Таракан

Таракан

Шаг Петра был размашист и тверд. Друг его, сподвижник и соратник в потешных баталиях, Кожуховских маневрах и Азовских битвах, сын немецкого офицера из немецкой слободы – Адам Вейде, едва поспевал за ним. Теперь, после не столь давней кончины горячо любимого Франца Лефорта, он принял в командованье его полк, и пожалован в чин бригадир-генерала, думал он, семеня поспешно, но решительно и четко за царем, о проведенной им самим экзерциции. Служивые старались честно и до поту, сомнений, а тем паче страха, неуверья не виделось ни в ком… Каждый норовил предстать бесстрашным, бравым малым перед царем и командиром, готовым сей же миг пойти на пушку со штыком… Но неготовность виделась во всем: от длинности и неясности команд, до разности обмундированья – даже в звеньях!.. От неподвижности мортир до тлена кушаков на командирах!..
- Как мнишь, Адам, - прервал его раздумья Петр. – Скоро ли мы раздавим этого молокососку Карлу? – царь явно был доволен проведенным смотром.
- Хм… - Вейде почесал высокий, гладкий лоб – морщины еще не избороздили кожу, румянец от быстрой ходьбы да легкий пот покрыли лишь чуть пухлое лицо. Адам лишь на пять лет был старше своего царя. – Раздавить-то оно бы славно б было… Да полки наши порох нюхали-то еще лишь в потехах… Бои-то в шутку лишь бывали… А Карла, – как изволило твое величество его величать, уж всю Данию прошел и войною токмо бредит…
Поле, разделяющее воинские части и хуторок, где обосновались командиры, кончалось. Впереди, за тыном лег поселок в сотню или более крестьянских изб.
- Не уж что наши молодцы похуже будут? – опершись на тын одною левой, царь легко перемахнул через него. – Гляди, как на учении шагали… Стреляли, тоже, вроде, метко, деревянные болваны так и валились с бочек! Ну, давай-ка руку…
- Оно-то так: шагали дружно, целилися метко… - даже с подтяжкой царской десницы, генералу пришлось изрядно поднатужиться, чтоб вскарабкаться на частокол. – Да в учении, царь, не то, что на войне, там враг – не брат, клинки и сабли заточены, а ядра в цель точнёхонько летят… П-уф… - перевел дух Вейде, спрыгнув наземь.
- Ну, ладно, будя причитать, как баба! – отмахнулся царь, не останавливаясь. – В войне и поглядим… Куда меня ведешь на передых-то?
- К офицеру Скобцеву, мой царь, его изба тут ближе всех и чище будет… - Адам Вейде указал на четвертый от забора дом, стоявший на пригорке.
- Кстати, зело кстати, а то мне есть уже охота и вздремнуть…
Дорога, к удивлению царя, была довольно гладкой, без канав и рвов. Улица чиста, без вылитых с окон помоев и загнивающих огрызков. Зеленая трава еще лоснилась у дворов, зияя плешами наметенного сена с крыш. Низкие, скосившиеся избы стояли близко друг от друга, дразнясь и пугая одна одну из слеги и из кнеса почерневшим, оголенным колом. Народу было мало: кто спал посля недавнего обеду, кто в поле подался – сгрести последние остатки про запас.
Избу Скобцеву и вправду отвели довольно новую, покрытую еловым тесом, с резным конем на охлупени. Бревно еще не почернело от дождей, а в двух окнах по обеим сторонам не выпирали пузыри, а были вставлены кое-где побитые, стекла.
Высокий, в чисто глаженном кафтане молодец, лет двадцати пяти показался в распахнутой двери, и завидев гостей, сбежал вприпрыжку с крыльца. Бледное от печного угару, лицо его вспыхнуло розовым румянцем от схваченного на ходу воздуха и волненья.
- Милости прошу, наш царь-отец, милости прошу… - офицер расставил было по-хозяйски руки, но спохватился, вытянулся пред царем и отдал честь. – Входите, очень-очень ждали… - склонил он голову, срывая треуголку.
- Да что ж меня по давнему, по боярски-то величаешь? Я – Петр Михайлов – твой командир и брат. – хлопнул дружески по плечу детину царь. – Сказали, пустишь пообедать…
