2023 Юлий Черсанович

Пока моё к фильму Германа оттачивается (зацепил на свою голову!), кину-ка я сюда из прошлогоднего. А потом - уберу в какую-нибудь из папочек (хоть к Литературе, хоть к О том о сём).
------------------------

Вчера (2 марта) у меня был вечер Кима. Юлия Черсановича.
Зацепился я за него через эпиграф к «матушке игуменье» («Ералаш»). А та пришла (вернулась) в «диалог» с АГН (Невзоровым).

Как за меня матушка всё просила Бога,
Всё поклоны била, целовала крест.
А сыночку выпала дальняя дорога,
Хлопоты бубновые, пиковый интерес.

Обращался я к именитому барду (здравствующему и ныне – р. 23 декабря 1936 г. в Москве, проживающему главным образом в Израиле) не часто.
Где-то – под Бумбараша-Золотухина. И точно – под «Губы окаянные».

«Ретро»

Губы окаянные,
Думы потаённые,
Ой, бестолковая любовь,
Головка забубённая.
(Ю. Ким)
-----------------------------

Окаянство рук и губ,
потаённость помыслов…
Эка я – ленив и глуп!
Это – Люду Станислав
так обхаживал в кино
песенкой забористой.
– Дроля, дролечка!
– Давно
не слыхал таких я слов…

Не воркует голубок,
упорхнул соловушка.
Обокрали на любовь,
выцедили кровушку!
Заменили Воркуту
ссылкой недалёкою…
Я, припомнив песню ту,
по-любшински окаю.
(28.01.2014)

К «губам» этим я возвращался в прошлогоднем опусе по следам одного словосочетания у Толи Маянского. «Сугубый ветер».
Вот тот (к «губам») фрагмент

«Сугубый ветер» Гора… К Суккубу уже не подтягивается. Но… С Войной. Со Смертью-Гибелью-Чумой (тем паче, с сорокой: не иначе – на шибенице Брейгеля!). С «губами» (в рифму к Сугубу). В Сон…
Жизнь, Смерть, Сон…
К «губам» (так липнущих к нашему «герою») мне больше других аукает песня из фильма «Пять вечеров» (с Любшиным и Гурченко). Юлий Ким (в титрах – Михайлов).

Губы окаянные,
Думы потаённые,
Ой, бестолковая любовь,
Головка забубённая.

Всё вы, губы, помните,
Всё вы, думы, знаете.
Ой, до чего ж вы моё сердце
Этим огорчаете.

Позову я голубя,
Позову я сизого,
Ой, пошлю дролечке письмо,
И мы начнём всё сызнова.

А чем таким аукает?!
Окаянством-потаённостью.
Забубённостью. Оная ложится к «гибельности».
Юлий Черсанович, не иначе, Есенина здесь «причесал». «Песню»!

Есть одна хорошая песня у соловушки –
Песня панихидная по моей головушке.

Цвела – забубенная, росла – ножевая,
А теперь вдруг свесилась, словно неживая.

Думы мои, думы! Боль в висках и темени.
Промотал я молодость без поры, без времени.

Как случилось-сталось, сам не понимаю.
Ночью жёсткую подушку к сердцу прижимаю.

Лейся, песня звонкая, вылей трель унылую.
В темноте мне кажется – обнимаю милую.

За окном гармоника и сиянье месяца.
Только знаю – милая никогда не встретится.

Эх, любовь-калинушка, кровь – заря вишнёвая,
Как гитара старая и как песня новая.

С теми же улыбками, радостью и муками,
Что певалось дедами, то поётся внуками.

Пейте, пойте в юности, бейте в жизнь без промаха –
Всё равно любимая отцветёт черёмухой.

Я отцвёл, не знаю где. В пьянстве, что ли? В славе ли?
В молодости нравился, а теперь оставили.

Потому хорошая песня у соловушки,
Песня панихидная по моей головушке.

Цвела – забубенная, была – ножевая,
А теперь вдруг свесилась, словно неживая.

