Поэзия

(эссе)

Не имея ни филологического, ни литературного, ни какого-либо гуманитарного образования вообще, я прекрасно понимаю, что мои рассуждения о поэзии будут точкой зрения дилетанта. Однако, и такая точка зрения может быть тем самым свежим взглядом со стороны.

Поэзия… Как и многие интуитивно понятные феномены в новейшее время представление о том, что же такое поэзия, оказалось донельзя запутанным. Вековые размышления массы людей, каждый из которых имел чуть отличное от других видение предмета, а кроме того пытался преподнести его в «возвышенной», «поэтизированной» форме, привели к тому, что поэзия называется и противопоставляемым науке способом мышления, и изяществом изложения, и познанием мира при помощи образов. Поэзия - это «учреждение истины», «именование богов», «сестра философии» (Мартин Хайдеггер), это «орудие движения мысли» (Рудольф Готшалль), «мгновенная метафизик»а (Г. Башляр).
Это единственная сокровищница литературного языка; мир, созданный для духовного развития и обогащения творческой личности; творчество словесной красоты; мелодичная речь; искусство слова. И даже так: «Поэзия – жанр литературы, содержащий в своей основе стихотворные шедевры с идеальной образностью, достигнутой при гармоничном сочетании оригинальной формы и нового содержания с чувственной окраской» (В. Юденко; https://proza.ru/2011/05/16/1047). «Неидеальная образность» объявляется «неудачами мастеров, областью ученичества или попытками графоманов». Но разве возможно нечто идеальное в нашем подлунном мире? И как быть с утверждением Екклезиаста: «… нет ничего нового под солнцем»?
А сколько еще всего прочего написано про поэзию!  «Поэзия идет уникальными путями, продолжая выражать то, что невыразимо…» (Людвиг Витгенштейн). «Поэзия предвосхищает выводы науки. Порождая чувство отягощённости миром всех вещей…» (https://ru.wikipedia.org/wiki/Поэзия).
Мольеровский Журден, удивившийся, узнав, что говорит прозой, смешон. Но можно встретить абсолютно серьезное утверждение, что поэзия появилась до прозы. Так и представляется «благородный дикарь» стихами призывающий супругу принести ему ужин. Конечно, стихотворные формы использовались в дописьменную эпоху, но и в то время люди обычно говорили прозой, а не стихами.
Очень меня повеселил А. Виторжин (https://proza.ru/2012/01/21/1514) утверждающий, что «первоначально стихами называли ряды воинов, расположенных в определённом боевом порядке», ибо, как «афинские юноши, прежде чем поступить на военную службу, проходили обучение письму и искусствам», то, надо полагать, и все воины были сплошь поэтами.  По этой логике можно предложить и другую этимологию слова «стих», уже в греческом языке: предки славян всегда нападали строем и при этом декламировали стихи; древние греки с которыми они часто сражались, запомнили это, и поэтому слово «стих» в греческом стало означать «строй».  А еще строить здания обычно заставляли пленных солдат, которые ходили строем, вот откуда появилось слово «стройка».
Греческое «стихос» действительно означает «строй», «ряд», и в случае поэзии под этим понимался ряд стоп. Т.е. в принципе, можно говорить о том, что стихи - это «стройные», упорядоченные речи.

Но вернемся к нашему рассуждению.
В менее возвышенном и вычурном варианте определения, поэзия — это способ организации речи с дополнительными «мерами», которых не требует обыденный язык. Эти «меры»: ритм, рифма и личная, эмоциональная вовлеченность в непосредственный описываемый момент.
 
