегли благие боги.
И вместе перешли через порог,
Назначенные все пройдя дороги.

«Проговорился давеча колдун,
Что хочет в жертву принести Рамину.
Пройдет лишь череда из полных лун
И кровь прольется девушки невинной.»

«Скорее прочь отсюда! Может нам
Из лап удастся вызволить сестрицу.
Я без раздумий жизнь свою отдам,
Опередить бы только мне убийцу.»

Мы бросились бежать и стук шагов,
Как барабанный бой, несло вдаль эхо.
Из темных дыр бесчисленных ходов
Казалось, раздаются звуки смеха.

Во мраке, словно на воде круги,
Мерцанье шло вперед от амулета.
Я чувствовал, как прячутся враги,
Пугаясь силы колдовского света.

Вот наконец закончилась нора.
Омыла лица горная прохлада.
Как будто вознеслись нежданно в рай,
Оставив позади преддверье ада.

С трудом преодолели мы карниз,
Нависший над глубокой, черной бездной.
Тропинка нас вела, петляя, вниз.
Созвездья расчертили свод небесный.

Листву ласкал игривый ветерок.
В ночи трещали радостно цикады.
Но от тревоги в горле встал комок.
Мы были этой красоте не рады.

К столице русло привело реки,
Где в заводях лягушки пели хором.
В кромешной тьме горели огоньки,
То войны шли по верху стен дозором.

Лишь вспыхнул алым заревом восток,
И стражи утром отперли ворота,
По улицам помчались со всех ног,
Не опасаясь, что узнает кто-то.

Белеет впереди знакомый дом.
Резной узор на завитках калитки.
Перевели дыхание с трудом,
Ведь неизвестность часто хуже пытки.

Казалось, вот сейчас открою дверь,
И встретит взгляд застенчивый и милый.
Но сердце-чуткий вестник всех потерь
Сжималось от тоски неумолимой.

Но в доме был разгром и кавардак.
Повален стол и вдребезги посуда.
Опередил нас ненамного враг.
Хоть мы спешили, не случилось чуда.

Метался, словно лев, Рамины брат,
И колдуна ругал отборной бранью.
Он был такою яростью объят,
Что опалить мог запросто дыханьем.

С проклятьем он сорвал свой амулет
И отшвырнул. Упал он у порога.
Краснел металл, как будто разогрет.
На шее кожа вздулась от ожога.

«Мерзавец-чародей прознал про нас.
А может не нашел вещь у Рамины.
Послал немедля колдовской приказ,
Теперь он бесполезен, как ком глины.»

Немного опосля решили мы,
Что брат Рамины тайно выйдет в город.
Меня узнать могло ведь пол страны,
Остаться здесь принудил веский довод.

В тревоге ждал его я целый день.
Шагами пол не раз пришлось измерить.
Лишь небо полонила ночи тень,
Услышал, как открылись тихо двери.

Он был в пыли, осунулось лицо.
В глазах сверкали всполохи зарницы.
Возможно, что немало подлецов
Свела судьба со мстительным убийцей.

Не расплескав ни капельки воды,
С прохладной влагой осушил пиалу.
И рассказал он, что одной беды
Богам всесильным показалось мало.

Рамину обвинили в колдовстве
И заточили в изумрудной башне.
Продажный жрец сей подтвердил навет.
Её казнят, гласит указ вчерашний.

Прорваться в башню с боем не дано.
На каждом этаже отряд из стражей.
Свободу обрести не суждено
Тому, кто под замок туда посажен.

«Но что же делать нам тогда, скажи?
Сидеть и ждать, надеявшись на чудо?
Нам мукой нестерпимой станет жизнь,
Коль встанем мы на скользкий путь Иуды.

Душою чистою она из тех,
Кто жизнь на кон поставит без сомненья.
Хотя могла бы скрыться без помех
Все отдала для моего спасенья.»

«Иуда? Я не знаю о таком.
Я слышу от тебя порой загадки.
Давай поговорим мы о другом.
Я расскажу тебе все по порядку.

Наш общий враг-смердячий пес-колдун.
Его из адских недр питает сила.
Ответ не даст ни книжник, ни ведун,
Какая его бездна породила.

Ни яд, ни меч, ни нож и не стрела
Не могут нанести ему ущерба.
И хоть твердит народная молва
Бессильны перед ним чеснок и верба.

Но есть одна на белом свете вещь,
Сотрет ухмылку на его личине.
И как бы не был он могуч, хитер, зловещ
Увидев это, кровь его застынет.

За морем, за горами есть страна.
О ней лишь старцы говорят в преданьях.
Снегами она вся окружена,
И ветры злые дуют в наказанье.

В лесах дремучих не видать ни зги.
Там вьются между скал реки изгибы.
И не услышишь здесь зверей шаги,
А в заводях не видно юркой рыбы.

И в заповедной чаще средь дерев
Воззрился в небо черный глаз пещеры.
Вкруг валуны, как стражи замерев,
Стоят, незрячий взгляд в пространство вперив.

Никто из смертных не спускался вниз.
Ведь даже рядом кровь застынет в жилах.
Сочится меж камней густая слизь,
А вход смердит, как вскрытая могила.

За ним ходов бессчетный лабиринт.
Пещера-колыбель полночных страхов.
Но всеж из всех ходов ведет один
В зал, где сидит веками пряха.

Рукой умелой скручивает нить.
Веретено юлой над полом вьется.
Во власти девы кому сколько жить,
Нить кончится, и чья-то жизнь прервётся.

У пряхи развлеченье есть одно.
Найдя порой свободные минуты,
Достанет зеркало-волшебное оно,
Любуется, отбросив нитей путы.

