Ten Black Roses. Fucking family

Валера весь день вёл себя странно. Всякий раз, когда я смотрел на него, он встречался со мной взглядом лишь на секунду и затем отводил глаза. Мать вернулась домой через несколько часов. Всё это время Валерик сохранял молчание, даже когда вернулась мама, выглядевшая столь же измождённой, что и раньше. Илья также пришёл с работы раздражённым и, как всегда, крайне нетерпеливым.

Мать настаивала на том, чтобы приготовить нам ужин, хотя они с Илом выглядели всё более недовольными жизнью. Ил сел на кушетку, выглядя по-прежнему несколько неадекватным, в то время как Валерка прислонился к стене. Я же чувствовал себя крайне неуклюжим и неуверенным в том, что мне следует сделать, чтобы быть полезным.

- Сядь и не дёргайся, Исмаэль, - упрекнула меня мать раздражённо, когда мы расселись за столом. Илья же лишь ворчал о том, что хотел бы есть перед телевизором, ведь там показывали футбольный матч. – Я приготовила ужин на всех, чтобы мы смогли поесть вместе, как нормальная семья.

Тёмные глаза Ильи встретились с моими, когда он сидел возле меня, и внезапный холодок пробежался по моему позвоночнику, как будто по нему провели пальцами. Я быстро отвёл взгляд, будучи неспособным понять то, что видел в его глазах.

- Разве это не замечательно, любимые? – бодро произнесла мать, но натужность в её голосе была слишком очевидна.– Я так давно не обедала всей семьёй.

Мельком глянув на тарелку, я увидел еду, которую приготовила моя мать. Её кулинарные таланты стали едва ли лучше по сравнению с завтраком, но эти продукты хотя бы не были просрочены. Пюре слишком жидкое, хот-дог казался переваренным, он буквально разваливался. Неожиданно что-то слегка коснулось моего бедра, и я быстро обернулся.

Илья продолжал есть, поднося ложку пюре к губам. Но его другая, свободная рука, была скрыта под столом, и мой пульс начал ускоряться, когда я понял это. Я вспомнил его реакцию, когда мы с Валеркой впервые вошли в квартиру – как он без задней мысли усадил мать на свой член.

- Скажи мне, Исми, - начала мать непринуждённо, – может, прогуляемся на этой неделе по магазинам?

Внезапно вилка Ила звякнула по тарелке, заставив меня подскочить от удивления. – У нас нет, блять, денег, дорогая, - прорычал Ил, впившись в неё взглядом. – Ты уже достаточно потратила на свой маникюр. Деньги остались только на еду... или смэк, - добавил он.

Я нахмурился в замешательстве. О чём они говорят? Что это за смэк? Взгляд опустился на ногти матери, обычно обгрызенные, но теперь я видел на них остатки ярко-розового лака с рисунком из крошечных пальм. Когда я повернулся, взгляд Валеры кипел яростью, впившись в Ила. Я не понимал его поведения и значения слов Ильи, поэтому моё замешательство заставляло чувствовать себя крайне некомфортно. Почему никто мне ничего не может объяснить?

- Хорошо, - неопределённо произнесла мать, нервно мне улыбаясь.

Дальше ужин прошёл тихо и спокойно.

- Вы, оба, в кровать, - сказала мать, когда ужин закончился. – Нам с Илом надо кое-что обсудить. Спокойной ночи, любимые, - пробормотала она, наклонившись поцеловать меня в щёку, и зловонный запах её дыхания коснулся моего лица. Я отклонился, избегая вони. Мать тепло мне улыбнулась, и я увидел, что хотя её внешность была более, чем грубой, в глазах едва уловимо мелькнула материнская любовь.

Она действительно любила нас, но было что-то омрачающее её разум – что-то принесшее меловую бледность её коже и тёмные метки сгибам её локтей.

- Да, мама, - сказал Валера, мягко таща меня к двери на мансарду.

Последнее, что я видел, пока Валерка не закрыл за мною дверь, был взгляд Ила, направленный на меня - задумчивый и налитый кровью.

Возможно, я должен был просто остаться наверху той ночью.

Тогда этого, возможно, не произошло.

Возможно, мы с Валерой смогли бы спокойно уехать.

Но ничто никогда не случалось так, как мы хотели, и я смирился с этим. Наша жизнь никогда не была простой – обстоятельства всегда были против нас. Сколько бы мы не пытались от них бежать, мы всё равно оказывались в ловушке. Я должен был лежать вместе с Валериком на той жалкой циновке на полу.

Но я не остался на чердаке.

Я видел всё.

Я видел их.

И я, наконец, понял, почему мать вела себя так странно. Я, наконец, понял, отчего были эти чёрные пятна на её локтях.

Если бы я остался на чердаке, этого бы никогда не случилось.

Если бы я остался... больше, чем одна жизнь, возможно, была бы спасена.

