Две сестры пьеса

Действие первое

Веранда старого частного дома в провинциальном городке. Стол, покрытый вытертой клеенкой, большое окно в мелких квадратиках деревянного переплёта, горшок с геранью, длинные полки, уставленные всякой всячиной: белая фаянсовая ваза, железная банка (с гвоздями и шурупами, скорее всего), картонная коробка, ветхая книга, серый от пыли плюшевый мишка, мясорубка, шкатулка под грецкий орех, древний паровой утюг, ванночка, служившая когда-то для проявки фотографий и т.д. Две двери – одна ведет с веранды на крыльцо и во двор, другая в дом.
У стола на табуретке сидит Аня – сколько ей лет? Ясно, что немало уже; но она похожа на подростка, которого вдруг ударило старостью как морозом, и он не знает, что ему теперь с нею делать. Аня в длинном цветастом платье с милым круглым вырезом. Волосы – темные,  с проседью – заколоты в тугой пучок на затылке. На столе перед Аней распухшая от постоянного листания общая тетрадь, в нее вложена авторучка.
Прихрамывая, из дома на веранду выходит старшая сестра Ани Лидия: шапочка седых волос, несколько неправильные, но когда-то по-своему привлекательные черты лица, длинный нос, растянутая черная майка, джинсы и шлепки на худых босых ногах. В руках пачка сигарет и зажигалка.

Лидия (усаживается у окна и подвигает к себе пепельницу) Позволь поинтересоваться, что ты пишешь часами в этих тетрадях?
Аня (невольно убирает тетрадку со стола и кладет ее себе на колени) Так…
Лидия: Дневник? (закуривает) Можно подумать, твоя жизнь полна бурных событий и (усмехаясь) интересных встреч, и ты спешишь сохранить всё это для неких потомков… Или это твои размышления? О судьбах мира?..
Аня (сдерживаясь) Лида, ну что тебе за дело до этого.
Лидия: (гасит сигарету в пепельнице)Да просто забавно. Сидит в этом городишке, славном разве что колоссальными тыквами,  такая вот пожилая мадемуазель и размышляет о судьбах мира…А может быть, ты пишешь роман? И надеешься на старости лет войти в литературу? (Аня встает) Стоп, я, кажется, догадалась. Ты решила оставить пронзительные воспоминания о нашем с тобой казахстанском детстве. О Сары-Су и обитавших в нем людях… Я угадала? (Аня, не отвечая, идет к двери, ведущей с веранды в дом) Ну вот, всё, обиделась и уходит. Анюта!.. Погоди. У меня к тебе важный разговор
Аня(устало) Какой разговор?
Лидия (не сразу; ищет тему) О ремонте. Будем мы с тобой делать в доме ремонт или нет?
Аня (чуть усмехаясь) Мы с тобой?.. Ремонт?.. Нет.
Лидия: И я того же мнения (снова закуривает. Аня вновь хочет уйти с веранды в дом) Анюта!
Перестань обижаться. Пойми, что это глупо. Мы с тобой знаем друг друга столько лет…
Аня:… что тебе пора бы уже научиться уважать мои чувства.
Лидия (выдыхает дым): Ну хорошо. Извини. Я больше не буду язвить и иронизировать. Но,  другой стороны, ты к моим чувствам тоже не очень внимательна. Сегодня не очень простой для меня день, годовщина смерти Володи. А ты об этом даже не вспомнила.
Аня (горько усмехается). Я помню. Не волнуйся. С утра зашла, свечку поставила.
Лидия: Свечку? Очень мило с твоей стороны (после паузы – серьезно) Ты молишься о нем?
Аня (удивленная) Да.
Лидия: И обо мне? (гасит сигарету). Молись, сестра. Кто знает, может, и толк какой-то  будет. Я-то сама не умею.
Аня (вспыхнув волнением) Здесь уметь ничего не надо…
Лидия(морщась) Нет, нет. Не проповедуй мне, пожалуйста, и не пытайся меня обращать. Лучше поставь чайник.
Снаружи, с улицы входит Ольга – крепкая полноватая  женщина лет тридцати с букетом августовских астр и с небольшим ведерком яблок.
Ольга: Привет, старушки! Вот, яблочек вам принесла. И цветочки. Теть Ань, давай вон в ту вазу поставим.
Аня: Здравствуй, Оля, а где же Настя, с кем ты ее оставила?..
Ольга: Да сама она осталась, большая уже. С детьми играет на площадке. Лидь Сергевна, закурить не дашь? Свои дома забыла.
Лидия (протягивает Ольге пачку сигарет) Кури. Как твой благоверный?..
Ольга (вытаскивая сигарету) Ух, какие крутые у тебя… Благоверный? На заработки подался в Подмосковье куда-то. Может, и привезет деньгу какую нам с Настюхой. А то прям хоть зубы на полку.
Аня: Ей же в школу скоро?
Ольга: Ага, в первый класс (докуривает) Теть Ань, мне бы надо  с тобой наедине кой-чё перетереть. Ты уж извини, Лидь Сергевна.
Лидия: Охотно извиняю. Перетирайте.
Аня (ставит вазу с цветами на стол) Ну, пойдем в дом.

Аня и Ольга уходят, Лидия встает и, прихрамывая, подходит к букету. Перебирает цветы, вдыхает их горьковатый запах. Потом берет яблоко и тоже вдыхает. Смотрит в окно – там, за квадратами переплётов, дворик с мелкой травкой, дикими ромашками  и огромным старым деревом черёмухи.
Лидия – сама себе: Вот отсюда нас вынесут. Сначала меня, потом ее. Надеюсь на такую именно последовательность событий.

Действие второе.

В доме ночь. Слышно сверчка. Горит ночник в виде стеклянной лилии (такие делали где-то в 60-70-х годах) и освещает угол старого гардероба с резными дубовыми листьями. Стучит будильник. Это комната Лидии, но она же и зала, то есть гостиная. Лидия стелет себе на диване. Дверь, за которой комната Ани, полуприкрыта и белеет в темноте.
Диван скрипит. Похоже, хозяйке не спится. Так и есть – она поднимается, нашаривает на табуретке у дивана зажигалку, щелкает ею, находит сигареты. В мужской нижней рубахе и пестрых  ситцевых штанах она похожа на деревенского старика. Заметно хромая, подходит к окну, приоткрывает его, затягивается.
Аня включает в своей комнате лампу и открывает дверь. Свет выхватывает из тьмы  круглый стол, покрытый темно-вишневой скатертью, выгоревшие обои и полку с фотографией Владимира Дмитриевича  – покойного мужа Лидии.  Аня в бело-розовой, кружевной ночной рубашке - это подарок Ольги на восьмое марта.