У зеркала есть свойство-дар богов.
Волшбу и колдовство развеет прахом.
С ним можно победить любых врагов.
Уговори отдать зерцало пряху.

Понравится ей может человек,
Кто не плетёт пустых и лживых басен.
Иначе там останешься навек.
Конец твой будет мерзок и ужасен.»

Лицо белее стало, чем стена.
И сердце замирало, леденея.
Но более страшила мысль одна,
Любимой плохо, свидимся ли с нею.

Без лишних слов направились мы в порт,
Забрав с собой нехитрые пожитки.
Там ветер с морем вел извечный спор
И кружевные с волн срывал накидки.

Расправил крылья-паруса баркас.
Скрипела, жалуясь на годы, пристань.
И жизнь морскую зная без прикрас,
Кричали чайки резко и капризно.

И сердце, словно в детстве, расцвело.
Вдохнул я полной грудью воздух чистый.
Разгладил свежий бриз моё чело.
Вода манила блеском серебристым.

С лазурью неба слился горизонт,
Обняв её заботливо и нежно.
И куполами легкими ротонд
Над нами плыли облака неспешно.

Колдун. Часть 5

Клубилась в небе облаков кудель.
Сияло, отражаясь в водах, солнце.
Мы плыли вдаль уж несколько недель.
Наш путь неведом, словно дно колодца.

Надуты свежим ветром паруса.
Дельфинов между волн мелькают спины.
И брызги, холоднее, чем роса,
Летят в лицо из ледяной пучины.

Тела закутав в теплые плащи,
Стоят матросы смуглые на вахте.
Храбрее их, поди-ка, поищи,
А буря закаляет их характер.

Мешок с деньгами-дар от колдуна
Отдали мы в порту их капитану.
Хоть незнакома та была страна,
Он не боялся плыть по океану.

Собрал припасы и своих людей.
Корабль без промедленья вышел в море.
И в плаванье прошло немало дней.
Янтарные теперь нас будят зори.

Куда ни глянь-везде стальная гладь.
Лишь белый росчерк в небе альбатроса.
Здесь волн встает за серой ратью рать,
Штурмуя твердь далекого утеса.

Я видел на закате белый горб.
Огромный, словно тело великана.
От ледяных он откололся гор,
Судьбу доверив воле океана.

С печальным вздохом одинокий кит
Проборонил поверхность вод, как пахарь.
И проплыла, словно овальный щит,
Под килем водяная черепаха.

Ночь нам дарила россыпь белых звезд.
Они сверкали льдинками во мраке.
Комета распустила лисий хвост,
За ней созвездья-гончие собаки.

Я не видал таких красивых мест
И любопытен был, словно ребенок.
С матросами пока не надоест
Я ставил паруса, хоть был неловок.

Поднялся из каюты капитан.
Он вдаль смотрел внимательно и хмуро.
Восстань по курсу в этот миг вулкан,
Не шелохнулась бы его фигура.

И вот на стыке неба и воды
Возник из ниоткуда черный парус.
И острое предчувствие беды
В сердцах тоскливым эхом отозвалось.

Матросы побежали кто куда,
С отчаяньем о чем-то тараторя.
А юнга из вороньего гнезда
Махал рукой, указывая в море.

Сверкая взором, подошел Амир.
(Так грозно звался старший брат Рамины.)
Он предвкушал уже кровавый пир
И страх ему неведом был в помине.

Пиратский бриг взлетал на гребне волн
И приближался ветром к нам гонимый.
Казалось, он дурной покинул сон,
И нет надежды, что промчится мимо.

От стрел укроют круглые щиты,
Нам вахтенный раздал мечи и сабли.
А лучники, взирая с высоты,
Проверили, что луки не ослабли.

Дорожкой за кормой шел пенный след.
Скрипели от натуги тяжкой снасти.
Я разглядел их флаг, на нем скелет.
Он у акулы вылезал из пасти.

Вдоль борта бородатые мужи
Кричали и махали нам свирепо.
В руках сверкали острые ножи
У выходцев портового вертепа.

Со свистом первая ушла стрела,
На крыльях ветра расстоянье меря.
И жертву из толпы она взяла.
Упал он за борт с диким воем зверя.

Отборную они исторгли брань.
Её мы не оставим без ответа.
И собираясь взять у жизни дань,
Вонзился в мачту болт от арбалета.

Забросив абордажные крюки,
Мужи тянули крепкие канаты.
Вгрызались в борт железные клыки.
На палубу к нам прыгнули пираты.

И началась безумная возня.
Звенела сталь и сыпались проклятья.
На палубе кровавая резня.
Здесь падали, не разлепив объятья.

Со мною рядом бог войны-Амир.
Он топором крушил щиты и латы.
И плоть дырявил, словно мягкий сыр,
В горячке битвы яростью объятый.

С мечом в руке накинулся пират,
Пропахший потом дядька бородатый.
Удар могучий выдержал булат.
Клинок немедля требовал расплаты.

Недаром мастер боевых наук
Гонял нещадно по аллеям сада.
Издав пробитым горлом жуткий звук,
Увидел вечность враг стеклянным взглядом.

Я оглянулся, вкруг меня тела.
Стекала кровь багровыми ручьями.
Кто неподвижный. Кто дышал едва.
А кто судьбу крыл бранными словами.

Корабль окутал саваном туман.
Его мы проглядели в пылу битвы.
И с посеревшим ликом капитан,
Упав на доски, бормотал молитвы.

