О батьке Махно. Штрихи к портрету

Давно уже умчала батьку Махно тачанка,
Затихла понемногу безумно орущая толпа
И митинг ещё долго продолжался,
Анархисты-теоретики махновцев уму-разуму учили.
Из их речей усвоила толпа только одно:
Анархия – единственная мать порядка,
И что любая власть, конечно ж, это зло.
Батька Махно уходит куда-то на задний план,
Снова начинает заводиться притихшая было толпа:
Что ей батька, весь мир ей нипочём.
Услышав такие крики, ораторы куда-то исчезают,
Не дай Бог что-то лишнее сказать сейчас,
Махновцам всё равно над кем произвести расправу.
После митинга на население наводит ужас «войско»:
Стреляет оно из винтовок и пулемётов неизвестно куда, зачем,
А ещё больше поглощает вино и самогон –
Не пропадать ж добру с разграбленных им складов.
А батьке Махно до этого нет никакого дела,
Сам батька властен и непоколебим.
Годы на каторге его ожесточили,
Он потерял способность разбираться в добре и зле.
Он видит, как гибнут от погромов и пожаров города,
Но испытывает от этого лишь бешеную радость,
Его глаза восторженно горят, когда на улицах взрываются снаряды.
В нём появилась жестокая потребность видеть смерть,
Неважно чью, пусть даже совершенно невиновных…
Вот группу стражников в плен банда захватила,
Все в крови, перед батькой Махно они стоят,
От страха все дрожат, пугливо озираются,
А батька смотрит на них горящим безумным взглядом,
Долгая пауза, как будто думает о чём-то он,
И вдруг кричит: «Порубить их, и только…»
Резкий голос батьки ещё смолкнуть не успел,
Но палачи-подручные бросились на пленных,
Острыми шашками стали рубить несчастных.
А батька с блуждающей улыбкой спокойно наблюдал
И в его остром взгляде невозможно ничего прочесть:
Все человеческие чувства давно заглохли в батьке,
Его не трогают ни слёзы женщин, ни плач детей.
Батька подбегает к куче изуродованных тел,
Вскакивает на неё и сапогами топчется,
А затем почти спокойно говорит: «И только…»