Аня: Лида, ты мне обещала не курить хотя бы по ночам
Лидия (усмехаясь) Прости. Я дала опрометчивое обещание, не рассчитав своих сил.
Аня: Лида, так нельзя. Нужно уже помнить о возрасте.
Лидия: Вот о нем-то я как раз и помню (затягивается) денно и нощно. Но, как говаривал наш с тобой папа,  у каждого своя метода. Ты молишься, я курю.
Аня: (вздыхает) Уравняла… (скрывается в свое комнате, закрывает дверь и выключает лампу. Темно; тлеет огонек сигареты, белеет  рубашка Лидии)
Лидия: Аня! Подожди.
Аня приоткрывает дверь, не включая лампы
Лидия: О чем ты молишься? Чего ты у Него просишь?
Аня: Мира, Лида. Мира сердечного.
Лидия: И дает?
Аня: Не знаю. Сама не могу понять. Одно только знаю. Если бы не молилась, гораздо хуже было бы.
Лидия: Тебе легче, у тебя есть Ольга. Она  грубовата, конечно, бесцеремонна, но тебя она не бросит. У одра твоего, может быть, не сядет, но навестить – навестит, что-то принесет, чем-то поможет.
Аня: Так она и тебе чем-то поможет, и тебя навестит.
Лидия: Тебе снится кто-нибудь?.. Мама, папа?..  Бабушка?..
Аня:  Мама приснилась как-то один раз, давно уже. Вместе с бабушкой. Будто мы с ними в Сары-Су на базаре покупаем тележку кизяка. И мама деньги отсчитывает казахам.  Помнишь, как они нам кизяк  привозили во двор?
Лидия: А мы его в штабель складывали у стенки, да. Грел-то он неплохо зимой. Но какой запах от него в доме стоял…
Аня: Да уж, помню.
Лидия: Ты про это пишешь?
Аня(после паузы) Пытаюсь.
Лидия: Ты пиши, Анютка. У тебя получится всё это передать. И мы издадим книгу. Я знаю.
Аня: Давай всё-таки спать (улыбается) В нашем возрасте, говорят, сон важнее пищи.

Действие третье

Кухня в доме Ольги. На столе целая батарея пивных банок, хлебница, тарелки с нарезанной колбасой,  сыром и помидорами. Ольга у плиты над бурлящей кастрюлей. Доносятся детские голоса – под окном в палисаднике Настя играет с подружками. За столом – муж Ольги Алексей; он вскрывает банку и льет пиво в стакан.
Ольга: Лёш, да подожди ты пиво-то глушить.  Успеешь. Борщ вон уже доходит.
Алексей: Борщ борщом, пиво пивом. Кинули меня, жена. Втрое больше я должен был привезти.
Ольга: Да не загоняйся ты, Лёш. Сколько привез, столько и привез. Лучше, чем ничего. Настюху в школу собрать – как раз хватит… (в сторону) Вот, тётя Аня, как ты меня учишь, так я и делаю. Толк только был бы.
Алексей ( с мрачной усмешкой) Ага. Только на то и хватит, что в школу ее собрать. И всё!..
Ольга достает тарелки, расставляет их на столе, подходит к окну, смотрит за дочкой.
Алексей: Слушай, Оль. Я вот давно хотел спросить: эти две бабки, к которым ты ходишь, у них же своих детей нет, ни у той, ни у другой?
Ольга (с половником в руках, настороженно) Ну, нет, и что?..
Алексей: Они не хотят нам с тобой дом завещать? Он старый, конечно, но крепкий, раньше не так строили, как сейчас.
Ольга (после паузы)  Я сама об этом думала, только… Лёш, я не из-за дома. Тетя Аня мне, считай, мать. Ты знаешь, какое у меня детство было. Если бы не она, я бы в детдом загремела, а там и в тюрьму. Запросто.
Алексей: Что теперь, у  меня тоже детство было не подарок. Если она тебе как мать, так тем более понимать должна. Что мы с тобой Настёне сможем дать, когда она в жизнь войдет? Я много не заработаю, видишь, кругом кидняк.
Ольга (спохватившись, выключает газ под кастрюлей)  Ну как я им это скажу? Получится – помирайте, бабушки, поскорей, нам дом нужен.
Алексей: Так они же, если из ума еще не выжили, понимать должны, что не вечно жить на свете будут, так?.. Оль, мы же их не выселяем, на улицу не выбрасываем, правда?.. Живите, пожалуйста, до конца в этом доме своем, никто вас не тронет. Просто завещание напишите, помогите людям-то, которые вам помогали. Что тут плохого, Оль? Все так делают. Ты им скажи,  что я, может быть, тоже когда-то им подсоблю – ну там, ремонт, к примеру, сделать …
Ольга (в некоторой растерянности) Если бы они сами так сделать решили, другое дело. А мне самой просить…
Алексей (в раздражении) Ну, сделай так, чтобы им казалось, что они сами решили. Что тебе самой надо, тому тебя учить не приходится. Ты мать или не мать?..
Ольга (в окно, слишком  громко) Настя, домой, обедать!.. (мужу) Подумаю (в сторону) Мне вот мамка не кричала так – «Оля, обедать!» Мне тетя Аня так кричала.

Действие четвертое

Утро. Снова та же веранда в доме сестер. Аня у газовой плиты – готовит омлет. Лидия сидит у стола. На столе тот самый букет поздних цветов белой фаянсовой вазе.  За окном шумит ливень, потому на веранде сумрачно.