Казалось, самый сильный ураган
Не испугает старого матроса.
Не слыша жалоб тех, кто слаб от ран,
Пираты предпочли корабль наш бросить.

Растаял в пелене их черный бриг.
Лишь слышно за кормой воды журчанье.
А впрочем, показалось мне на миг,
Что кто-то звал о помощи отчаянно.

Его услышав, вздрогнул капитан
И страхом его голос был отмечен.
«Облюбовал нас, видимо, шайтан.
Боюсь, не встретим мы сегодня вечер.

Морских немало знаю я легенд.
И в кабаках матросы травят байки.
За кружкой эля, улучив момент,
Пьянчуга все расскажет без утайки.

Когда-то старый, словно мир, цыган
Поведал мне, конечно, по секрету.
Опасен в северных морях туман.
Коль попадёшь в него-спасенья нету.

Единственная дочь царя глубин.
Покинет царство батеньки без спросу.
Красавица охоча до мужчин,
Но горе полюбившему матросу.

Безумной страстью к деве одержим
Несчастный следует за ней в пучину.
Сомкнутся воды темные над ним.
Он превратится в черного дельфина.

И в теле рыбы коротая век,
Он заповедных недр постигнет тайны.
Душой он будет тот же человек,
На берег смотрит потому печально.

Озлится дева, тоже не взыщи.
Возьмутся за грубьяна её слуги.
За члены обовьют, словно плющи,
И разорвут на радость злой подруге.»

Уснули волны. Ветер враз утих.
Обвисли паруса, утратив силы.
Прочитан был молитвы краткий стих.
Тела ушли на дно морской могилы.

Ночное небо полонил туман,
Свисая с мачт подобно паутине.
Казалось, что исчез весь океан.
В его плену навечно мы отныне.

На корабле нас пятеро всего.
Амир остался сторожить на вахте.
Все фонари зажгли до одного,
Мрак ненасытен и темно, как в шахте.

Волненье улеглось и я прилег.
Как клеть, проста была моя каюта.
Внезапно закружился потолок.
И крепкой сетью сон меня опутал.

Приснилось мне, как будто я тону.
Морские черти тянут вниз за ноги.
Я задыхался, камнем шел ко дну,
И сердце заходилось от тревоги.

В поту холодном вырвавшись из сна,
Я с удивленьем оглядел каюту.
Чудной резьбой украсилась стена.
И утварь золоченая повсюду.

В мерцанье увядающей свечи
Узрел кушетку из слоновой кости.
В диковинном наряде из парчи
На ней лежала молодая гостья.

И подперев ладошкой нежный лик,
Глядела на меня она лукаво.
Её увидев, сгорбленный старик
И тот расправит плечи величаво.

Волос кудрявых черное руно
Рассыпалось игриво и небрежно.
А губы, словно сладкое вино,
Меня манили радостью нездешней.

Она поймала удивленный взгляд
И засмеялась серебристо-звонко.
Я смеху чаровницы был не рад,
Увидев между пальцев перепонки!

«Что же застыл ты, словно ледяной?
Не можешь до сих пор поверить чуду?
Садись поближе, рядышком со мной.
Не бойся, я кусать тебя не буду.

Откуда ты? Всю правду расскажи.
Люблю я с детства слушать небылицы.
Скучна в подводном царстве стала жизнь.
Хочу сегодня петь и веселиться!»

Она вскочила-резвости полна,
Гордясь без меры красотою тонкой.
Как молодое деревце стройна,
А в остальном-капризная девчонка.

Задорную мелодию свирель
Запела вдруг. Ей вторили тимпаны.
Ударил в голову любовный хмель.
Я подчиняться стал его обману.

Мы закружились в танце заводном.
Соленый вкус познал я поцелуя.
Казалось, все случившееся сном
И я пришел в себя, беду почуя.

«Царевна, знай, тебя красивей нет
Ни в море, ни, конечно же, на суше.
Я должен прояснить один момент.
Меня сейчас, ты милая, послушай.

Я отдал сердце девушке одной.
Колдун ужасной ей грозит расправой.
Мне надо обязательно домой
Вернуться, чтоб найти над ним управу.»

Нахмурилось красавицы лицо.
Под кожей проступили резко скулы.
Я многих видел раньше гордецов,
Но тут я разглядел оскал акулы.

«Со мной посмел сравнить ты эту дрянь!
Я, на минуту, дочь царя морского!
«Пожалуйста не злись и не буянь.
Я не люблю, ну что же здесь такого.»

«Ты, видимо, и глуп и глуховат.
Вообразить не сможешь даже кары.
Я для тебя такой устрою ад,
Что детским сном покажутся кошмары.»

И в подтвержденье этих грозных слов,
Разламывая в щепы пол и стены,
Полезли твари к нам со всех углов.
Их вид гротескный дрожь вселил в колени.

«Постой, постой! Я лишь хотел сказать,
Что знаю средство верное от скуки.
Его не жалует, конечно, знать.
Открою тайну сей простой науки.

Положим пару кубиков в стакан.
На каждой стороне, как видишь, точки.
Бросаем их на стол или чурбан.
Но то пока не ягоды, цветочки.

Похоже, что-то мне не сильно прёт.
По сумме набралась всего пятерка.
Кидай, ведь новичкам всегда везёт.
Придется заплатить монетой звонкой.

Но только между нами уговор.
Богам, по правде, наш закон не писан.
Ты не применишь здесь волшебный вздор.
Не задурманишь при подсчете чисел.»

«Не бойся, клятва для богов-закон.»
И взгляд огнем зажегся от азарта.
Я для затравки проиграл ей кон.
Свобода через час уже на карте.