Я проснулся от голода посреди ночи. Холодный воздух заставил мои руки и ноги покрыться гусиной кожей. Выбравшись из объятий Валеры, я мельком взглянул на него: его длинные светлые волосы были взъерошены, и даже во сне он выглядел напряжённым. Я глубоко вдохнул, проведя пальцами по его челюсти, не желая уходить, но есть я хотел сильнее. За ужином я проглотил не больше двух кусочков.

Медленно продвигаясь к двери, я открыл её, удерживаясь, чтобы кубарем не скатиться с лестницы. Я не знал, спали ли мать с Илом, последнее, что я хотел, так это их разбудить. Осторожно я спустился вниз на тёмную кухню.

Ночь обволокла меня слабым, немного знакомым ощущением беспокойства и безысходности. Мои глаза, едва способные что-либо разобрать, перемещались от кухни к гостиной - во всей квартире был выключен свет.

Неподалёку я услышал тихий шёпот. Что-то здесь было не так, по-любому, и я не знал, что именно.

- Мы можем разделить её, - шептал мужской голос, - даже при том, что тут едва хватит на одну приличную дозу, мы можем разделить... - его голос затих, будто он обдумывал своё предложение.

- Этого будет мало, - горячо ответил женский голос.

Медленно я двинулся в сторону голосов, осторожно стараясь ступать и дышать тихо. Я увидел слабый источник света на журнальном столике в гостиной. Благодаря нему я смог разглядеть очертания двух человек, сидящих на кушетке. Я слышал шелест одежды и царапание чего-то металлического о стекло.

- Тогда я заберу себе это дерьмо, и ты сможешь завтра получить нормальную дозу, - прошептал мужчина.

- Ил, мне надо, - её голос был безумным, когда он стал громче. – Ты же понимаешь, я не принимала на протяжении чёртовых шести часов, Ил.

- Заткнись, стерва, - прошипел он. – Разговор окончен, ты сможешь подождать ещё несколько часов.

Затем моя нога шаркнула о старый кухонный линолеум, и я в ужасе задержал дыхание, слишком поздно осознавая свою ошибку.

- Что это было? – опасливо спросил Ил, вставая и поворачиваясь в мою сторону. Моё сердце отчаянно заколотилось, я изо всех сил пытался найти спасение от гнева, который, я был уверен, выльется на меня, когда меня обнаружат здесь. Пот выступил на моём лбу и спине.

Мать открыла рот в изумлении, и наши глаза встретились. – Исмаэль?

Серьёзный взгляд Ила прошёлся по моему телу. И он начал двигаться ко мне.

В страхе я выбежал из гостиной - моей единственной мыслью было то, что я должен забрать у них шприц. Я почему-то решил, что не будь у них шприца, всё вновь стало бы нормальным. Я помнил урок, на котором узнал о героине, его свойствах и зависимости от него. Я вспомнил, что он вводился внутривенно, и побочным эффектом была бледность или покраснение кожи, чувство беспокойства, и многое другое. Я знал, что шприц был наполнен героином... и я должен был убрать его от них подальше.

Мчась к нему, я увернулся от Ила и матери. В темноте мне было крайне трудно передвигаться, поэтому я споткнулся и упал, растянувшись на полу в гостиной перед журнальным столиком. Я вскрикнул от боли, слыша за своей спиной задыхающуюся мать, и видя Ила, наблюдающего за мной без малейшего следа беспокойства.

Я тяжело приземлился на бок, и сейчас перед моими глазами плясали звёздочки, когда я изо всех сил старался восстановить дыхание.

- Исмаэль! – закричала мать. – С тобой всё в порядке, любимый? Что-нибудь сломал?

Неспособный говорить, я лишь пытался отдышаться.

- Оставь его, мать, - пробормотал Ил. – Он в норме.

- В норме? Ил, ты видел, как он упал? – парировала мать, наклоняясь, чтобы помочь мне встать. Её руки были холодными и влажными, отчего моя кожа покрылась мурашками. Сбросив её руки, я наткнулся на журнальный столик.

Неудачно оперевшись на столик, я почувствовал, как металл вошёл в мою кожу. С резким криком, я откинул его, прижимая свою руку, и смотря, как кровь бисером выступила на моей коже. Уже использованный шприц упал на пол, ломая тонкую иглу.

- Что, блять, ты только что сделал? - выплюнул Ил, идя вперёд и хватая меня за плечо, дёргая к себе. – Видишь? Ты разбил последую дозу! Хорошая работа, тупой идиот. Как ты собираешься платить мне за то, что только что сделал?

Нет.

Нет, нет, нет. Это было так знакомо.

Глядя в глаза Ила, я видел весь гнев и ненависть, которые были моими товарищами на всём протяжении моего детства. Они были такими же как у отца. Я вдруг вспомнил, как мать говорила, что Ил не бил её. Но он причинял мне боль прямо сейчас. Означало ли это, что я стою меньше, чем мать? Означает ли, что я ничего не стою? Слёзы отчаяния потекли по моему лицу, пока я боролся со своими мыслями.