Лидия: Наконец-то дождь. Какой воздух. Влажный озон, запах почвы, травы. Даже курить не хочется.
Аня: Очень хорошо, что тебе не хочется курить.
Лидия (задорно) А ты хочешь, чтоб я курила меньше?
Аня (раскладывает омлет по тарелкам) Еще как хочу.
Лидия: Тогда у меня предложение. Давай заведем котёночка. Они бывают ужасно милыми. Такие лапки, глазки, ушки…  Я буду на него смотреть, играть с ним – и отвлекаться от курения.
Аня (ставит перед сестрой тарелку с омлетом) Котёночек очень быстро превратится в кота. Или кошку. И создаст нам с тобой массу проблем (в сторону) решать которые буду я, а не ты. А если мы с тобой заболеем, сляжем?..
Лидия: Если, если… Помнишь, как наш с тобой папа говорил – «Если – повисли – спрыгнули»?
Аня: Ешь омлет, ты же сама просила. (в сторону) Может быть, и вправду завести котёнка? Это ведь хорошая психотерапия.  Всё время за нее боюсь, не случилось бы срыва опять.
Лидия: (на секунду замирает, потом смеется) Как ты похожа на бабушку. Она точно так же говорила: ешь, ты же сама просила вот это. Картошку жареную, например, на тамошнем постном масле… Аня, а помнишь,  как у нас там завелось вдруг два котенка, белый и рыжий?
Звонит телефон
Лидия (тянется к трубке) Кто это в такую рань, интересно?.. Алё! Да, я. Да… Кирилл Владимирович?.. Кирилл?.. (растеряна,  даже, пожалуй, ошеломлена) Здравствуй, Кирюша. Я вполне  себе ничего. И Анна Сергеевна тоже. Заглянуть к нам в гости?.. Конечно, можно, почему нет…
Аня замерла с тарелкой в руках.
Лидия: (кладет трубку) Кирилл. Очень странно. До недавнего времени они с с Элеонорой Васильевной никаких прав на существование за мной не признавали. С чего он вдруг к нам с тобой потеплел? В субботу обещает быть здесь.
Аня: С возрастом люди мудреют. Кириллу ведь… Сколько уже?
Лидия: За пятьдесят… Пятьдесят один, да. Я даже не знаю, жива ли его мама.
Аня: (со вздохом) Приедет, расскажет. Что ты не ешь?
Лидия: Анюта, что-то тут не то. Я боюсь, что его визит связан с домом. Может быть, ему срочно понадобились деньги, и он хочет свою половину продать. Или что-то в этом духе.
Аня: Не тревожься. Мы с тобою здесь прописаны и живем вполне законно. И у тебя долевая собственность. Ну как он будет продавать половину?..
Лидия: А какая еще может быть причина? С чего он вдруг о нас вспомнил? Аня, я чувствую, что этот Кирюша  уже подыскал для нас с тобой хороший дом престарелых.
Аня: (через силу) Перестань, перестань (ненатурально громко) Знаешь, что я думаю, давай-ка и вправду котёнка заведем…
Лидия: Нет, Анюта, не нужно.

Действие пятое

Комната Ани в доме. Старая кровать с железными каретками и сеткой – таких уже нигде нет – застеленная белым льняным покрывалом, чистым, но пожелтевшим от старости. Столь же допотопная бамбуковая этажерка с книгами – Толстой да Чехов. В углу полочка с иконами и лампадкой. Аня сидит за столом, перед нею та самая растрепанная тетрадка. Аня читает вслух:

- Сары-Су – желтая вода. При советской власти поселку дали другое название – Красная звезда, и он стал центром Краснозвездинского района. Помню свои стихи, написанные в четырнадцать, кажется, лет: «Желтая вода, красная звезда, белый солонец, горе да беда». Папа увидел и сразу отобрал, и категорически запретил мне кому-либо их показывать. За красную звезду в таком контексте можно было пострадать. И у папы, и у бабушки за плечами был лагерь.  Когда мама с нами двумя приехала к папе на поселение, мне было пять лет, Лиде восемь. Конечно, это было безумие – везти  детей в условия Сары-Су. Но маме не с кем было нас оставить: ее мама, бабушка, освободилась позже, она смогла приехать к нам только уже после смерти Сталина.
Когда к папе приехала семья, нам отдали заброшенную казахскую глинуху, как называли их русские – избушку из самана. Надо сказать, саман – совсем неплохой стройматериал для тех мест: зимой он надежно защищает от сорокаградусных морозов с кинжальными степными ветрами, летом спасает от зноя. Крыша была из речного тростника, тоже обмазанного глиной. В сильный дождь – а там были и дожди тоже, и страшные грозы с шаровыми молниями – с крыши капала рыжая глинистая жижа. Но что угнетало  больше всего – это земляной пол. Купить доски в Сары-Су было так же нереально, как, скажем,  апельсины… Богатый (больше сотни неучтенных овец) казах Ермек подарил папе старую овечью кошму, мы вымыли ее, как могли, и положили на пол. В таких условиях мы прожили три первых года, и, надо сказать, они не сломили родителей, и не лишили нас сестрой детства. Лида – она вообще была неунывающей девчонкой, и даже при нашей бедности умудрялась одеваться кокетливо: довоенная мамина панама смотрелась на ней как парижская шляпка… Когда приехала бабушка, папа уже работал главным зоотехником  овцеводческого совхоза, и нас вселили в более или менее нормальный русский дом. Какое это было счастье!..»
Входит Ольга. Она явно смущена, и уже заранее покраснела
Ольга: Тёть Ань, чё, помешала я? Мне с тобой надо кое-что перетереть. 
Аня (с коротким вздохом) Ну, давай перетрем.
Ольга (краснеет еще больше) Я бы сама об этом речь вести  не стала, тёть Ань, но меня муж спрашивает… (внезапно смелеет) Короче, я насчет завещания на дом. Напишете на нас с Настасьей? Вы ж ничего не теряете, правильно, вам же всё равно, так?
Пауза
Аня: (спокойно) Оля, я сама бы уже давно это сделала. Если бы могла. Но дом мне не принадлежит. И Лидия Сергеевна в нем имеет только половину. Этот дом принадлежал родителям ее покойного мужа Владимира Дмитриевича – его отец, Дмитрий Федорович был здесь очень известным врачом, еще земским… После смерти родителей дом перешел к сыну, которого наша Лидочка  - веселая  красотка во французском стиле -  лихо увела от законной супруги. После развода Володя прописал в этом доме сначала Лиду, а потом, в очень кризисный момент моей жизни, когда мне было, впрямь, некуда деваться – и меня, за что я ему очень благодарна. Ты помнишь, когда мы с тобой познакомились, я вообще жила здесь одна – Володя с Лидой жили то в Гатчине, то в Ленинграде. В Ленинграде с ним  и случился инфаркт, там он и похоронен…
Ольга: (вздрагивает) Да, я помню, ты на похороны уезжала (это явно связано у нее с каким-то неприятным воспоминанием) А потом Лидия Сергевна приехала – через полгода, по-моему.
Аня: Ну да, когда Элеонора Васильевна, первая Володина жена,  сумела выдворить ее из этой коммуналки...  А так как брак с Элеонорой  у Володи  был расторгнут, на наследство мог претендовать только их сын – Кирилл Владимирович, ну и вторая законная супруга, к тому же, здесь прописанная – Лидия Сергеевна. Вот так они и стали долевыми собственниками дома
Ольга (расстроена, но старается это скрыть) Это тот Кирилл, который завтра приезжает? Лидия говорила.
Аня: Да. Он двадцать лет не вспоминал ни о нас, ни о доме. А тут вдруг решил возникнуть на нашем горизонте. Лида очень встревожена. Да, честно сказать, и я тоже.
Ольга: Чего вам тревожиться, если вы прописаны. Никто вас  даже пальцем не тронет.
Аня: Как говорил наш папа, пальцем не тронет, а двумя может… (в сторону) Много у него лагерных поговорок было.
Ольга: Лида говорит: если всё обойдется с домом, я курить брошу.
Аня  (с грустной усмешкой) Хорошо бы.
Ольга: Да нет, тёть Ань, пусть лучше курит. Лишь бы не пила.
Аня (вздрагивает от тяжелого воспоминания) Да уж.
Ольга: И как ты ее тогда удержала… Спивалась ведь баба начисто.
Аня: Она сама удержалась, Оля. Она ведь умный человек, она поняла, что погибает. И нашла силы в себе.  Но меня врач тогда предупредил, нарколог, что могут быть срывы. Вот я теперь не знаю, что этот Кирилл нам завтра привезет, и как это на моей сестрице скажется.