С улыбкой, не сулящей мне добра,
Царевна первая швырнула кости.
Казалось ей, что сделана игра.
«Святые духи, вы в беде не бросьте!»

Почувствовав наброшенный аркан,
Призвав на помощь Бога и фортуну,
Я с замираньем сердца сжал стакан,
А нервы зазвенели, словно струны.

И покатились кости по столу.
Ломаясь, заскрипели переборки.
Морские черти замерли в углу.
Глазам своим не верю, две шестерки!

Царевна побелела, словно мел.
В глазах сверкали дьявольские искры.
Увидев это, я похолодел.
Неужто мой конец настал так быстро.

«Ты выиграл»-голос тихо шелестел.
Но в нем читались отголоски бури.
«Иной начертан, видимо, удел,
Раз боги о твоей пекутся шкуре.

Скажу я слово папеньке с утра.
До суши доберётесь за неделю.
Попутные вас понесут ветра.
Не встретятся ни айсберги, ни мели.

Однако, смертный, ты нажил врага.
Пройдут года, но помнить буду всё же,
Как ты меня оставил в дураках.
А потому будь в море осторожен.»

Сказав, она растаяла, как снег.
Исчезли вместе с ней морские черти.
Осталось чувство, будто я во сне
На волосок был близок к мнимой смерти.

На палубу я вышел, там Амир
Стоял на вахте, в море глядя хмуро.
Застыл он, словно каменный кумир,
И не увидел хитрого прищура.

У нас завелся шулер на борту.
Был пойман и подвергнут жесткой порке.
Он в кубик заливал умело ртуть,
Мог по желанью выкинуть шестерки.

От скуки я освоил сей секрет.
Не зная, пригодится ли когда-то.
Он в битве пал, покинув белый свет,
А то бы обнял, как родного брата.

Разжал кулак, их приняла вода.
Последний дар для мстительной богини.
А впрочем, что случилось-ерунда,
Лишь стоит только вспомнить о Рамине. 

Колдун. Часть 6

Куда ни глянь-повсюду снег, да снег.
Укрыта им пустынная равнина.
И облака, замедлив вечный бег,
На небе распластались паутиной.

Светило спряталось за пеленой,
Как будто его нет на свете вовсе.
И, набирая силу, над страной
Промчится вихрь, снегов сметая проседь.

И вот уже могучий ураган
В смертельном хороводе кружит тучи.
Завоет, словно адский пёс, буран.
В сугробе сгинет путник невезучий.

В селеньях редко встретится смельчак,
Кто зимней стуже сможет бросить вызов.
Ведь проще пить у печки горький чай,
Чем от погоды скверных ждать сюрпризов.

Однако не у всех столь робкий нрав.
К лохматым лайкам привязав упряжки,
Два наглеца законы зла поправ,
Рискнули. Видно, родились в рубашке.

А следом увязался дурачок.
Везде за ними следовал он тенью.
Как ветер затрубит в огромный рог,
Он знал, что надо сделать для спасенья.

Они уже не первый день в пути.
В одной палатке делят скромный ужин.
Равнину надо поскорей пройти,
Пока не опустилась с неба стужа.

Собаки тащат сани, что есть сил.
Бежать вперед задача непростая.
Вожак вдруг встал, как вкопанный. Завыл.
Тоскливо вторила ему вся стая.

Погонщик, видя это, помрачнел.
Призвал на помощь силу оберега.
Скала сверкала белизной, как мел,
От глаз укрывшись толстой шубой снега.

Запричитал: «Не надо нам туда.
Старейшина сказал, живут там духи.
Живое обращают в глыбу льда.
Здесь логово ужасной, злой старухи.

С тех пор прошло уже немало лет.
Она детей в селенье воровала.
Костлява и страшна, словно скелет.
На ней из шкур звериных покрывало.

Детей она держала под замком
И обучала бесовским наукам.
В змеином облике ползла ползком.
Обидчика могла подвергнуть мукам.

Однажды к нам пришел в селенье жрец.
Мог духа усмирить своим заклятьем.
О мести попросил его кузнец.
Жену старуха извела проклятьем.

Жрец согласился и провел обряд.
Костер в деревне вспыхнул в полнолунье.
Кто видел по секрету говорят,
Со страшным воем сгинула колдунья.

Потом мы находили много мест,
Где ведьма от людей детей скрывала.
И до сих пор, тем кто живет окрест
Мерещится старухи покрывало.»

«Ты сам сказал, что ведьма умерла.
Развеял ветер пепел злой старухи.
Послушай, друг, умолк собачий лай.
Ночь на носу, нас не пугают слухи.»

И путники приблизились к скале.
За ними плёлся нехотя погонщик.
А ветер становился всё сильней.
И вход открылся им под снежной толщей.

«Буран сегодня здесь мы переждем.
Мороз не пустим за порог пещеры.»
Лежалый снег откинули с трудом.
На это сил потратили без меры.

Внутри всё затянула корка льда.
Сосулек с потолка свисали трости.
Пол слюдяной не сохранял следа,
Но было видно, что редки здесь гости.
Амир зажег промасленный фитиль.
Отбросив тени, вспыхнула лучина.
И засверкала радужная пыль.
Открылась взору странная картина.

Внутри скалы скрывался целый зал.
Свод подпирали мощные колонны.
Блеск самоцветов ослеплял глаза.
Вдоль стен лежали их, наверно, тонны.

Неведомый богач от всех сберёг
Топазы, аметисты, изумруды.
Владелец их разбойник или бог?
Откуда здесь в глуши сокровищ груды?