Именно ритм и рифма создают строй, отличающий стихи.  Здесь, вероятно, уместно различать «поэзию» и «стихи» (сочетание стихотворных строк, т.е. собственно стихов). Стихотворный размер может присутствовать в детских дразнилках и в рекламе, а может отсутствовать, как, например, в верлибре. Первое явно не стоит называть поэзией, в то время, как второе – несомненно поэзия.
Не принципиально о каком типе стихосложения идет речь: о метрическом/ квантитативном или квалитативном, силлабическом (фиксируется число слогов) или тоническом (фиксируется число ударений), или их сочетаниях - ритм (если хотите, метр) присутствует в любом из них. Вполне вероятно, что ритмизированная речь использовалась при выполнении различного вида общих действий для согласования ритма: песни бурлаков, маршевые песни солдат и т.п. Возможно, именно ритм требовался берсеркерам, которые, размахивая топором в ярости битвы, выкрикивали свои висы. Ведь каменным топором, который весил от одного до пяти килограмм, фехтовать невозможно, он позволял лишь размашистые движения, как в «деревенском» кулачном бою. Кстати, вопреки романизированному образу викинга, большинство из них сражались именно каменными топорами, железный стоил целого состояния.
Ритм использовался, как мнемонический прием, рассказчиками-певцами: аэдами Древней Греции, скальдами с их драпами и флокками, каликами-перехожими на Древней Руси, исполняющими былины. Ритм звучал в религиозных гимнах начиная с индийских вед и гимнов Древнего Египта. В стиле таких ритмизированных «песен» создавались даже религиозные и научные трактаты.
Что же до рифмы, складности, созвучности окончаний строк, то, возможно, она развилась, как некий аналог повторения – повторения с привнесенным новым смыслом. Повторения вообще имеют для человека некую сакральность, гипнотическое действие. Бесконечные пения мантры «Аоум» в восточных религиях, многократные наговаривания «Иисусовой молитвы» в православии («Господи, Иисусе Христе, помилуй мя»), даже повторы и обязательное присутствие рифмы в народных колыбельных.

Но, с моей точки зрения, принципиально для поэзии – именно личная, эмоциональная вовлеченность в непосредственный момент, не обязательно лиризм (в смысле мягкости и тонкости чувств; термин тоже изрядно запутан). Да, эпос, драма, лирика – такое деление имеет под собой сюжетную основу. Но к чему отнести маршевую песню с общим смыслом «Мы - бравые солдаты, идем, куда идем…»? Это несомненно стихи, но можно расценивать их, как поэзию? С другой стороны, баллада «Бородино» по содержанию – эпос, но разве там нет эмоциональной вовлеченности в описываемые события?
В подтверждение принципиальности именно эмоциональной, «импрессионистической», если так можно выразится, составляющей можно привести верлибр (vers libre – свободный стих) или близкородственное понятие «стихотворения в прозе», отличающееся отсутствием членения на строки. Отсутствие ритма и рифмы в этих произведениях компенсируется поэтичностью изложения. Свидетельством тому, что верлибр – не просто выдумка, прихоть Рембо, Крейна или Элиота (поэты творившие в этом стиле), могут быть и японские танка или хокку, и «Слово о полку Игореве». В принципе, даже в сложном стиле поэзии барокко XVII века уже появляется тенденция ухода от «настоящего» поэтического языка прошлых эпох, вплоть до того, что стихотворный размер в некоторых произведениях этого стиля не просто «плавает», а фактически исчезает (например, у Джона Донна).
А к чему отнести садж, версэ или даже библейский стих? Разве не присутствует элемент личного, эмоционального в стихах Екклезиаста?
Каноны твердых форм поэзии и вводились, чтоб разграничить является или не является то или иное произведение поэзией. Однако, с течением времени появлялось новое поколение поэтов, говоривших на несколько ином языке, утверждавших свои, новые формы.