У Сергея Александровича ещё и такие «маркеры» шибают:
«Свесилась» – к «гнуткости-погибели» Сугуба.
Кажется (в темноте) – обнимаю милую. Ан, нет! Обманка (к «невесте-ведьмарке», к Суккубу уже).
А к Анатолию… Да хотя бы «жёсткая» (подушка). К тому кнуту.
Ну, и без птах нигде не обошлось.
А кимовские Губы хотелось бы послухать с Виктором Сорокиным (Кубанский казачий хор). Но пока не подымается. А хор этот я люблю! Несмотря ни…

А Есенина Юлий обожал! Не случайно в «окаянных» он ему аукнул совершенно осознанно.
Только сейчас заметил, что в обоих эпиграфах из Ю.К. к моим виршам присутствует «бубновый» маркер («хлопоты бубновые», «головка забубённая»).
Бумбарашка вспоминался у меня в почти есенинское (а как же!) «Рось квадратная, изначальная…». Июнь (14) 2020-го.
Можно и всё привести. Не такое и велизарное. Одно из тех, коими я досадил тогда Владу…

Сыпь, гармоника. Скука… Скука...
Гармонист пальцы льёт волной.
Пей со мною, паршивая сука,
Пей со мной!

Излюбили тебя, измызгали –
Невтерпёж.
Что ж ты смотришь синими брызгами?
Или в морду хошь!?

В огород бы тебя, на чучело,
Пугать ворон.
До печёнок меня замучила
Со всех сторон.

Я средь женщин тебя не первую…
Много вас!
Но с такой вот, как ты, со стервою
Лишь в первый раз.

Сыпь, гармоника. Сыпь, моя частая.
Пей, выдра, пей!
Мне бы лучше вон ту, сисястую,
Она глупей.

Чем больнее, тем звонче,
То здесь, то там.
Я с собой не покончу,
Иди к чертям!

К вашей своре собачьей
Пора б простыть.
Дорогая, я плачу...
Прости…прости…

У Сергея Александровича этот текст «гуляет». Потому я его вкривь-вкось и скомпоновал.
А мнится мне, что в нём, краешком, не только о бабах (в Москву кабацкую), но и о Руси вообще. Краешком так, лёгонько. Рикошетом. В переклик.
А ещё… Бумбарашка-Золотухин вспомнился. Под слова Юлия Кима

Я, конечно, не стерпел,
Эх, ты, Боже мой,
Беру немца на прицел,
Ух, ты, Боже мой.
Ты чего ж, ядрёна вошь,
Без мене какаву пьёшь,
Ты чего ж, ядрёна вошь,
Без мене какаву пьёшь.

Ну, это уже не столько в Рось, сколько вообще…
Пора ить и самому загнуть

Рось квадратная, изначальная.
Под ядрёну вошь, в бога-мать.
В раскалённую, в сталь Корчагина.
Не пора ль тебя разымать!?
Не аршином прямым омерена.
Омут Зауми – твой Закон.
От Христа до Иудки Ленина.
По обычаю. Испокон.
По углам твоим вечно ль маяться?
В пёсий лай, да вороний грай.
Как поблазнилось, так обманется.
Хоть на край земли, хоть за край.

Ну, да. Концовка – в «Жестокий романс». В то, что на слова Р. Киплинга в переводе Г. Кружкова. Да в буревой парус Лермонтова.

Так вперёд – за цыганской звездой кочевой, –
Hа закат, где дрожат паруса,
И глаза глядят с бесприютной тоской
В багровеющие небеса.
И вдвоём по тропе – навстречу судьбе,
Hе гадая, в ад или в рай.
Так и надо идти, не страшась пути,
Хоть на край земли, хоть за край.
Так вперёд – за цыганской звездой кочевой, –
Hа закат, где дрожат паруса,
И глаза глядят с бесприютной тоской
В багровеющие небеса!

То, что в Тютчева – само собой. А и в моего Блока

Русь моя, жизнь моя, вместе ль нам маяться?
Царь, да Сибирь, да Ермак, да тюрьма!
Эх, не пора ль разлучиться, раскаяться...
Вольному сердцу на что твоя тьма?
Знала ли что? Или в бога ты верила?
Что там услышишь из песен твоих?
Чудь начудила, да Меря намерила
Гатей, дорог да столбов верстовых...
Лодки да грады по рекам рубила ты,
Но до Царьградских святынь не дошла...
Соколов, лебедей в степь распустила ты –
Кинулась из степи чёрная мгла...
За море Чёрное, за море Белое
В чёрные ночи и в белые дни
Дико глядится лицо онемелое,
Очи татарские мечут огни...
Тихое, долгое, красное зарево
Каждую ночь над становьем твоим...
Что же маячишь ты, сонное марево?
Вольным играешься духом моим?

