Юлий Черсанович 2

Поскольку мой видимый «вклад» в «кимиану» выглядит ничтожным, а я не против его хоть как-то приумножить, стоит подумать о возможных точках приложения своих скромных усилий.
Поскольку самой плодотворной точкой имевшего место соприкосновения оказались «народные губы» можно, на худой конец, вернуться и к ним. А что я ещё могу тудоть донести-добавить?!
Стиш (забористый, с осознанно заборной рифмикой-ритмикой, типа «помыслов – Станислав») – сварганил.
Юлия с Серёгой (Есениным) повязал – «забубённостью», «головушкой», «любовью» и особливо «думами». Сугубо в «черсаныча причёс».
Кстати, знатно повязал! Даже возмутительно, что никто больше эту повязь не заметил.
Ну, и что бы ещё такое к «народным губам (думам)» подкинуть?!
Оказывается, Черсанович сам не раз возвращался к истории их образования. То ли в развенчание, то ли, наоборот, в увенчание той легендарной народности. По байке, прозвучавшей на посиделках у вечернего Урганта (где Ваня, как обычно, не по делу влазил и придурковато ржал), Ким набросал свой текст ещё на первом курсе пединститута.
Я потому и зашёл, по наводке, на запись этой передачи (а шла она в прошлогоднюю осень), дабы от самого автора услышать об обнаруженной мною «повязке». А – ничего! В смысле, никаким Есениным Ю.Ч. не окрестился. Впрочем, ничего страшного. Цитирование для него – нечто само собой разумеющееся. А кого и как – не обязан. В смысле – упоминать.
Зато в своих заботах о «губах» я обнаружил (для себя!), что в кино впервые они прозвучали отнюдь не в михалковых «Пяти вечерах». Два раза (до того) их пользовал красавчик Юра Каморный. Контрабандой. Без отсылки в титрах хотя бы к «Ю.Михайлову». Ну, это уже проблема, скорее, режиссёра, чем актёра.
В «И был вечер, и было утро…» Алексея Салтыкова (1970) её (нашу песню) закладывают два мичмана с мятежной «Зари». По фильму – в лице Каморного и не менее трагически загадочного Саши Кайдановского. А подпевает им Кси (Лена Соловей) – младшая дочка капитана Берсенева.
А в «Карантине» Суламифи Моисеевны Цыбульник (1968) на куплетик сподобился врач Игорь Лозицкий – опять-таки в лице того же Ю.К. В смысле – не Юлия Кима, а Юрия Каморного.
Фильмы – типично советские. Но врачебный «Карантин» – таки покрепче моряцкого «был-было». Говаривали, что в нём попахивало (исключительно по началу) то ли Антониони, то ли Годаром. И Ю.К. там под гитару не дурно загибает…
Куплетик из «Губ» и Высоцкого. Семёныч к тому две песни написал. Одна («Давно смолкли залпы орудий») – пошла. Вторую («Вот и разошлись пути-дороги вдруг») – зажали.
Каморный, конечно, по жизни был жутким раздолбаем. И погиб пренелепейше (от шальной пули мента в своей же коммуналке на Невском). А главное – в 37.
Мне он запомнился ещё с 1968-го. Лейтенантом-танкистом Васильевым в «Освобождении».
А на фотке выше (с погонами) Ю.К. – старлей Миша. В своём первом («Зося», 1966).
А на этом снимке он – с Нонной Мордюковой. Ухаживал. После её развода с Тихоновым. Почти 20 лет разницы в возрасте! Потому и оттолкнула. А мабуть, и за раздолбайство.
За спиной (на снимке) – афишка «Долгой счастливой жизни» Шпаликова (1966). Если в год премьеры, то Каморному там каких-то 22. А рядом с ними (Лавров – на афишке), вроде, как сияющий Лев Прыгунов. Ныне здравствующий (1939 р.) и, мабуть, до сих пор пописывающий стихи. Кстати, в 2014-м выразил несогласие по Крыму. Как и Юлий Черсанович.
Вторую даму не назову, пусть лицо и дюже знакомое. Что значит, не глубокий я кинолюб… Дама, похоже, в возрасте «за»… Так и Нонне (Ноябрине) Викторовне там ужо в пятый десяток покатило. Но – свежа!