Мы пали, зачарованные, ниц.
Перебирали яркие каменья.
Бессмысленное выраженье лиц-
Наш разум помутился на мгновенье.

Я невесомые услышал вдруг шаги,
И оторвал свой взор от самоцветов.
Быть может окружают нас враги,
И смотрят сквозь прицелы арбалетов?

Возник средь зала тонкий силуэт.
Из облака, казалось, сшито платье.
А по плечам стекает лунный свет,
Неведомым захваченный заклятьем.

Волос струилась белая река.
Прекрасный лик, как ледяная маска.
От мира нашего безмерно далека.
Ей не знакомы ни любовь, ни ласка.

Подернутый туманной дымкой взгляд
Над нами плыл холодный и незрячий.
Почувствовав недоброе, назад
Я оглянулся, ужасом охвачен.

Наш бедный, непутёвый проводник
Вдруг закричал, пронзённый жуткой болью.
Затрясся, словно лист, к стене приник.
Глаза, как вишни-пропитались кровью.

Закашлявшись, исторг багровый ком.
Его терзали холода иголки.
И зазвенев, как ваза, пал ничком,
Рассыпавшись на острые осколки.

Переливались, гранями горя.
Ни дать, ни взять огромные рубины.
Предупреждал он нас-глупцов не зря
Как мухи, мы попали в паутины.

Ко мне направила свой взгляд пустой,
Бесчувственный, с молочной поволокой.
Зажмурившись, я крикнул ей: «Постой!
Красавица, не будь такой жестокой!»

«Я вьюг и стужи названная дочь.
Чужды душевный трепет и сомненья.
Веление судьбы не превозмочь.
И жизни отниму без сожаленья.»

«Мне кажется, ты жертва чьих-то чар.
Прекрасна ты, стройна и светлоока.
И взгляд смертельный-то не божий дар,
А проявленье воли злого рока.»

«Ветра качали в детстве колыбель.
Снега мне были мягкою постелью.
Как мать, мне пела песенки метель,
Когда спала я под косматой елью.

Здесь нет людей, безмолвие кругом.
Бесшумно землю укрывают хлопья.
Блестят снежинки чистым серебром.
Мороз сосулек навостряет копья.

Мне вечностью дарован здесь покой.
Не бремя одиночество-награда.»
«Ты просто мир не видела другой.
И потому тебе его не надо.»

«Твои слова-невидимая рать.
Но чувства они в сердце не пробудят.
Ведунью, заменившую мне мать.
Безжалостно сожгли в деревне люди.

«Вершить над ними суд -вот мой удел.
Их тысячи лежат под сводом склепа.
«У самой длинной мести есть предел.
Казнить безвинных-это же нелепо.

Представь себе одетый в зелень лес.
Цветами сплошь укрытые поляны.
И дождик теплый, что упав с небес,
Пройдя свой путь впадает в океаны.

Сплетает дева из цветов венок.
Иль на одном гадает на желанье.
Вздыхает, если суженный далёк.
Мечтает о скорейшем с ним свиданье.

А море всё покрыто рябью волн.
Над ним рассвет, как мак в начале мая.
И рыба-кит, огромный словно холм,
Резвится, над собой фонтан пуская.

Все это можешь без труда узреть.
Вернувшись, мы разрушим эти чары.
Старинной ворожбы распустим сеть.
Забудутся со временем кошмары.»

Задумчиво смотрела дева вдаль.
Как-будто могла видеть через стены.
Впервые в сердце родилась печаль.
А вслед за ней желанье перемены.

Добычу упустил незримый жнец.
Заскрежетал зубами-вот досада.
Промолвила девица наконец.
Отпустит нас из ледяного ада.

«Умолкнут по велению ветра.
След не отыщут белые медведи.
Увидев ночью яркий свет костра,
Не тронут вас жестокие соседи.

В стране далекой спуститесь на дно.
Опасность для людей таит пещера.
Но далее мне видеть не дано.
От праздных глаз укрыта эта сфера.»

Колдун. Часть 7

Сплели над головами ветви сеть.
В разрывах неба голубые пятна.
Раскалено светило, словно медь,
Но здесь в тени прохладно и приятно.

Огромный лес из кряжистых дерев
Укрыл страну от края и до края.
Пройдя пороги, речка, присмирев,
Течет неспешно, в озеро впадая.

Озерную ласкает ветер гладь,
Взбивая ряби легкие морщинки.
Качает в колыбели, словно мать,
Росинками покрытые кувшинки.

Щетинится колючками бурьян.
Рядами поднялась крапива злая.
И алые цветы, как след от ран,
Горят, свои бутоны распуская.

Не тронута высокая трава.
Поляны перезрелой земляники.
Лишь листьев еле слышная молва.
Безмолвие не тронут птичьи крики.

Гостей незваных здесь никто не ждет.
Не доберется тот, кто духом робок.
Луга не топчет деревенский скот.
Не видно ни дорог, ни даже тропок.

Нет шумных городов, нет деревень.
Шаг не разбудит утром тротуары.
Среди деревьев не мелькнет олень.
Ни хлопает глазами филин старый.

Здесь царство первозданной тишины.
Лес в паутине сонного покоя.
Но чувство-за тобой из глубины
С ухмылкой наблюдает что-то злое.

Сквозь заросли идем который день.
Костер пылает, разгоняя темень.
Всё, как Рамине рассказала тень.
И, словно плеть, нас подгоняет время.

Лишь начался четвертый день пути,
И солнце докатилось до зенита.
Раскинулась поляна впереди.
Вокруг неё колонны из гранита.