Действие шестое

Комната Лидии (она же зала и гостиная). Вечер, будильник показывает без пяти десять. Лидия расстелила на диване постель, но спать не ложится – сидит и смотрит на сестру, которая потеряно бродит по комнате. К дивану прислонен костыль.

Лидия: Аня, я просила тебя сходить сегодня к юристу. Я сама не могу. Нога на нервной почве разболелась так, что без него вот (кивает на костыль) шагу не сделаю. Можно было бы уже сегодня проконсультироваться с юристом и знать, по крайней мере, что нас ждет.
Аня: Лида, к юристу мы успеем, не паникуй раньше времени.
Лидия: Ну да. Повтори мне еще раз, что я тут прописана, и мне ничего не угрожает (вытаскивает сигарету, сморит на нее и, удивляясь, возвращает в пачку – ей не хочется курить). Вы с Ольгой повторили мне это уже двадцать три раза.
Аня (в сторону) Она и меня заражает этой своей паникой.  Молюсь, довериться Богу пытаюсь, как батюшка говорил, но что-то не очень у меня получается (сестре) У тебя паническая атака, она пройдет. Никакой трагической ситуации пока нет. Никто нас пока не выселяет.
Лидия: Пока! Хорошо сказано.
Аня: Валерьянки тебе накапать?
Лидия: Анюта… А библиотекари твои тебе не помогут? Не заступятся в случае чего за нас? Ты же сколько лет там отработала.
Аня: Какие библиотекари, Лида, что ты чепуху городишь? (с трудом останавливает себя) Никого из тех, с кем я работала, там уже нет. Это во-первых, а во-вторых, почему они должны за нас заступаться?
Лидия (потеряно) Да. Да, я горожу чепуху. Это от беспомощности. И беззащитности. Мы с тобой очень одиноки, Аня. Мы не нужны даже твоей Ольге. Ей нужен дом – и, соответственно, наша с тобой скорейшая кончина. Пока мы здесь, она зайдет с нами поболтать. Или перетереть с тобой наедине свою очередную стычку с мужем. Она принесет нам яблоки или помидоры. Но спасать нас с тобой, когда мы станем бомжами или беспомощными инвалидами -  она не будет.
Аня: Я на это и не рассчитывала никогда. А про дом я ей всё объяснила.
Лидия: Господь Бог не ответил пока тебе на вопрос, зачем мы так одиноки?
Аня: (срываясь) Лида!.. Господь-то тут причем!..
Лидия: Конечно. Господь ни при чем. При чем я. Я жила с мужиками и сознательно не хотела детей. Поэтому я виновата. А ты свято хранила свое девство, поэтому ты не виновата. Только у меня возникает вопрос. А если бы у меня были дети – с какого перепугу они должны были бы опекать еще и тебя? Только потому, что ты тётя?..
Аня стоит, ошеломленная
Лидия: Я не рожала, да. А что же ты не родила? Почему ты не пошла замуж за Сережу Черкасова? Он носил тебе цветы, он объяснялся в любви. Чем он тебя не устроил? Мылся редко? Стала бы женой, приучила бы мыться почаще. Родила бы детей, они бы защищали тебя сейчас, они взяли бы тебя к себе…
Аня молча уходит в свою комнату и плотно закрывает за собою дверь. Лидия сама обескуражена своей выходкой. По привычке она снова достает из пачки сигарету… И снова засовывает ее обратно. Слышен шепот Ани – вероятно, она молится.
Лидия (вздохнув) Аня опять молится о своем сердечном мире. Да уж, какой мир с такой сестричкой, как я…  Но нее, по крайней мере,  есть это успокоительное средство. А у меня его нет, и курево мне помогать перестало. А выпить водки нельзя. Я знаю, что нельзя. Да и не дойду я сейчас до магазина. Хотя хорошо бы… (с трудом поднимается, и, стуча костылем, идет к Аниной двери) Анюта! Ради Бога, прости меня. Я больше не буду. Это нервы.
Аня (не открывая двери) Хорошо, Лида, ложись спать.
Лидия (бредет к кровати, но останавливается на полпути) Анюта!..(Аня открывает дверь) Правда, прости меня. Пожалуйста. У меня нет никого, кроме тебя.
Аня открывает дверь, смотрит на сестру… и обнимает ее, и гладит по голове, как ребёнка.
Лидия: Как хорошо!.. Как мама…
Аня: Всё, пьем обе валерьянку и спим.

Действие седьмое

Раннее утро субботы. Солнце еще не встало, за окном, в кроне старого клёна,  только начинает чирикать первый воробей. Аня аккуратно прибирает кровать, крестится на иконы, берет свою тетрадь и читает вслух:

- Мы с сестрой долго не знали, что наши близкие находились в заключении. И это, наверное, было правильно со стороны взрослых. Когда ребенок узнаёт такие вещи, трескается его мир. Но скрывать всегда невозможно. Я помню, как один глупый мальчишка в классе закричал мне «А твой папка в тюряге сидел, он зык!» Я была настолько удивлена, что даже забыла оскорбиться. Тут, на мое счастье,  вошла наша «немка» Елизавета Андреевна – старушка, впрямь, похожая на одуванчик, эвакуированная из блокадного Ленинграда  - и начался урок,  страшно неорганизованный и бестолковый.  Наши пацаны совершенно не боялись и не слушались эту бедную старушку, они шумели, и ничего, конечно, не учили, а она пыталась убедить их в том, как важно знать язык врага. И на ходу сочиняла истории про каких-то разведчиков, хорошо знавших немецкий. Война уже уходила в прошлое, враг был побежден,  но про разведчиков мальчишкам было интересно. Они затихали на какую-то минуту, но, как только Елизавета Андреевна переходила на немецкий – вновь начинали шуметь.  А я сидела и думала: почему этот Витька сказал такое про папу? И чувствовала, что не просто так он это брякнул, что здесь есть правда какая-то, которую нельзя, наверное, детям знать. Я была послушная девочка,  я всегда соглашалась не знать то, что не положено знать детям, и от этого мне самой, наверное, было легче. Иное дело – Лида: той непременно нужно было выведать всё, чтобы показать себя перед девчонками самой знающей…
Голос Ани вдруг обрывается. Она замирает, потом берется за сердце и с искаженным от внезапной боли лицом добирается до кровати. Пытается перекреститься на иконы, но рука не слушается
Аня: Да что же это такое вдруг?.. Господи, помоги, мне нельзя, Господи, у меня на руках сестра, она же погибнет без  меня, Господи (трет сердце, разевает рот, стараясь дышать поглубже) Матерь Божия, помоги…