Нет, я не был ненужным. Это то, что доказывал мне Валера всё это время. Ни он, ни я, не были бесполезными. Мы заслужили большего в этом мире, чем боль и жестокость.

- Теперь ты играешь в кроткого и беспомощного дурака? – потребовал Ил ответа, тряся меня.

- Остановись, Ил! Ты делаешь ему больно! – плакала мать, пытаясь оттащить меня. Но её тонкие пальцы были беспомощны против его силы.

- Отойди, сука, - выплюнул он, отталкивая её на диван так, что она ударилась о стену позади него. Я ахнул, моя мать рухнула на диван, без сознания. – Ты знаешь, сколько это стоило? – Ил бешено шипел, его жирное лицо было в дюйме от моего.

- Перестань! – закричал я, пытаясь вырваться из его жёсткой хватки. – Перестань, пожалуйста! - в неистовой попытке освободиться, я согнул колено, пытаясь ударить его в пах, но он легко поймал мою ногу.

- Нет, ты стоил мне больших денег, мальчик, и ты заплатишь за это.

- Отпусти его сейчас же, чёртова сволочь, - выплюнул низкий, жёсткий голос из темноты, отчего мне сразу стало спокойнее.

- Валерка! – выдавил я.

Темнота скрывала его лицо, но я чувствовал такой родной и знакомый запах его тела. Руки Ила застыли на моём теле, его дыхание сбилось всего на мгновение.

- Я говорил тебе уже, не заставляй повторять, - предупредил Валера. – Не думай, что я не воспользуюсь пистолетом.

- Ты уверен, что хочешь сделать это, Валерка? – спросил Ил странным голосом, продолжая крепко держать меня. – Ты навлечёшь кучу неприятностей.

- Я уже по горло в неприятностях, - возразил Валера. – Ты думаешь, станет хуже? Убери свои руки от моего брата, сейчас же!

Медленно и нехотя, Ил разомкнул свои пальцы и отступил. Я едва мог видеть тёмные контуры фигуры Валеры, его светлые волосы слегка блестели в лунном свете, просачивающемся сквозь грязное окно. На диване пошевелилась мама, глаза открылись, она приходила в сознание.

- Валера, - выдохнула она. – Что ты делаешь?

- Держись подальше от него, мама, - спокойно сказал Валерка.

Мать тихо сидела на диване, боясь спровоцировать драку между Илом и Валерой.

- Ты не будешь стрелять в меня, - протестовал Ил, глядя на моего брата.

- Ты уверен?

- Валера, - прошептал я напряжённо. – Не делай этого, он того не стоит.

Глаза Валерки дёрнулись в мою сторону, серые глубины были заполнены смятением, непонятным мне. Было так темно, что я не мог видеть ничего, кроме блеска его глаз. И в этот момент Ил тыльной стороной ладони врезал пощёчину Валере.

- Прекратите! – заплакал я. – Не бейте его, ему больно, он мой брат!

– Почему все так много кричат? – в отчаянии завопила мать, закрывая уши руками. – Остановитесь, пожалуйста!

- Эй, ты! – зашипел Ил мне. – Ты испортил мою последнюю дозу, - его дыхание было отвратным, напоминающим мусорную свалку. – Мне, блять, необходимо это дерьмо, ты понимаешь! А теперь его нет, благодаря тебе. – На мгновение цвет его лица стал в болезненно-зелёным. – Боже, мой организм нуждается в этом дерьме.

А потом он судорожно сжался и его вырвало прямо себе под ноги.

Тихо ветер осенний колышет,
Отделяет листву от ветвей
И за толщею стен и дверей,
Только он детский крик и услышит...

Доносящийся глухо - из щели
Обветшавших, непрочных окон,
Он расслышит в ночи этот стон,
Плачь дитя у остывшей постели.

Что стоит. Ветер вдруг затаится,
Потревожив лишь пламя свечи,
Да и пепел истлевших лучин.
В унисон его плоть будет биться.

С сердцем мальчика, что и сейчас
Издавая чуть слышные звуки,
Крепко держит холодные руки,
Вспоминая блеск любящих глаз.

Как не раз горечь чувств утешали,
В миг тревожный дарили покой
И с открытою, чистой душой
На родимом пороге встречали.

Нашалившего вдоволь... Теперь
В свете ясных очей не согреться,
Здесь одно только бьётся лишь сердце
Разрываемо болью потерь.

Нет в нём сил, чтобы пошевелиться
Каждой прожитый миг, словно плен,
Плен знакомых с рождения стен,
Из какого теперь не пробиться.

Не сбежать, не укрыться вдвоём,
Не внимать к её ласковой речи.
Горе, время - и то не излечит,
Что сейчас здесь пылает огнём.