Юлий Ким считает себя русским писателем (пусть прозой особенно и не баловался). Настойчиво. В пику развязанной «русопятными адептами» дискуссии по поводу «русскости» (истовой!) и «русскоязычности» (лукавой, на их взгляд) в литературе. О том, чтобы Черсанович отрекался от своей «считалки», я пока не слыхал. Даже в недавней «Пятой колонне» он окончательно не порвал-не отвернулся. И бил он в ней – по Кремлю.
А в ту «считалку» было так

Письмо в СП РСФСР

(по случаю 6 пленума Секретариата Союза Писателей, где обсуждалась проблема, кого считать русским, а кого русскоязычным писателем)

Позвольте, братцы, обратиться робко:
Пришла пора почистить наш народ,
А я – простой советский полукровка,
И попадаю в жуткий переплёт.

Отчасти я вполне чистопородный –
Всесвятский, из калужских христиан, –
Но по отцу чучмек я инородный,
И должен убираться в свой Пхеньян.

Куда же мне по вашему закону?
Мой край теперь отчасти только мой:
Пойтить на Волгу, побродить по Пскову
Имею право лишь одной ногой.

Во мне кошмар национальной розни!
С утра я слышу брань своих кровей:
Одна кричит, что я – кацап безмозгий,
Другая – почему-то, что еврей.

Спаси меня, Личутин и Распутин!
Куда ни плюну, всюду мне афронт:
Я думал, что я чистый в пятом пункте,
И вот, как Пушкин, – порчу генофонд!

А мой язык, такой родной, привычный!
Его питал полвека этот край.
Так русский он или русскоязычный?
Моя, Куняев, твой не понимай!

Живой душе не дайте разорваться!
Прошу Правление РСФСР:
Таким, как я, устройте резервацию,
Там, где-нибудь, – в Одессе, например.

Там будет нас немало многокровных:
Фазиль, Булат, отец Флоренский сам,
Нам будут петь Высоцкий и Миронов,
Вертинский также будет петь не вам.

Каспаров Гарик тоже двуединый.
Разложим доску, врубим циферблат,
И я своей корейской половиной
Его армянской врежу русский мат!

А вам скажу, ревнители России:
Ой, приглядитесь к лидерам своим!
Ваш Михалков дружил со Львом Кассилем,
А Бондарев по бабке – Караим!

Сам Ю.Ч., избрав (в стремлении к исцелению жены) местом проживания Израиль, евреем ни с какой стороны не был. Хотя, когда к нему «отсюда» пристают, отшучивается, мол, ага (еврей) – по жене и дочке. Да и Ирина Петровна (Якир), «Ирка Якирка» (1948-1999) – по маме, как и муж, была русской. Ну, а уже по папиной линии – из бессарабских евреев.
Оба – члены семей «изменников родины».
Отец Юлия – Ким Чер Сан, журналист, переводчик с корейского, был расстрелян в 1938-м, а мать (Нина Валентиновна), учительница русского языка и литературы, из священнического рода Всесвятских, находилась в лагерях с 1937-го по 1945 год. На снимке справа – Юлик с сестрой Алей и мамой. Вероятно, в Туркмении. Но, скорее, до того, в Малоярославце.
Дед Ирины – командарм 1-го ранга Иона Эммануилович осуждён и расстрелян (12 июня 1937 г.) по делу Тухачевского. Родители (П.И. Якир и Валентина Ивановна Савенкова) познакомились в воркутинском лагере, где находились по знаменитой 58-й, как «враги народа». Пётр Ионович мотал срок (огромный!) аж с 14-ти лет!
Юлий любил цитировать других авторов (пусть и не был постмодернистом). И в том – «начальникам писарчуков» – он явно подразнил («простым советским полукровкой» и не только) то ли Аркадия Северного, то ли Юза (Иосифа Ефимовича) Алешковского

Товарищ Сталин, Вы – большой ученый,
В языкознаниях большой вы корифей.
А, я простой советский заключённый,
Не коммунист, и даже не еврей.
За что сижу я, по совести не знаю,
Но прокуроры, видимо, правы.
Сижу теперь я в Туруханском крае,
Где при царе сидели в ссылке, Вы…

У Юза (скончавшегося 21 марта прошлого года, в 92) вторая и четвёртая строчки звучали иначе

В языкознаньи знаете вы толк;
А я простой советский заключённый,
И мне товарищ – серый брянский волк.