Поэтика, как наука о поэзии, несомненно нужна. Она изучает формы и внутренние композиции произведений, их «литературность», но не создает их. Поэтика работает уже с созданным материалом, поэтому не логично, когда она пытается диктовать, как этот материал должен создаваться. «Поэтика» Аристотеля и «Послание к Пизонам» Горация написаны не критиками, а творцами. И Аристотель, и Гораций обобщали опыт предыдущих поколений, но обобщали в первую очередь собственным творчеством. Тем не менее при всей своей продуманности и гениальности к концу XVIII века предлагаемые ими каноны поэзии уже не могли служить новым поколениям поэтов. Исторически сложившаяся норма четвертого века до нашей эры, превращенная классицизмом в догму, и так довлела над поэзией очень долго. Место «поэтики» заняли манифесты и декларации отдельных поэтов и целых поэтических школ. Но и они не смогли надолго удержать живой организм поэзии в рамках условностей. Символизм, акмеизм, футуризм, новокрестьянская поэзия, имажинизм… Неизвестно, насколько живучими окажутся видеопоэзия или лингвогобелены, цифровая поэзия или листовертни, но новые виды, стили поэзии продолжают появляться и сегодня.
 
С другой стороны, некий романтический ареол вокруг звания «поэт» привлекает многих попробовать себя в этой роли. Хотя, скорее правильнее говорить о том, что многие Личности в истории были Поэтами, чем размышлять о роли поэта в истории. Стремление к получению стихов собственного производства приводит к профанации – к «осквернению святынь» - опошлению поэзии, к рифмоплетству (или более грубо, к рифмачеству). Т.е. происходит составление слов в рифму без особого смысла, без особой эмоциональной составляющей, зачастую с нарушением синтаксиса и норм грамматики, с появлением новоделов, слов-калек. В оправдание приводится избитое «Я так вижу!», «Я так чувствую!». Это же оправдание, вроде как, привлекает к такому псевдотворчеству и внутренний мир автора. Ведь в разговорной речи под рифмоплетством понимается еще и написание стихов «без души». Но кто кроме автора может сказать, вкладывал ли он в произведение свою душу? А если талант победил бездушность, и каким-то чудесным образом зарифмованные от скуки строчки оказались прекрасны?

Как только какая-то вера появляется, распространяется и становится Верой, тут же появляются «знатоки»-профессионалы, которые начинают учить прочих, как правильно верить. То же верно и для любого вида искусства: масса «истинно знающих» рассказывают прочим, что красиво, а что нет; что правильно, а что неверно; что надо читать, смотреть, слушать, а что – ни в коем случае. В этом отношении сегодня на выигрышной позиции находятся музыка и кино. Музыкальная композиция либо становится хитом, несмотря на все свои погрешности с точки зрения «высокого искусства», либо нет – как бы ее не хвалили «настоящие знатоки». Фильм получает рекордные сборы в прокате, либо остается никому не известным, кроме узкого круга «профессиональных ценителей».
Можно сколь угодно возмущаться вкусами «народа», но именно этот самый народ - это мы, люди. Для того, кто уверен, что именно он знает, как правильно творить, есть прекрасный способ воспитания «народного вкуса» - творить! Творить так, чтоб у «народа» захватывало дух от этих творений, и чтоб хотелось еще и еще таких замечательных произведений искусства. Поэтому именно Пушкин в своей гениальности мог прийти к выводу, причем, скорее всего, на личном опыте: «Есть два рода бессмыслицы: одна происходит от недостатка чувств и мыслей, заменяемого словами; другая – от полноты чувств и мыслей, и недостатка слов для их выражения».

Поэзия не существует вне человека, значит лишь человек может быть «мерилом» поэзии. Нет никаких законов природы, гласящих: «Это – поэзия, а это – нет!». Поэзию создают не поэты, они лишь пишут стихи – кто, как может, каждый по своим мотивам. Поэзию создаёт слушатель, который вдруг, под влиянием чужих слов, начинает ощущать, эмоционально воспринимать, переживать мгновение реальности. И если хотя бы пару человек согласны с удовольствием и сопереживанием слушать какую-либо декламацию, значит декламируется поэзия. Только признание других людей – обычных людей, не экспертов или ценителей, - делает поэта поэтом, а его произведения поэзией.