14. Не женитесь на артистках. Из личного опыта

14.А на следующий день меня вызвал к себе Владимир Иванович

***
Она уехала одна. Я вернул театру её подъёмные.
***
Она уехала. А я ступил на неверный путь капитана первого ранга по имени Николай. В рабочее время был чики - чики. Практически каждый вечер выходил в спектаклях, бегал с одной репетиции на другую. Продохнуть было некогда. В общем, «Пионер – всем ребятам пример».
Вне оного напивался до чёртиков. В свободное время артисту – а оно у него начиналось с двенадцати ночи, если нет выездного представления, и заканчивалось в десять утра, можно было гулять «от рубля и выше». Но в одиннадцать, будь любезен, как штык, усесться за застольную работу над ролью, или выкладывайся на сценических прогонах.
Я свято соблюдал эту заповедь и не давал повода руководству усомниться в моём профессионализме. Наоборот. Легко вводился на роль внезапно заболевшего артиста, что называется, с листа.
 Владимир Иванович был в курсе того, что творилось со мной. Но придраться было не к чему. Повода я не давал. А душе спасительные беседы прерывал на корню.
Что выручало? Молодость, естественно. В двадцать три года тебе любое море по колено. Отменное здоровье. А главное, я обладал очень важным житейским качеством: не опохмеляться ни при каких обстоятельствах – раз, закусывать не только конфеткой или сырком – два. В краях моего вступления в бесшабашную когорту выпивох, хорошая еда неизменно сопутствовала любому застолью. Хоть в подъезде, хоть за дружеским столом, хоть в ресторане.
Но подобный образ жизни не мог продолжаться бесконечно. Я понимал, что в один прекрасный день могу сорваться и загреметь в пропасть так, что костей не собрать. С отечественной сцены слетали в никуда таланты ни чета моим, не самым выдающимся способностям. Иллюзий на этот счёт я не строил.
С самого первого дня, как только переступил порог театра, сказал себе: «Кира, твой творческий потолок, слава богу, у тебя всегда перед глазами. Почаще надо поднимать голову к небушку. Тогда не расшибёшься, даже если придётся заниматься прыжками в высоту. Сохранить зазор сумеешь. И ниже плинтуса не рухнешь. На земле будешь стоять прочно».
И на тебе. Слетел с катушек. И что меня удивляло в этой ситуации больше всего, так это то, что подниматься с пола особого желания не испытывал. Знал, стоит мне отказаться от привычного застольного ночного ритуала с моим приятелем, а им стал, как нетрудно догадаться, Стас, я просто свихнусь от боли и тоски. Выбора у меня не было. Направо пойдёшь, коня потеряешь, налево пойдёшь, головы не сносить. А прямо… жены обрести мне не светило. Жены я лишился во имя высокого искусства, которое губил каждодневно бессмысленными загулами.
И тут Стас сорвался. Явился на спектакль в самом непотребном виде, когда в директорской ложе восседал правитель этой земли. Зная об этом визите, я заранее отказался от наших посиделок, предупредил товарища по несчастью, чтоб затаился, как мышь. Иначе загремит – костей не соберёшь. Не внял, загремел. И не просто загремел. С треском вылетел из театра, из казённой квартиры, из города. Руководство не приветствует тех, кто позволяет себе излишества не по чину.
Но беда приходит с той стороны, откуда её не ждёшь.
Воскресные сказки, как правило, играются в десять утра и двенадцать дня. Мы же должны успеть отдохнуть перед вечерним спектаклем. И, как на грех, в этот день на последнюю сказку касса сделала аншлаг, а молодой администратор по неопытности на это же время продал школе целевой спектакль. Замаячило третье представление. Мы для порядка пороптали, но не обижать же ребятишек. Собрались в гримёрке. И решили послать гонца для поднятия духа. Он принёс пять бутылок «Алжирского». Я заколебался… пить перед выходом – для меня всегда было табу. А тут решил, приму чуток, в полноги отработаю. Подумают с устатку.
И не рассчитал. Потому как пяти бутылок на шесть актёров – слону дробинка. Принесли ещё…
На сцене я должен был появиться минут через двадцать после начала сказки. Решил прилечь и тут же провалился в сон. Выкарабкиваться из него пришлось под истерические выкрики динамика.
— Балабанов, на сцену! Балабанов, твой выход!
Поднялся, шатаясь, кое-как добрался до кулис и буквально вывалился на авансцену. Заиграла музыка. Я должен был петь весёлую песню удачливого рыбака, вернувшегося с богатым уловом. Попытка подать голос не увенчалась успехом. Я обиделся, махнул на это дело рукой, круто развернулся и пошёл прочь. Отсыпаться. Меня перехватили. Втолкнули обратно. Ко мне подлетел партнёр, дружески обнял за плечи и скороговоркой произнёс:
— Ну и нарыбачился ты сегодня, Ваня. Двух слов, бедняга, связать не можешь. Не огорчайся. Присядь на пенёк…
Развернувшись спиной к залу, он усадил меня и прошептал?
— Не шевелись, Кира. Работать будем так. Я буду произносить свой и твой текст. А ты мне просто кивай, кивай… выкрутимся. Нам не впервой. А тебя с почином.
Так я про кивал всю сказку. Благо она шла без антракта. В финале настолько пришёл в себя, что лихо сплясал с ребятами барыню.
И всё бы ничего. Из своих не продал никто. Но учительнице показалось, что артист, игравший рыбака, не в форме. Она поднялась к директору. Тот принялся доказывать ей, что покажи она пальцем на любого артиста и его тут же уволят без выходного пособия. Но Балабанов, то есть я, трезвенник, каких мало. Она не отступала. Тогда директор вместе с ней спустился в гримёрку…
Однако вечерний спектакль я не сорвал. Отработал, как положено.
А на следующий день меня вызвал к себе Владимир Иванович.