Кстати, Каморный и Тихонов были весьма схожи. Не только по мичманам («Мичман Панин» Вячеслава Васильевича).
В 1998 г. Филатов помянул его в своём «сериале».
Там (у Филатова) Юрия вспоминает и его друг-одногодок, актёр и бард Саша Хочинский. Незадолго уже до своей кончины (11 апреля 1998 г.)…
Лёвка-Цыган. В «Бумбараше». С «Журавликом». Юлия Черсановича!
А ведь и они (Юрий Юрьевич и Александр Юрьевич (Юдович)) – были похожи! Каморный – поярче.
Опять, кстати: родом народная (Н.М.) из-под легендарного нынче Бахмута.
А с какого тот вдруг прослыл Артёмовском?!
В упомянутом перезвоне с Бабичем мы округ истории этого именования перекинулись. Я-таки сразу повёл к «товарищу Артёму» (Фёдору Сергееву, дружбану Сталина). А памятливый В.В. уклонил к Артёму Фёдоровичу Сергееву (1921–2008) – приёмному сыну заботливого друга-генсека.
Артём, действительный сын «товарища Артёма», родился незадолго до гибели (катастрофа железнодорожного аэровагона) своего революционного «папа». Рос и воспитывался в семье Вождя. Был близким другом Васи. Дорос до генерал-майора артиллерии.
А Артёмовск накинули-таки в папу. Прав был я!
Поколику Фёдор Андреевич («товарищ…») дюже отличился (по первому разу оговорился в «отдичился») в этих краях. Как организатор Первой Донецкой Армии (1918) и фактический глава Донецко-Криворожской советской республики.
На фото: Тот самый злосчастный аэровагон. А слева – перед его испытанием (24 июля 1921 г.). «Товарищ А.» – по-видимому, в центре. В чём-то белом. Обнимает, по-видимому, В.И. Абаковского – конструктора «дракона» (то бишь – железнодорожного вертолёта).
Само испытание прошло успешно. Наворот случился на обратном пути. Из 21 пассажира погибло 6. В том числе – они (Сергеев и Абаковский). Захоронены по-братски (в братской могиле) возле Спасской башни.
Иосиф (Виссарионыч) долго оплакивал смерть друга и был убеждён, что катастрофу подстроил Лев Давыдович. Ледоруб отмщения пришлось затачивать аж 19 лет.
Однако, отвлёкся. От собственно «Губ». Через другого Ю.К. (Каморного) – к героям революции. И вообще – в гибель-смертушку. Сугубо. Окаянно. В товарища Сталина. Укокошившего не только товарища Бронштейна, но и папу Юлия – Ким Чер Сана (прошу не путать хотя бы с уроженцем села Вятское Юрием Ирсеновичем – Ким Чен Иром).
А «народные Губы-Думы», конечно, запели-затаскали. Все, кому не лень. А автор – всё сносил и сносит до сих пор. Ибо – добродушен (при всём своём вольнодумстве). Не отбивает их (по праву!) ни у Михалкова, ни у Расторгуева, ни у пр. путинистов-сталиноидов. Уж больно оно (в смысле – она) – народное. Русско-мирное.
Певал её и Егорка Летов. Пламенный анархо-национал-лимонный большевик.
Причём, певал (не раз!), нагло меняя авторский текст. Про Губы – ни слова. Токмо – в Думы-мысли. А замест «письма дролечке» – «письмецо милке».  И остальное – через пень-колоду. Разве что в самом конце не соврал («и мы начнём всё сызнова»).
А мабыть, мне – и вправду отстишарить чего-нибудь в «Роже Гароди»?! Ну, если в моё «вложение» в Кимиану.
Но это – если на посошок.
А пока мне хотелось бы окунуть себя в отношения Ю.К. с Ириной Петровной…
Пока никак не удаётся поднять весь цикл «Письма Ирине». Все 60 (или около того). Вроде, как они должны были отложиться в сборнике «Путешествие к маяку» (2000). Так целиком не поднимается! Только фрагмент (в «Иерусалимском журнале»).
Кстати, добротный журнал! Я – про ИЖ. Есть что полистать. И вокруг Кима там – изрядно.
Но Ирине у Юлия и без тех «писем» – достаточно. Вот и пошуршу. Хотя бы для себя.

5-6.03.2023