Действие восьмое

Снова кухня Алексея и Ольги. Алексей Ольга с дочкой Настей разбирают вещи, купленные к школе, и раскладывают их по кармашкам нового школьного рюкзачка. Алексей сидит за столом с банкой пива и кружкой

Ольга:  Смотри, Настюш, фломастеры вот сюда. Пенальчик сюда.  Тетрадки не клади пока, их еще подписать нужно, что они твои.
Настя: Мам, а когда мы к бабушке Ане пойдем?
Ольга: К бабушке Ане нам с тобой теперь пореже ходить придется.
Алексей (хмуро) Так что, этот Кирилл приехал к ним, нет?
Ольга: Не знаю пока, сегодня должен был приехать.  Лёш, хорош уже, а? Посчитай, сколько ты на пиво тратишь.
Алексей: (льет пиво из банки в кружку) На пиво я трачу, скажешь тоже… Меня вон на сколько кинули,  что это пиво решает. Втрое больше должен был привезти.  Что привез,  ушло уже всё на фломастеры да на кроссовки вон ей. И дом нам теперь не светит, это точно.
Ольга: Ну что ж теперь. Не светит, значит, не судьба.
Алексей (выпивает) Ты вот что… Ты  к этим бабкам не ходи больше, хватит. И ребенка не таскай к ним.
Ольга: Ты чё, Лёш?.. Тётя Аня…
Алексей: Слышал я уже про твою тётю Аню распрекрасную. Только что тут такого. Понимала она, конечно, что своих детей у нее нет, а кто в старости-то за ней посмотрит? Вот и нянчилась с тобой. А ты ей не обязана.
Ольга (выпроваживает Настю) Иди, иди, дочка, погуляй, с Викой поиграйте там, с Алёнкой… Лёш!
Алексей: Ну чего?
Ольга: Лёш, я всё по дому делаю, что баба делать должна. Ты у меня сытый, чистый, наглаженный. Ребенок у меня в порядке, не заброшенный, всё, что нужно, у нее есть.  А то, что я к старушкам забегу, яблочек им отнесу, помидорок, ну, постирать помогу тете Ане, полы помыть… Ну что от этого – вред, что ли, какой? Лёш, ну надо же нам немножко и людьми быть, правда?
Алексей: Людьми… Оль, просто они тебя пока еще не захомутали. Пока они ничего, на своих ногах, справляются.  А завтра что будет? Завтра сляжет твоя тётя Аня или сестра эта ее. Инсульт – и всё,   ни бе, ни ме, овощ… Одна овощ, другая стонет: «Ой, Олечка, помоги, кто нам поможет».  А ты отказать не сможешь. Ну как же, тётя Аня тебя от пьяного отчима спасла! Уроки с тобой делала! Пальто тебе за свои деньги купила! В  техникум тебя устроила!.. И будешь ты возле нее сидеть. Судно из-под нее доставать, блин. Мне вот это надо?
Ольга: Дай-ка мне закурить лучше (вытаскивает пачку сигарет из кармана его куртки) Лёш! Ты вот говоришь, что Анна Сергеевна как бы не за так меня опекала, а чтоб я за ней потом в старости ухаживала. Лёш, ты  думаешь, я зайчиком была таким беленьким-пушистеньким? Я, Лёш, ни разу не  похожа была на ту, которая в старости будет ухаживать.
Алексей (усмехаясь) Да я ж помню, ты в школе оторва была. И ее в школу вызывали, Анну Сергевну твою.
Ольга: Ага, хотя у нее даже опекунство тогда еще не было оформлено. Просто – мамка-то моя совсем уж не просыхала, что её вызывать, вот и вызывали тётю Аню.  Лёш, это всё ничего.  Я вот тебе один случай расскажу. Тётя Аня же одна здесь, в этом доме жила, когда мы с ней познакомились. Лидия Сергеевна с мужем жили в Ленинграде.  И вот, приходит телеграмма, что муж умер. Тёте Ане надо на похороны ехать, а меня куда девать? Она мне говорит: иди, Оля, домой. А я домой-то не хочу. Я рёвом реву,  прошу её: тёть Ань, запри меня в доме на эти дни. А она мне – нельзя, не имею я права тебя в доме запереть, тебя ж искать будут, меня в тюрьму посадят. И незапертым дом тоже нельзя было оставить – у нас там такая шобла крутилась вокруг отчима, что хочешь могло быть…  Короче, говорит она мне – придется тебе, Оля, дома эти дни пожить, ну жила же ты как-то раньше дома у себя, с мамкой; потерпи,  я быстро приеду. А я терпеть-то не хотела, я  обиделась я на нее страшно. Двенадцать лет мне было, не доходило до меня, что у нее выхода нет… и что не обязана она вообще ни в дом свой меня вселять, ни кормить меня за свой счет. Казалось мне почему-то, что раз позвала она меня к себе,  то должна, понимаешь, должна теперь всё это мне делать.  Ну, уехала тётя Аня, а я в тот же вечер набрала камней и все окна ей перебила…
Алексей: Ну, ты даешь! (смеется). В натуре, оторва.
Ольга: Она приезжает домой – у нее все окна вдребезги, ветер гуляет. Ну а я – «Тёть Ань, это мальчишки какие-то побили окна, я их увидела только когда они уже убегали». Что делать, нашла она стекольщика, застеклил он ей окна, в копеечку, конечно, влетело, а что ей платили-то в этой библиотеке… Ну и пошло  у нас опять то же: каждый день я у нее, уроки делаю у неё,  ночую тоже у неё, если у нас в доме гудёж идет…  И никак она мне про эти окна не напоминает. И только… Помнишь, как я тебя приводила им показывать? Ты тогда посимпатичней смотрелся, вполне себе ничего был паренек.
Алексей: Ага, помню. Мы с этой, второй-то, хромой,  как её – Лидией? – хлопнули даже тогда по сто грамм за наше счастье.
Ольга: Ага, вы на веранде выпивать уселись, а я тетю  Аню потихоньку позвала в дом и призналась: это я, говорю, окна тебе тогда перебила. А она смеется: «Ты думаешь, я не знала, что это ты?» Вот, Лёша, а ты говоришь – ухаживать…