А в середине чёрная дыра.
Ворота в чьи-то тайные владенья.
Неведомого чудища нора?
Торчат из стен, как щупальца, коренья.

Я разглядел на старых валунах
Сквозь мох седой неведомые знаки.
Холодным червем полз по сердцу страх,
Представишь только, что нас ждет во мраке.

Кто здесь оставил стертые следы?
Какой народ творил свои обряды?
С тех пор так много утекло воды,
Что по другому выглядят Плеяды.

Из жерла желтоватый плыл туман.
Он дурно пах давнишней мертвечиной.
Надежно привязали мы аркан
И вниз полезли, запалив лучины.

Как молот, тяжко бухало в груди.
А ноги в черной слизи утопали.
И если враг вдруг встал бы на пути,
Отбиться от него смогли едва ли.

Конец верёвке. Лезем по камням.
Их грани нам до крови режут руки.
И острые шипы то тут, то там
Смыкаются, как пасть огромной щуки.

Нас боги наградили за труды.
И приняла на спину твердь земная.
Текли по стенам капельки воды.
Мы шли вперед, совсем дорог не зная.

Решительных шагов дробился звук,
От сводов отражаясь многократно.
Я мел боялся выпустить из рук,
Чтобы по знакам путь найти обратно.

По лбу потёк соленый, липкий пот,
Срываясь, как роса, катился на пол.
Повязками мы завязали рот,
Вниз падал град зловонных, черных капель.
Из стен торчали ржавые крюки.
Изъеденные временем останки.
В них копошились черви, пауки.
Пол устилали бледные поганки.

Решили сделать небольшой привал.
Восстановить утраченные силы.
О тихий ужас! Кто-то нас позвал.
Как струны, натянулись наши жилы.

Неизъяснимой муки полный стон
Из темноты раздался на мгновенье.
И снова, тут и там, со всех сторон!
Вокруг страдали люди без сомненья!

Мы обнажили острые мечи.
Огонь в руке Амира вспыхнул ярко.
И пламя задрожало у свечи.
Воск по руке полился из огарка.

От виденного потускнела боль.
Фантазии безумного рассудка.
Мы лицезрели проклятых юдоль.
Виденье было нестерпимо жутким.

Огромный зал терялся в темноте.
Они врастали, словно, корни в стены.
Похожие в бесстыжей наготе.
В разводах серой, тошнотворной пены.

Пиявкой жирной распласталась тьма,
Проткнув тела, сосала жадно соки.
Нам трудно было не сойти с ума,
Узрев картину казни столь жестокой.

Молитву тихо произнес Амир
И жест, что прогонял дурные силы.
Пройдут пусть мимо демон и вампир
И вурдалак, что вышел из могилы.

Он хлопнул по плечу меня: «Пойдем.
Я видел, есть в стене ходы иные.»
Вернувшись, отыскали мы проём.
А позади звучали крики злые.

Нас ждал за поворотом поворот.
Уже не первый час мы шли, плутая.
Звездой зажегся вдалеке проход,
Шанс отыскать его почти растаял.

Окрылены надеждой, шире шаг.
Сердца забились чаще от успеха.
Но не дремал у входа скрытый враг.
И хохот разнесло под сводом эхо.

Как кобра, разрастаясь в ширине,
Возник пред нами демон многоокий.
С костлявым, острым гребнем на спине.
Клыкастый, длиннорукий и высокий.

Он цветом походил на слизняка.
Бугрились мышцы под блестящей кожей.
Прищурившись, смотрел он свысока.
Стекала слизь кровавая по роже.

«Что привело сюда людскую шваль?
Я вмиг любого разорву на части.
«Тверда рука и в ней священна сталь.
Урод, мы не боимся твоей власти!»

С мечом в руке вперед шагнул Амир.
И лезвие, как молния, сверкнуло.
Полез из брюха жёлтый, смрадный жир,
Как из прорехи рваного баула.

Он крикнул мне: «Беги! Я задержу!»
Я подчинился грозному приказу.
Один он шёл по острому ножу,
Но зеркало добыть я был обязан.

Величественный, исполинский зал.
Светились, словно свечи, сталагмиты.
По центру невысокий пьедестал.
Из самоцветов под ногами плиты.

На пьедестале девушка-краса
Справляется умело с тонкой нитью.
На пол спустилась рыжая коса.
Залюбоваться можно её прытью.

Без остановки кружит колесо.
И день и ночь в трудах младая пряха.
Не ведом ей покой и сладкий сон.
Всегда свежа, как утренняя птаха.

Одетая в холщовый сарафан.
Витал над нею запах земляники.
И малый не приметил я изъян
На белоснежном и румяном лике.

Неведомого солнца щедрый дар-
Как брызги, на носу горят веснушки.
Кудрей неугасаемый пожар-
Огонь ласкает золотые стружки.

Из ножен вдруг достала острый нож.
Обрывок нити был отправлен в чашу.
Прервался путь несчастного. Ну что ж.
Для новой жизни скручивает пряжу.

Меня увидев, замерла на миг,
И нити натянулись, словно лески.
Я ожидал услышать гневный крик.
Она же засмеялась вдруг по-детски.

«Ты первый, кто осилил путь сюда.
Гостей незваных убивают стражи.
Какая привела ко мне беда?
Ты видно очень глуп или отважен.»

Прослушала печальный мой рассказ,
Задумчиво перебирая нити.
По выраженью изумрудных глаз
Ей интересен был весь ход событий.

О зеркале лишь только услыхав,
Она с досадой вздёрнула свой носик.
Не прост у пряхи оказался нрав.
Я ждал с тревогой, что взамен попросит.

