Совершенно откровенно 138

Евангельские дома, построенные – один на песке, а другой на камне, это христианское мышление и христианское сознание. Мышление – умственный процесс познания мира, через который формируется мироощущение, в целом, а сознание – это состояние ума. Недаром, покаяние в значении «метанойя», трактуется ещё и как «умственная перемена».

Мышление и сознание – абсолютно не одинаковые определения. А если вставить перед каждым из этих слов ещё и слово «христианское», то разница будет невообразимой.

Христианское мироощущение передавалось инерционно, из поколения в поколение, посредством облегчённой версии христианства, где главными книгами испокон веку выступали «Псалтирь», «Молитвослов» и жития святых. А Новый Завет был сакральным символом.

Так что, для формирования христианского мышления никаких особенных усилий от конкретного человека и не требовалось, всё происходило автоматически. То есть, мышление-мироощущение могло быть христианским, а вот сознание - не обязательно.

Ведь для формирования и обретения христианского сознания были нужны не только персональные усилия, подкреплённые действиями, но, безусловно, Новый Завет, в качестве того самого камня, поставленного во главу жизненного угла.

Но даже мои бабушки, дореволюционного года рождения, воспитывавшиеся в детстве в строгой, можно сказать, почти в домостроевской парадигме, не были приучены к самостоятельному чтению Нового Завета. Зато знали наизусть невероятное число псалмов, молитв, помнили все церковные праздники и большие, и малые.

Возможно, что они просто не успели приступить к формированию христианского сознания, хотя, получилось бы это – очень большой вопрос. А вот их отец, мой прадедушка, таким сознанием явно обладал.

Когда я был маленьким, то не раз слышал историю о том, как революционные матросы, возглавляемые комиссаром Шниперсоном, ворвались в прадедовское поместье и потребовали золото, бриллианты, которые, ясное дело, собирались потратить исключительно на нужды революции и трудового народа.

Но золота не было, бриллиантов - тоже, зато в углу, на почётном месте, висела икона Преподобного Варлаама Хутынского. И когда комиссар Шниперсон уже вслух размышлял над тем, а не отдать ли приказ заколоть штыками и барина, и барыню, а так же их многочисленное потомство, в том числе и мою десятилетнюю бабушку, он обратил внимание на икону и насмешливо спросил, почему именно этот святой на самом почётном месте?

Прадед ответил, что это предок его жены. И комиссар Шниперсон, якобы, стушевался и не стал убивать потомков одного из трёх столпов русского православия, по определению Церкви, «зачинателей духовной жизни земли русской», опасаясь кары небесной.

Очень красивая история, но позже я выяснил дополнительные детали у старшего брата моей бабушки, которые несколько изменили сюжет: во время разговора комиссару Шниперсону сообщили, что возле поместья собрались местные крестьяне, человек триста, вооружённые не только вилами и топорами, но и ружьями. И они кричат, что если такая-сякая морда, тронет их благодетельного барина, то и самого комиссара, и весь его отряд из двадцати борцов за народное благо, ждут ужасные последствия совсем не легкого и не быстрого ухода в края вечной охоты.

Полагаю, что именно это обстоятельство явилось главным побуждающим фактором, из-за которого комиссар Шниперсон резко передумал всех мочить и предпочёл сделать ноги, пока трудовой народ их ему не оторвал.

А размах благотворительной деятельности прадеда был, по всей видимости,  поистине впечатляющим. Когда через пятьдесят лет мои бабушки решили съездить на родину, они встретили людей, которые вспоминали их отца только одной фразой: «Ох, и добрый барин был батюшка ваш!» А некоторые ещё добавляли, тихонько: «А лошадей-то у него было побольше, чем в нашем колхозе!»

Интересно, если бы таких баринов, как мой прадед, было побольше - ну, хотя бы, процентов двадцать от общего числа, рухнула бы христианская Империя? Этот вопрос – риторический.

Но, очевидно, что христианское сознание может быть не только внутренней – духовной защитной основой, но и очень действенной защитой даже от внешнего зла. Причём, независимо от того, кто был твоим предком – Преподобный или злодей.