Действие девятое
 
Гостиная  в доме сестер. Приготовление к приему гостя: стол накрыт парадной бледно-розовой скатертью. Салфетки,  ваза с яблоками, стопка тарелочек, салатник и т.п.Лидия приодета – на ней белая рубашка, похожая на мужскую, но джинсы те же. Она сидит за столом с растрепанной тетрадкой Ани. Читает вслух:

- Глядя на бабушку, невозможно было предположить, что у нее за спиной – два ареста, битком набитые тюремные камеры, ночные допросы, этапы и лагеря. Это была классическая бабушка, кроткая, добрая, хлопотливая, обожавшая нас, внучек, страшно переживавшая за дочь и зятя. Она перешивала мамины одежки для Лиды, сочиняла для меня школьный фартук из обрывков старой простыни, распускала собственную кофту, чтобы связать папе теплую безрукавку. При этом она никогда ни на что не жаловалась – это для нее было табу! – и никогда ни на кого всерьез не сердилась. Мама была похожа на нее. Во-первых, внешне – те же большие бархатисто-серые глаза, тот же высокий лоб, короткий прямой нос, заметные скулы. Но главное их сходство, родство было – в жертвенной любви. В той любви, которая мне самой, увы, недоступна. Мама была одаренным человеком, она очень интересно рисовала (хотя в ее распоряжении был только огрызок простого карандаша), она на ходу сочиняла для нас смешные сказки, учила нас правильно петь, хваля – помню – мой слух… (останавливается и закрывает тетрадь) Да, всё верно… Бедная наша мама.

Входит Аня с гостевыми чайными чашками – темно-синими с позолотой – расставляет их по столу.

Лидия: Аня, а почему у тебя такой вид? Глаза отекли, желтая вся…Ты нормально себя чувствуешь сейчас?
Аня: Сейчас нормально. Утром сердце прихватило немножко.
Лидия: Что значит – немножко? Анюта, немедленно к врачу. Не откладывая!
Аня: Вот проводим дорогого гостя – и пойду к врачу (в сторону) Судя по утреннему приступу, откладывать и в самом деле нельзя
Лидия: Скажи: с точки зрения, как это сказать, церковных постулатов… я тогда совершила грех?
Аня: Лида, ну к чему сейчас об этом.
Лидия: У меня никогда не было никакого чувства вины в связи с Володей. Мы слишком любили друг друга. Нам было слишком хорошо. Мы оба устали жить без счастья. И, наконец, его получили. Мне было абсолютно, понимаешь, абсолютно плевать на всякую мораль и на всех моралистов мира. В конце концов, я не утащила его силой,  не увела обманом, это был его собственный, вполне осознанный выбор…
Звонит телефон. Трубку берет Аня: Да, слушаю! Кирилл Владимирович? Да, ждем. Хорошо (кладет трубку) Подъедет через пятнадцать-двадцать минут.
Лидия (напряженно вытягивается вперед: ей нужно это сказать до появления Кирилла) И только одно, Анечка, только одно кололо меня там, внутри: мальчик Кирилл. Ему было тогда четырнадцать лет. Я видела его только до… до того, как  у нас с Володей всё выяснилось. Такой худенький, большеглазый, и видно было, что очень привязан к отцу. Я понимала, что ему нелегко это пережить, но… я же не отнимала отца у сына, в конце концов, я сразу сказала, что всегда рада видеть Кирилла в нашем доме. Но Элеонора, она же не то, что со мной, она с отцом-то ему запретила общаться. И это она устроила Володе инфаркт в пятьдесят один год, она, а не я.
Аня: Кириллу сейчас столько же, да?
Лидия: Да. И мне кажется, Аня, что вот сейчас этот мой давний грех перед мальчиком Кириллом меня догнал. Я не религиозна, ты знаешь, но иногда я чувствую Божий суд.  Я отняла у мальчика отца, выросший мальчик теперь отнимет у меня отцовский дом. Но почему ты страдаешь вместе со мной?
Аня: Да никто пока не страдает, Лида, и никто ни у кого ничего не отнял. Я вообще думаю, что он…

Слышен шум машины.  Аня спешно выходит – встретить гостя.  Лидия с трудом, опираясь на костыль, встает и напряженно стоит посреди комнаты. Аня открывает дверь и пропускает вперед Кирилла Владимировича. Он немного забавен – с запорожскими усами,  большой лысиной и черно-сивыми  вихрами по ее краям. Глаза большие, да. Одет недешево - в новый синий костюм и темную рубашку. В руке портфель-«дипломат».

Кирилл Владимирович: Здравствуйте, Лидия Сергеевна. Здравствуйте (чуть кланяется, Лидия в ответ тоже). Простите, вот… волнуюсь. Я в этом доме последний раз был – знаете, когда? Мне было четырнадцать лет. Мы приезжали сюда летом, это уже после смерти дедушки и бабушки. Но тогда здесь все было, конечно, не так. Простите… могу я вот так обойти, осмотреть дом?
Лидия (в сторону) Прямо с этого и начал – дом осмотреть… (вслух) Разумеется, ты же здесь собственник, хотя и наполовину. Кто же тебе запретит.
Кирилл Владимирович: Ах да, правда, я же собственник (смеется)
Лидия ( в сторону) Ага. Мы поверим, что ты об этом забыл.
Аня (открывает дверь в свою комнату) Вот здесь был в свое время кабинет вашего дедушки, доктора Дмитрия Федоровича.
Кирилл: Папа тоже любил здесь работать. Светло…
Аня: А как сложилась ваша жизнь? Мы же почти ничего о вас не знаем… (осторожно) Как Элеонора Васильевна?..
Кирилл Владимирович: Мама скончалась в марте сего года. Знаете, для меня очень много изменила ее смерть. Я о многом задумался…
Аня: Смерть родителей всегда многое меняет для детей.
Кирилл Владимирович: А что касается моей жизни – она сложилась, в общем, благополучно, жаловаться грех. Закончил физфак, кафедра оптики. Пять лет  работал в Штатах, теперь, слава Богу, и дома нашел себе неплохое применение. Жена в издательском бизнесе. Дочь и сын взрослые, в июне появился внук…
Лидия ( в сторону) Да он явно не бедствует… Зачем ему дом?

На кухне слышен свисток чайника, Аня уходит туда.

Кирилл Владимирович: Да, старый дом… Старый, но какой крепкий.
Лидия: Да, крепенький домик.

