Срез неба

Я тексту не верю.
Исходник утерян.
Бессмыслицей слов опечатаны двери
естественных скорбей, продетых в петлю.
И нет им подобий
средь тысяч надгробий,
что прячут итогом в подземья утробе
все то, что мечтало о нежном «люблю».

Мне тесно под небом.
Я мыслью, как хлебом,
вне грез наполняю и строфы, и требы,
и карты походов на старых врагов,
что все еще бредят
о некой победе
над тем, кто до них, неуемных, доедет,
не дрогнув пред лютостью белых снегов.

Мгновенья все уже.
Становится хуже
от в души проникшей безвременной стужи,
рождающей зло лишь во имя добра.
И нам, безразличным,
сдается привычно
толпа, растворенная жадностью в личном
желании завтра подправить вчера.

Ни тени, ни света…
Последняя смета
включает и жизнь, и расплату за это,
и премии дьяволу, ставшему сном.
И лезут с оплатой
чертята из чатов,
мечты и тоску предлагая как тратту
за то, чтобы думать всегда не о том.

Но ловкие фразы
о вкусах экстаза,
не трогают сердце в прощения фазе.
Оно примиряется с болью внутри
и бьется чуть чаще,
внимая пропащим,
и крови им, сирым, качая послаще,
без слов намекая:
- Очнись… не хандри…

Ведь, знаешь… так проще.
Сознанье не ропщет
на то, сколь легко растворяется в общем
судьба индивида. Наверно, душе
не очень-то нужно
в картинках наружных
пытаться - бесплодно и в чем-то натужно -
искать для своих повторений клише.

Пугает усталость…
И все, что осталось,
такая почти примитивная малость -
увидеть свой рай в коллективном аду.
Я тексту не верю.
Исходник утерян.
Бессмыслицей слов опечатаны двери,
но я все равно в них упрямо иду…