С улыбкою лукавой наконец
Промолвила: «Задам тебе загадку.
Хоть ты по виду тот ещё хитрец
Не просто будет выйграть эту схватку.

Не отгадаешь, здесь найдешь свой дом.
Понравилось мне слушать твои байки.
При мне ты станешь преданным рабом
Желания угадывать хозяйки.»

Остаться в этом склепе на всю жизнь?
Девицы дерзкой выполнять капризы?
Но раз назвался груздем, то держись.
Судьба готовит еще те сюрпризы.

«Загадывай загадку, я готов!»
Становится в подземном царстве жарко.
Сойдет с меня, пожалуй, семь потов,
Пока добьюсь заветного подарка.

«Скажи ка мне, на чём стоит Земля?
Она вокруг светила вьётся шаром.»
Я, осторожности своей внемля,
Не всё поведал пряхе и не даром.

От удивленья выронила нож.
А нити меж собой сплелись, как сети.
«Ты думала, что я не так хорош?
Но в наше время это знают дети.»

«Я знала, доверять тебе нельзя.
Но данное сдержу, конечно, слово.
Мир для меня всего лишь этот зал.
Обычно всё, знакомо и не ново.

А зеркало-отрада моих глаз.
Могу в него увидеть дно морское.
Вершину, что сверкает, как алмаз.
Долину, замеревшую в покое.»

«Держи его!» У зеркала оклад
Причудливо украшен завитками.
Скатился по щекам слезинок град.
На сердце тяжело, оно не камень.

«Я обещаю-зеркало верну.
Нам только надо вызволить Рамину.
От колдуна спасти её страну.
Сорвать с него обманную личину.

Непросто нам проделать было путь.
Но как мудрец сказал-осиль начало.
И не успеешь глазом ты моргнуть,
Как снова мы отчалим от причала.»

Последняя упала вниз слеза.
Улыбка промелькнула на миг краткий.
«Скорее принеси его назад.
Я приготовлю новые загадки.»

И коротко простившись, побежал.
Меня тревожила судьба Амира.
Остался за спиной пещерный зал-
Как средоточие большого мира.

Плохой исход таила тишина.
Я запалил последнюю лучину.
Прошлась по телу холода волна.
Из сердца прочь возникшую кручину.

К стене притулился без сил батыр.
На бледном лике выделялись брови.
Живой, хвала богам, сидел Амир.
Кругом разлиты лужи черной крови.

Чуть поодаль лежала голова
Гнилые зубы, обнажив, в оскале.
Правдивы оказались те слова.
Не выдержал злодей напора стали.

«Таких бойцов еще не видел мир.
Скорей наверх, в ручье омоем раны.
Не сбылся демона поганый пир.
Лишилась пряха преданной охраны.

Я зеркало на время взял, взаймы.
Пускай она на хитрости здоровА.
Не боги, а простые люди мы,
Но не нарушим данного мной слова.»

Колдун. Часть 8

Сбирается на площади народ
В глазах ни состраданья, ни боязни.
Зеваки в предвкушенье ждали год,
Чтоб насладиться видом страшной казни.

Кричали люди: «Ведьму здесь сожгут!»
Расставлены вокруг корзины с солью.
Ожесточенных полчище иуд
Осиновые навостряет колья.

Нещадно солнце жарило с утра.
Одуматься, как будто, призывало.
Есть, кто в душе хранит зерно добра,
Но было их, к прискорбью, слишком мало.

Они стыдливо отводили взгляд
И не вели про ведьму разговоры.
В сердца их не проник тлетворный яд,
Но правду укрывали, словно воры.

Возвысился над всеми эшафот.
Смолою пахнут струганные доски.
Палач лениво почесал живот.
Процессии раздались отголоски.

Гвардейцев живописен был отряд.
Сверкали позолоченные латы.
На площадь их въезжал за рядом ряд.
Могуч, как лев, был командир усатый.

Пространства огороженный квадрат.
Над ложей натянули покрывало.
Бездельники столпились стар и млад.
Их держит пик наточенное жало.

Разрезал воздух рёв протяжный труб.
Куда ни глянь-восторженные мины.
Приветствия слетели с тысяч губ,
Как гул воды из прорванной плотины.

Венцом сверкая, появился принц.
Шагала вслед, потупив взор принцесса.
Народ упал, его увидев, ниц.
Вельможи встали в глубине навеса.

На нем расшитый золотом наряд.
В руке зажат багровый плод граната.
Сверкает торжеством колючий взгляд.
Глаза темнее черного агата.

Десницу поднял, замерла толпа.
Он заслужил уже дурную славу.
Советник, что ответил невпопад,
Отправлен был в зверинец на расправу.

«Я слушаю, любимый мой народ.
Какой достойна кары лиходейка,
Безжалостно губившая приплод?
Она и брат-проклятая семейка.»

Раздался крик: «Предать её огню!
Пускай костер сожрёт останки плоти!
В отхожем месте кости догниют!»
«Ваш приговор суров и я не против.»

Махнул рукой, закончен маскарад.
Он сбросил гнева праведного мину.
Людское море рассекал отряд
И к месту казни провожал Рамину.

Полны слезами карие глаза.
Но тени страха нет на бледном лике.
Худые руки сведены назад.
Босая. В тонкой и простой тунике.

Рамину возвели на эшафот
И приковали там железной цепью.
Скривился от усмешки принца рот.
Проклятья слало в спину ей отребье.

С притворной скорбью к ней костлявый жрец
Поднялся для последнего обряда.
Молитвою облегчить ей конец.
Качнула головой она: «Не надо».