Кирилл Владимирович смотрит на нее с недоумением – он, наконец, почувствовал сарказм в ее голосе. Возвращается Аня с чайником.

Аня: Так, давайте к столу.
Кирилл Владимирович: Да-да (открывает свой дипломат, достает коробку конфет и бутылку вина) Полагаю, мы с вами должны выпить за нашу встречу
Аня (испугана, смущена, косится на сестру) Кирилл, простите, но мы не пьем вино. Нам здоровье…
Лидия (неожиданно громко) Анюта, Кирилл Владимирович у нас такой редкий гость, что ради него о здоровье можно на время забыть.
Аня (в сторону) Пиши пропало… Что я ней делать буду, если её сейчас сорвет?..
Кирилл (несколько оторопев) Так я вскрываю?
Лидия (торжествуя победу над сестрой) Безусловно!.. (в сторону) Что интересно, страх сразу прошел.
Аня ( в сторону) Как мне этот нарколог говорил: алкоголику обе ноги отруби, он на руках до магазина добежит… (вслух, притворно-весело) Ну что ж, давайте, и правда, отметим!
Кирилл (вскрыв бутылку) А во что?.. Фужерчики какие-нибудь имеются?
Аня: Конечно, сейчас (уходит за фужерами)
Лидия: Кирюша, вот мы сейчас выпьем, и после этого я тебя кое о чем спрошу. Ладно?
Кирилл: А почему до этого нельзя спросить?
Входит Аня с фужерами.
Лидия: До этого ты не стал мне еще достаточно близким человеком.
Аня (в сторону) Беда. Еще не выпила, а уже захмелела (вслух) Разливайте, Кирилл: фужеры,  кстати, еще от ваших родителей остались, настоящие хрустальные
Кирилл Владимирович: За встречу. Лидия Сергеевна, Анна Сергеевна, за очень важную для меня встречу с вами и с нашим домом
Лидия мигом опрокидывает фужер – до капли. Аня делает вид, что пригубила.
Лидия: Кирюша… (смеется) Кирюша,  представь, я ведь думала, что ты…
Кирилл в тревоге оглядывается на Аню. Кажется, он догадывается. Входит Ольга.
Ольга: Здрасте… Не помешала я? Вы и есть тот самый Кирилл?
Лидия: Да-да, это тот самый Кирюша, сын моего Володи. Олечка, ты не могла помешать, ты член нашей семьи. Анечка, нужен еще четвертый фужерчик.
Аня: Да, сейчас ( в сторону) Хорошо. Лиде меньше достанется. А уж поход за добавкой я сумею пресечь. Ольга меня поддержит, надеюсь.
Кирилл разливает вино по четырем фужерам.
Лидия: Оля, представь, я только сейчас поняла, что Кирюша не собирается выселять нас с Аней из дома; что он вообще прекрасный человек.
Кирилл Владимирович: Что?.. Из дома выселять?..
Ольга (смеется) Ну да. Они решили, что ты… что вы хотите дом продать, а их выселить.
Кирилл: Господи!.. Ну вы что… За кого вы меня приняли?.. Что за бред?..
Аня (кладет руку на плечо Кирилла) Прошу вас, забудьте. Мало ли что лезет в головы таким вот бестолковым мнительным старухам, как мы.
Лидия: Кирюша, ты сам виноват. Сколько лет ты не появлялся на нашем горизонте? Мы просто тебя не знали. Вот и приняли… за подлеца.  Слава Богу, что всё выяснилось. И давайте за это выпьем.
Кирилл Владимирович: Дорогие мои, я приехал сюда, чтобы примириться с отцом. Понимаете? Мне сейчас столько же лет, сколько было ему. Я перерастаю своего отца. С возрастом и с потерями близких люди мудреют. И учатся прощать. Я приехал, чтобы простить. Маме. Папе (колеблется, глядя на Лидию) и вам, Лидия Сергеевна. И себе самому, потому что не мог простить ни вам, ни отцу слишком долго… Я приехал за сердечным миром. Вам это понятно?
Лидия: Понятно. Это тот сердечный мир, о котором Аня молится.
Ольга: Мирно надо со всеми жить. Я так думаю. Все ж люди. Я такое в жизни видела… Не буду рассказывать. Кто старое помянет, того рак в воду утянет. Так же ваш папа говорил, да, тёть Ань? Тёть Ань, ты чё?!..

Вино из фужера расплывается пятном на скатерти: Аня, схватившись за сердце, сползает со стула на пол. Кирилл подхватывает ее и тащит на диван. Уже за занавесом  - голос Ольги: «Алё, скорая?»

Действие десятое

Комната Ани. Она лежит в постели. Возле нее сидит Ольга и держит ее за руку. Входит Лидия – хромая, но без костыля.
Лидия: Анечка, солнышко мое, ну давай все же покушаем. Немножко. Оля принесла нам кефирчик. Давай хотя бы две-три ложечки.
Аня (неузнаваемым шепотом) Не надо.
Ольга: Тёть Ань, а откуда силы-то будут, если не жрать ничё? На ноги встать – силы нужны, правильно?
Аня: Нет. Потом.
Лидия: Хорошо, хорошо, попозже. Вот фельдшер придет, укольчики  нам уколет, и мы покушаем. Правда? (вытирает слёзы) Обещаешь мне, Анюточка?
Ольга (Лидии) Ты ночь-то хоть спала?
Лидия: Ночь? Нет, Оля, я не могла спать. Погоди…(трет виски, пытается встряхнуться). Оля, я говорила с Кириллом относительно завещания дома. Он совершенно не против, он готов подарить вам свою половину с условием…
Ольга: Да нафиг мне эта половина с условием!.. Что вы за люди, блин, один дом у вас приехал отбирать, другая только ради дома с вами возится…
Аня (тем же шепотом) Оля! Оля, всё хорошо. Не обижайся на нас.
Ольга  (успокаиваясь) Лидь Сергевна, ты иди отдохни, пока я здесь. Я весь день-то не смогу, мне Настюху из школы забирать надо, уроки с ней делать. Я до двенадцати могу с ней посидеть, а ты поспи хоть эти два часа.
Лидия: Фельдшер придет в час, а в три обещал прийти батюшка. Ни разу в жизни не разговаривала с настоящим священником. Боюсь не соблюсти церемониала (чувствует, как устала) Хорошо, посиди, я  полежу.

