Не все

НЕ ВСЕ

Однажды, в миг осеннего отлёта
услышал звуки птичьих голосов –
они струились с неба, издалёка.
Листая память, шевельнулся сон:
я в детстве, шкет, и мама молодая.
Отец спустился в шахту на заре.
Смотрю как будто сквозь завесу сна я:
целует мама свой нательный крест.
А за окном кругами реют птицы,
стучатся громко клювами в стекло,
кричат, и ужас бесконечно длится.
Вздохнула мама: «Время истекло»…
…Проснулся я: «Ой, мама, что мне снилось!» –
всё, что из сна запомнил, рассказал.
«А мне всю ночь мерещились могилы», –
сказала мама, вытерев глаза.
Мы – за порог. Бегут на шахту люди,
кричат, а что – не можем разобрать.
Казалось, что бежали отовсюду –
туда, где сквер у шахтного двора.
Мы шли вдвоём неспешно. Нас толкали.
Шаталась мать. Бескровное лицо.
«Завал, завал!.. Директор на завале…» –
Неужто продолжается мой сон?
Вдруг все затихли. «Клеть внизу "отбили"*!
Пошла наверх», – шептались у ствола.
Так долго шла: не метры – будто мили
на шкив канат неведомость плела.
Дошла. Стоит. Открылись, лязгнув, двери.
«О, Боже! – мать шепнула, чуть дыша.
Черны все лица. «Верить нужно, верить…»
Шахтёры шли, нескор усталый шаг.
Рванулась мама: «Коля! Это Коля!» –
Лицо в пыли и чёрные виски.
«Ну, что ты, Люба. Слишком много соли» –
и вытер слёзы с маминой щеки.
«Теперь ты у меня почти шахтёрка, –
блеснули зубы. – Вот он, антрацит».
А мама села. Плакала не горько.
«Завал. Там жарко. Хлопцы молодцы».
Мой папа дома. Как же похудел он!
Бутылка плачет: с холода, в росе.
«Я выпью молча. Тут такое дело:
ты знаешь, Люба: выжили не все…»

*"Отбить" клеть – четырьмя звуковыми сигналами отправить клеть с шахтёрами из шахты на поверхность. Наверху эти четыре сигнала повторял стволовой-рукоятчик.