«Вы посмотрите, демон её брат.
Не кается, а лишь одна бравада.
А этот дерзкий, непокорный взгляд
Изменится. Узри посланца ада!»

Разломлен принцем надвое гранат.
И черное упало наземь семя.
Тревожно грома прогремел набат.
Горячий ветер пролетел над всеми.

Отпрянула испуганно толпа.
Пыль отдалась шальному хороводу.
И нечто внутри темного столба
Взревело властно, обретя свободу.

И вздрогнула от поступи земля,
Как будто сон прервался у вулкана.
Словам, что произнёс колдун, внемля,
Смерч обратился в чудо-великана.

Бесчисленные красные глаза
Сверкали, словно угли, не мигая.
Созвала тучи чёрные гроза.
Они кружились, как воронья стая.

Посланец был огромен, словно слон.
В оскале обнажил акульи зубы.
Отвесил принц почтительный поклон.
В змеином торжестве поджаты губы.

«Приветствую, владык подземных паж,
Без спроса преступающий пороги.
Могуч и грозен вероломный страж
И встреч с тобой боятся даже боги.

Тебя призвал на время из глубин,
Чтобы просить о маленькой услуге.
Пусть знает обо мне твой господин.
Я царь сих мест и мне подвластны слуги.

Я подарить готов ему страну.
И чествовать его верней любого.
Что даст, ему со сторицей верну.
У Темного вблизи хочу быть бога.

А напоследок этот скромный дар.
Сломить упрямство сможешь ты девчонки.
Красивый, неиспорченный товар.
А голос, как у певчей птицы, звонкий».

Страж заревел. Пасть, словно черный грот.
Клубились в небе грозовые тучи.
Он заслонил собою эшафот.
Палач, лишившись мужества, канючил.

Несчастного страж поднял на рога.
Пред демоном он сущим был младенцем.
И плоть сорвал, как корку с пирога.
Забилось, замирая, в лапе сердце.

Рамину била лихорадки дрожь.
Она была бела, как покрывало.
Гром перекрыв, раздался крик: «Не трожь!»
И свет ударил в стража из зерцала.

От боли взвыл, словно безумный лев.
Разнесся запах обгоревшей плоти.
Навис, как глыба, лапы вверх воздев,
Казалось, что вот-вот меня проглотит.

Зерцало разогнало колдовство.
Растаял страж, исчезнув струйкой дыма.
Хоть представлялось это существо
Могущественно и непобедимо.

Народ эпичной битвой поражён.
Я видел обожающие лица.
Откинул у накидки капюшон.
Все ахнули, узрев второго принца.

Уставилась толпа на колдуна.
Он содрогнулся, в том была причина.
На кудри пала снегом седина.
Чужая испарилась вмиг личина.

Стоял пред всеми сгорбленный старик,
Изъеденный годами, как проказой.
Принцесса ошарашенная в крик,
Столь мерзок был обманщик одноглазый.

Рукой дрожащей он прикрыл лицо.
Упал без сил на жесткий пол помоста.
Ведь кара настигает подлецов,
Хоть праведную месть вершить не просто.

Молчание нарушил главный жрец,
Что наблюдал за схваткой, холодея.
Сорвал он с колдуна златой венец-
«Охрана, на костёр веди злодея!»

Гвардейцев дюжих небольшой отряд
Под руки колдуна стащил с помоста.
Могучим он казался час назад,
Сейчас же, словно выходец с погоста.

Безропотно взошел на эшафот.
Чуть ранее с него свели Рамину.
И не мигая, он смотрел вперед,
Как-будто видел скрытую чужбину.

«Скорее завяжите ему рот!»
Жрец поздно понял колдовские трюки.
Тот, кто веками средь людей живет,
Освоил таинства своей науки.

Раздались незнакомые слова.
Пером покрылось маленькое тело.
Всего лишь миг и вот уже сова,
Сверкая черным глазом, полетела.

«Ишачий сын, гореть тебе в аду!»
Я слышал голос хорошо знакомый.
«Где б ни скрывался, я тебя найду.
Я обещаю, свидимся мы снова!»

Сказав, растаяла в дождливой мгле.
Закончилась и не начавшись драка.
Хожу еще не долго по земле,
Врагов же нажил, словно блох собака.

Упали капли наземь, как свинец,
С людей смывая стыд и прегрешенья.
Развязки неожиданный конец.
Стрелок внезапно сделался мишенью.

Я поискал глазами-вот Амир
От всех невзгод и бед укрыл сестрицу.
А дождик, как волшебный эликсир,
Мгновенно маску страха стёр на лицах.

Был ярче солнца её нежный взгляд.
Худая, беззащитная до боли.
Словно пушинку, нёс в объятьях брат.
Как птицу, что ждала годами воли.

Зеваки расступились, я обнял.
Еще дрожала, словно лист, Рамина.
Пусть редко, но щадит девятый вал,
Так и она осталась невредима.

Любимое и милое лицо.
Для встречи я прошёл почти полмира.
Путь, словно обручальное кольцо,
Замкнулся. Принята судьбою вира.

Исчезли звуки, будто я оглох.
Мир замер и вокруг смешались краски.
Улавливал я каждый трепет, вздох.
Она ко мне прижалась без опаски.

Едины стали наши плоть и кровь.
Души влеченье, юных тел томленье.
И если боги могут дать любовь,
Она была меж нами без сомненья.

Я не боялся ведьм и колдунов,
Что пребывают в рабстве у порока.
В счастливый миг не надо даже слов.
Прошу его, продлись чуть дольше срока.