Лидия выходит. Ольга присматривается к Ане: кажется, она задремала. Ольга садится к столу, раскрывает ее тетрадку и читает вслух – запинаясь, потому что это непривычное для нее занятие:

- Когда в Красную Звезду перевели этот несчастный детский дом, вывезенный откуда-то с Украины,  в школе начался настоящий кошмар. Детдомовцы были совершенно невменяемы, они были похожи на стаю измученных голодных зверьков. На их глазах нельзя было съесть кусок хлеба или домашнюю лепешку, которую дали тебе в школу с собой – они тут же ее выхватывали и съедали сами. И я помню, как  в школьном коридоре, на перемене попыталась было защитить от них от них эту бабушкину лепешку и даже оттолкнула какую-то детдомовскую девчонку. Она была совсем тщедушной и, отлетев от меня, упала на пол, и на меня тут же набросились все остальные. Кричать бесполезно – никто не станет связываться с детдомовскими. Учителя сидят в своей учительской как в крепости. Я не знаю, что они сделали бы со мной, эти девчонки, если бы не моя сестра Лида. Я училась в пятом классе, а она в восьмом, последнем. Только она смогла ворваться в этот страшный круг. Она  схватила меня за руку и, молотя детдомовок по головам своей сумкой (у нее была школьная сумка, сшитая бабушкой из двух чехлов для противогаза) вытащила из окружения. Когда папа узнал о случившемся, он сказал: «Лидочка, Анюта, эти дети ведь не виноваты, что стали такими». Этот эпизод преследовал меня всю жизнь. Вот почему я Олю (Ольга спотыкается и затем дочитывает замедленно) не отдала в детский дом, хотя предлагали мне это сделать неоднократно…

У Ольги в кармане куртки звонит телефон.

Ольга (почти шепотом) Алё! Лёш, чё ты? Тётя Аня как себя чувствует?.. Да плохо пока, Лёш, не знаю, как дальше. Уколы колют… Чё? Сам Настю из школы заберешь? И обедом покормишь ее? Разогреешь суп? Спасибо тебе огромное, Лёшенька. Пусть отдохнет потом, погуляет, а я часам к трем приду, уроки с ней сделаем (возвращает телефон в карман) Лида хоть отоспится немножко.
Аня: Оля!..
Ольга: Чё, Анюта, чё?
Аня: Ты очень хорошая мама. Когда я тебя впервые с Настей на руках увидела, я сразу за тебя успокоилась.
Ольга: И ты хорошая мама.
Аня: Да. Да… Оля (пытается улыбнуться) Мне нужен котёночек. Не насовсем. Лида без меня с ним не справится. На минутку. Посмотреть, погладить.  Они такие милые. Такие теплые. Просто у кого-нибудь попросите на время.  Потом отнесете домой. Это мое последнее желание, Оля. Потом будет батюшка… и всё.
Ольга (после паузы) Ага, ага. Понятно. Щас найдем тебе котёночка (достает телефон). Лёша! Лёш! Вы пришли уже с Настей?.. Лёш, просьба такая: сходите с ней к Лариске Ермолаевой, ну вот на углу она живет, дом кирпичный, знаешь? И попросите у нее котенка. На время, не насовсем. Так сразу ей и скажи – что назад сегодня же его принесешь…

Эпилог

Комната Ани. На столе – ее портрет с черной ленточкой. На фотографии ей тридцать пять-сорок лет. Она очень хороша собой. У стола сидят Кирилл Владимирович и Лидия Сергеевна. На коленях у Лидия Сергеевны – рыжий котенок, она его гладит, чешет за ушками. В руках Кирилла Владимировича – та самая Анина тетрадка.
Лидия: Алёша с Настей принесли почему-то сразу двух котят. Белого и рыжего. Выбрать, наверное, не смогли… Такое совпадение, Кирюша: в Сары-Су у нас с Анютой тоже было два котенка, рыжий был мой, а белый ее. Мы обе это вспомнили. И еще раз подержали – каждая своего. И тут как раз приехал священник местный, отец Николай. И я с обоими котятами в руках вышла из комнаты. Настя белого сразу у меня забрала и стала просить маму оставить его у них. Я сидела вот с этим рыжим. Недолго, минут, наверное, десять. И вдруг выходит этот батюшка, крестится и говорит нам: «Преставилась. Без агонии, быстро, как заснула. Причастить не успел. Ничего – душа чистая».
Кирилл Владимирович: Вот видите. Хорошо. При священнике. С молитвой. Я не церковный человек, но… (ищет слова)
Лидия Сергеевна: Алексей тоже перекрестился. А у нас с Олей был шок, наверное – у обеих. Мы всё  понимали, конечно, и врач нам сразу сказал, что надежды мало. Но что вот так быстро… До Насти первой дошло, она разрыдалась. Алеша ее на руки подхватил, вместе с котенком вынес из комнаты и увел домой. Теперь тот котенок у них остался, а этот у нас... (спотыкается) у меня. 
Кирилл Владимирович: Я прочитал часть воспоминаний Анны Сергеевны… Я вам говорил, что моя жена работает в издательском бизнесе? Они сейчас задумали такую серию: воспоминания простых незнаменитых людей. Правда, они не знают еще, как это с коммерческой точки зрения пойдет. Но задумка такая есть. «Память сердца», так эта линия будет называться. Я надеюсь,  мы издадим книгу Анны Сергеевны.
Лидия Сергеевна: Кирюша, это дело жизни моей теперь. Я не умру, не сойду с ума и не запью, пока не возьму в руки эту книгу.
Кирилл Владимирович (улыбаясь) И потом тоже не надо, хорошо?
Лидия Сергеевна: У меня и потом будет стимул к жизни: вот этот кот.
Кирилл Владимирович (встает) Так я могу тетрадку забрать?
Лидия Сергеевна: Да. Я тебе доверяю.
Кирилл Владимирович: Вы сильный человек. Лидия Сергеевна. Держитесь. Мне пора.
Лидия (вздрагивает) Погоди… Кирюш… Может быть, еще чаю?..
Кирилл: Нет, спасибо, поеду.
Лидия: У тебя нет еще получаса?
Кирилл (колеблется) Получаса? Ну ладно(с неохотой садится опять)
Лидия (на секунду прикрывает глаза, потом решительно) Нет, Кирилл. Вставай и езжай. Не позволяй этой старухе на тебе повисать. Не нужно. Полчаса все равно ничего не решат, а впереди не такой уж короткий отрезок жизни. Езжай, только сразу позвони мне, как будет какая-то ясность с книгой. Хорошо?
Кирилл Владимирович: Да, да, конечно, Лидия Сергеевна. Конечно. Да я и раньше позвоню. Я вам теперь… (неловко разводит руками) буду звонить.
Лидия Сергеевна: Да ты не волнуйся за меня так. Я же не одна осталась. У меня есть Оля, Алёша и Настя. Они есть… хотя это совершенно не моя заслуга.