- Большая и велика честь!.. Входи… те… Ваше велич… айшие благородие! Каша, щи давно дымятся… - в радостном смущении все еще склонял голову, пропуская к двери Скобцев. В серых, бегающих глазках блеснул игривый огонек, тонких, закрученный усик чуть подергивался над губой.
- Каша, щи – то хорошо… - еле слышно чмокнул царь. – Давно уж есть, признаться, мне охота…
- Да, и рыбки, вот недавно наловил… Поджарила хозяйка…
При слове «рыба» царь поморщился – ее он с детства не любил. Во дворце все знали это, и ставили на приемах подальше от Петра, а в гостях он сам отстранял все блюда с ней, давая вид, чтоб более не подносили. Вейде сделал знак, что рыбу надобно убрать, и о ней не заикаться.
- Простите, командир, - осекся офицер, ступая в сени за гостями. – Капустка еще есть, жаренный телячий мозг и ветчина… - нашелся он, подводя гостей к столу.
- Ну, вот и хорошо, давай… - потер и хлопнул в длани Петр, потом приподнял скатерть, чтобы сев, укрыть колени по старинке.
- Ирка, мозг тащи, пока горячий, да хлебца более нарежь! – скомандовал офицер копошившейся у печи тучной бабе.
- Иду, Михал Захарьевич, иду, уже… - колыхнулся взбитым тестом зад под белой юбкой, показалось доброе и смуглое лицо с приподнятыми вверх серпом бровями и выщерились белые большие зубы. И тут же связанная над макушкою сорока вновь обернулася к распахнутой топке печи.
- Нет, хлеба более не надо… Хлеба тоже много я не ем… А на вас двоих с генералом хватит… Так, ведь, Адам?.. Так что, брат, и ты, хозяюшка, не хлопочи излишне…
- А я, извольте видеть, удальца прибил… - грозя из-под колена Ирке кулаком, чтоб та пошевелилась, желая развлечь царя перед обедом, похвастался Михал.
- Какого такого удальца? – заинтересовался добродушно Петр. – Уж не шведа ли, лазутчика споймал?..
- Да нет, пока еще не шведа, царь-отец… Хотя и этих тварей тоже скоро мы споймаем всех до одного, прибьём!
- А кого же? – продолжал смеяться Петр, потянув к себе горшок с капустой.
- Да вон, изволишь видеть, - Скобцев указал на середину противоположной от печки стены. – Гвоздем прибил прусака-таракана… Живой еще гадюк… Своих зовет…
Довольно жирный, почти с вершок длиною бедный рыжий таракан, беспомощно скреп тоненькими волосками лапок по бревну, шевеля, как Скобцев, тонкими усами. Насквозь пробитый остром большего, ржавого гвоздя, он все же не оставил тщетные порывы вырваться на волю и спастись. И, вероятно, неслышным человечьим тварям гласом, звал из последних сил своих.
- Пущай побьётся, позовет подмогу!.. Они, небось, попрятались, бояться, гадюки! Вот так шведский Карл будет на русской сабле трепыхаться! – распинался от гордости и предвкушенья царской похвалы Михал, макая в драный хрен зеленое и сочное перо только что сорванного с огорода лука.
Напрасно Вейде делал ему знаки, чтоб молчал. Офицер, сопя от гордости, уж разошелся, а Петр краснел, давясь капустой…
- Дурак! Болван! Невежда! Идиот! Козел! – обрушился на ошалевшего от его внезапного гнева офицера царь. Вскочив, еще кашляя и плюясь капустою из-за стола царь, освобождаясь с помощью Вейде от краев скатерти, он бросился к выходу, толкая тучную хозяйку на пути. Выронив с кочерги дымящейся горшок с мозгами, та заохала и принялась искать метлу…
- Всыпать двести батогов придурку!!! – скомандовал на крыльце генералу царь, отряхивая капитанский камзол от капусты.
- За что?!.. Помилуйте… Я ж не хотел… Не чаял… Ваше велич… айшие благо… родие… - причитал, спеша за ними и отплевываясь луком офицер.
Но царь его уже не слышал: вниманье его было занято подъезжавшим ко двору на заморенной гнедой кобыле всаднике в алом, сверкающем на солнце позументами мундире, и идущем вслед за ним мужике со спящею собакой на руках.
- Это что за петух на кляче едет?..

(Из моего романа Анна Иоанновна)

поэт-писатель Светлана Клыга Белоруссия-Россия