Совершенно откровенно 134
Безусловно, этому активно способствовали лучшие люди города – то есть, Европы, по сути – мудрствующие лукаво, которые на протяжении длительного периода всё время пытались почистить Евангелие, подправить, освободить от мифологии, чтобы лучше «заходило».
Но в сочетании с тем, что расставленные в древности теологические акценты Нового Завета оставались неизменными, это привело к такому когнитивному диссонансу, что крыша европейского обывателя стала съезжать – сначала плавно, а потом – с ускорением.
И, в конце концов, европейцы избавили своё сознание от христианского наполнения и загрузили в него программу толерантности. Так что, грамотность – в целом, и чтение – в частности, не всегда приводит к хорошему, бывает – и совсем наоборот.
Новый Завет на Руси не только не был в открытом доступе, но даже в
богослужениях использовался лишь фрагментарно. Имелись во множестве другие, непосредственно богослужебные книги, а Евангелие являлось больше неким духовным символом, чем прикладным Объектом.
Но главное, что для подавляющего большинства – всё было только на слух, точно так же, как тысячи лет назад. А целиком самостоятельно прочитать Новый Завет глазами долгие века могло не просто подавляющее меньшинство, а преимущественно, из церковного круга.
И только 30 марта 1819 году был впервые издан перевод четырёх Евангелий на русский язык, очень небольшим тиражом. А спустя всего два года после этого знаменательного события появилась «Гаврилиада» Пушкина – чудовищное кощунство на смыслы и глумление над сакральными идеями Нового Завета, превосходящее, безусловно, даже «Инонию» Есенина.
Почему-то, никто и никогда не объединял два этих события – фактически, первый выход Евангелия в открытый доступ и такая реакция на него, да ещё самого нашего Александра Сергеевича, которому тогда было уже не 15 лет, а целых 22 года, что по тому времени – зрелый возраст.
Так что восприятие Нового Завета даже весьма образованным меньшинством, вне церковного круга, было явно очень неоднозначным, мягко говоря.
Я вовсе не собираюсь принижать талант Пушкина и приуменьшать его значение для России. Но зачем приписывать его творчеству то, чего в нём никогда не было? Все эти упоминаемые им неоднократно «серафимы» и «херувимы» были не более, чем поэтическим антуражем, наравне с «аполлонами», «герами» и остальным, языческим пантеоном, так же часто упоминаемым.
А скептицизм Пушкина по отношению к религиозным - христианским ценностям для меня абсолютно очевиден потому, что подтверждён самим поэтом – неоднократно, даже в более поздних произведениях
Впрочем, всегда, когда при мне начинается инерционный трёп о «духовности» Пушкина, я не спорю: возможно, здесь имеет место разное представление о данном определении.
Но когда некоторые, особо рьяные, пытаются зацикливаться исключительно на «Гаврилиаде» в оценке всего наследия Пушкина - вот тут я уже напоминаю, что Александр Сергеевич, на мой взгляд, искупил своё кощунство не только ранней, но и мученической смертью, а перед этим – горько сожалел о том, что написал нечто, я бы сказал, выходящее за рамки его обычного религиозного скептицизма.
То есть в случае с Пушкиным имело место не только покаяние, но так же – искупление.
Свидетельство о публикации №124080302718