Один и без оружия

Преамбула – преамбулой, но... С какого бока подойти?! Чтобы не больно повторяться. Не шибко дразниться. Однако – чтобы и по-герменевтски. В переклик-перезвон.
Два фильма (Герман – таки первым номером).
А – сам текст!? А пьеса – «Без оружия» (помимо повести)?!
Текст...

[«...Да, братья, это вам не смутное время! Прочность престола, благосостояние, незыблемое спокойствие и справедливость. Ура, серые роты! Ура, дон Рэба! Слава королю нашему! Эх, братья, жизнь-то какая пошла чудесная!..»
А по тёмной равнине королевства Арканарского, озаряемой заревами пожаров и искрами лучин, по дорогам и тропкам, изъеденные комарами, со сбитыми в кровь ногами, покрытые потом и пылью, измученные, перепуганные, убитые отчаянием, но твёрдые как сталь в своем единственном убеждении, бегут, идут, бредут, обходя заставы, сотни несчастных, объявленных вне закона за то, что они умеют и хотят лечить и учить свой изнуренный болезнями и погрязший в невежестве народ; за то, что они, подобно богам, создают из глины и камня вторую природу для украшения жизни не знающего красоты народа; за то, что они проникают в тайны природы, надеясь поставить эти тайны на службу своему неумелому, запуганному старинной чертовщиной народу… Беззащитные, добрые, непрактичные, далеко обогнавшие свой век…]

Ну, это (выдернутое из ТББ) – скорее, в переклик уже к сегодняшнему. По Расее-Матушке.
Если по Тексту, да в мои забабоны...
Можно было бы и из проигнорированного (напрочь!) в обеих экранизациях Пролога, или... Да первыми строками из первой уже главки.

[Когда Румата миновал могилу святого Мики – седьмую по счету и последнюю на этой дороге, было уже совсем темно. Хваленый хамахарский жеребец, взятый у дона Тамэо за карточный долг, оказался сущим барахлом. Он вспотел, сбил ноги и двигался скверной, вихляющейся рысью. Румата сжимал ему коленями бока, хлестал между ушами перчаткой, но он только уныло мотал головой, не ускоряя шага. Вдоль дороги тянулись кусты, похожие в сумраке на клубы застывшего дыма. Нестерпимо звенели комары. В мутном небе дрожали редкие тусклые звезды. Дул порывами несильный ветер, тёплый и холодный одновременно, как всегда осенью в этой приморской стране с душными, пыльными днями и зябкими вечерами].

А отчего – так?! В смысле – с этого и зацепить...
Так – к моему стишку-отклику Толе Маянскому. Вчера. К его «Почти вне», но – уже и в мою блажь.

Тусклый Дождь...
                Романы от Дюма.
Мир Полудня. Волны гасят Ветер.
Солью не потраченный Лиман.
Допотопный парус на Корвете.
Серых будней призрачная Мреть
Устилает ложесна Зачатья.
Множится Предваршее на Впредь
За седьмой отверстою Печатью.

«Тусклый Дождь» – цитата из Толиного. А к началу (после Пролога) из ТББ – выше приведенному...
Во-первых – Ветер. У меня – в название завершительного (1985) из «полуденной десятки» Натановичей.
А здесь (в приведенном) – порывистый, несильный, тёплый и холодный одновременно. В общем – тоже «тусклый» (как наш с Толей Дождь).
А и страна-то (Арканар) – приморская! Уже – к этим «волнам», да к моему Бейсугскому лиману, из Приазовья Краснодарского Края. К «Бей сук!» – из «Дьявол среди людей» (Стругацких же), кое я «откошмарил» в своём «Разум Бедный» (2022).
Тусклый Дождь... У Германа дождь льёт, считай, без перапынку. А у Толи...
У Толи (помню) был «сугубый ветер». Я в него ещё капитально отдразнился (в сентябре опять-таки 22-го). Мабыть, когда и выставлю. Хай оно (моё) и занадта громоздкое, да и как-то (краешком) уже заходило. Под «Вагантов».
А из этого «Тусклого» (уже дождя) – ещё и «седьмая (последняя!) печать». Хоть от Бергмана, хоть из самого Первоисточника.
А ведь когда я её сюда втиснул (вчера), на «могилу святого Мики» («седьмую по счету и последнюю на этой дороге») внимания никак не обращал. Само зашло (по-герменевтски).
Из «первоглавого зачина» ТТБ я бы и такое приплёл

[По сторонам тянулись распаханные поля, мерцали под звездами болота, воняющие неживой ржавчиной, темнели курганы и сгнившие частоколы времен Вторжения. Далеко слева вспыхивало и гасло угрюмое зарево: должно быть, горела деревушка, одна из бесчисленных однообразных Мертвожорок, Висельников, Ограбиловок, недавно переименованных по августейшему указу в Желанные, Благодатные и Ангельские. На сотни миль – от берегов Пролива и до сайвы Икающего леса – простиралась эта страна, накрытая одеялом комариных туч, раздираемая оврагами, затопляемая болотами, пораженная лихорадками, морами и зловонным насморком].

В кое-какие «исторические переклики» (по бедолажным деревенькам), да в Толины Полынь и, особливо, Креозот (дюже вонючий и ядовитый).

Всё проходит,
                знаешь наперёд, –
горя нет, хотя и не до смеха,
что росинкой блёклою сверкнёт
скромная Судьбина человека.
Приласкав Полынь и Креозот
терпким зельем тонкого тумана,
вновь в окно мансардное скребёт
тусклый Дождь
                из Аглицких романов.

Всё – к ТББ. Да и, собственно, по Герману. К его (в фильме) зловониям да розным зельям.
А в название (уже – моё)... «Один и без оружия».
Так, пьеса: «Без оружия». Самих братьёв. Хай они её сами (ужо – Борис) и не залюбили.
Ну, или к Хемингуэю («Прощай, оружие!»). Тем паче, что он и в эпиграф попал (самой повести).
А и Первое действие пьесы (после Пролога) открывается так

[На темной сцене в луче прожектора появляется Румата – в черном трико с ног до шеи.
Румата. То были дни, когда я познал, что значит: страдать; что значит: стыдиться; что значит: отчаяться…
Мужской голос из темноты.
Должен вас предупредить вот о чем. Выполняя задание, вы будете при оружии для поднятия авторитета. Но пускать его в ход вам не разрешается ни при каких обстоятельствах. Ни при каких обстоятельствах.
Вы меня поняли?]

Вот и мне этого (что здесь) на первый заход – после «Преамбулы» – пока хватит.
На «второй» чуть приторможу (репу почесать).

31.07.2024