но к «полукровке» Кима лучше ложится всё-таки версия Северного (а мабуть, и Высоцкого).
А еврейская тема зазвучала у Ю.К. во всю ширь и глубь, если не считать того выстрела по «писательским штабам», начиная с укоренения в жизни Израиля, который он посетил впервые (на два месяца) в начале 90-х. Стихи, посвящённые друзьям и коллегам, среди коих было немало евреев, стоят всё-таки особняком и напрямую этой темы не касаются. Как и посвящения жене.
В интервью, приуроченном к 76-ти летию (записано Мириам Гуровой, 23 декабря 2012 г.), Черсанович, со свойственным ему юмором, отчитался так

— Песня-то против антисемитов у меня тогда была одна: «Письмо в Союз писателей». Как сказал обо мне один приятель: «Он с самого детства/Не терпел жидоедства».
Так воспитала меня моя русская мама, Нина Всесвятская.

Правильная была мама у Ю. Кима. Впрочем, и в моей семье никаких намёков на «жидоедство» не наблюдалось. Так, для беларусов оно и вовсе не являлось характерным. Понятно, что «уродов», если копнуть, и среди них можно отыскать…
Про «уродов» (можно и не закавычивать) я – камешкую в огород одного из… В «имяславие», так сказать. Ну, и Черсановичу киваю. В его более позднюю отповедь «городящим» (чур меня! – к Александру Моисеевичу мы с Юлием дышим по-хорошему).

Разыщу я Роже Гароди, голой жопой протащу по стерне,
И размажу я его по стене, и заплачу у него на груди:
– Ах ты, гадина, старое мудило!
Как могила тебя не поглотила?
Как хамсин тебя в море не сдунул?
Как ты мог? Как ты смел? Как ты вздумал?
Почесал-таки свой сморщенный анус,
Таки вздел себе очёчечки на нос
И полез в пожелтелые страницы:
«Как же так, господа сионисты?
Приблизительны ваши расчеты.
Подозрительны ваши документы.
В них количество заявленных трупов
Больше суммы предъявленных бирок».
Ах ты, гадина, старое мудило!
Ну, чего, чего тебе не хватило?
Славы? Денег? Мирового скандала?
Нет, всё мало тебе, всё тебе мало!
О, не знающие Божия страха
Геростраты, осквернители праха!
А особенно вы, жидофобы,
Отвратительные, как трупоёбы!..
И пойдем мы с Роже Гароди
По Европе всей земли посреди.
И по Витебскому краю пойдем,
По Литве и Украине пойдем,
И по Северной Европе пойдем,
И по Западной Европе пойдем.
Наклоняйся, брат Роже, не чинись,
Да очёчки хорошенько прочисть
И читай – вслух читай! по складам!
Что написано вон там и вон там.
«Здесь расстреляны 5 тысяч евреев…»
«Здесь расстреляны 7 тысяч евреев…»
«Здесь лежат три тысячи триста…»
«Здесь – две тысячи двести семнадцать…»
«Здесь убита вся семья Абрамович:
Роза, Ицик, Моисей и Нехама…»
Что, сошлось твоё сальдо, Роже?
(1999)

Вот такое. От Кима. Тут и моему краю (Витебщина) – в памятку.
А и Гароди этого надысь вспоминали. По мобильной связи – с Бабичем. Василий Васильевич там завёлся! В «евразийство» с исламским (суфистским) уклоном. А может, и я его туда подтолкнул, перескочив через Дугина к Джемалю.
Гароди (Роже). 17.07.1913–13.06.2012 (амаль 99!). Он же – Реджа Джаруди. С 1982 г., по принятии ислама, через суфизм и жену-палестинку.
Именно, как Джаруди, сей витиеватый французский мудродей (философ) и фигурировал в сказе В.В. Мне, кстати, показалось, что «восточник-аскет» Бабич к суфизму и сам расположен. Ну, это мы уточним. При случае.
В какой момент бывший марксист, гошист и ревнитель христианства (последовательно бывший) набычился к Израилю, не ведаю. Но набычился основательно, став заводилой среди отрицателей Холокоста.
За то его Юлий Черсанович и прищемил. Да «голой жопой по стерне». Как стихоплёт, мигаю коллеге: ГЖ – недурно! Опять-таки – в аллитерацию. К имени Хероя. А заодно и к его «бывшему гошизму».
Аж самому засвербело – поёрзать этим «роже гароди» рифмовыми строками. Хоть по стерне, хоть по стеклу. Ну, это – если впрок.
А кто желает продолжить с Ю.К. «тему» (уже – в Любовь его ко второй Родине), может заглянуть к Максу Марголину. «Еврейская тема в творчестве Юлия Кима. Песни ПРОТЕСТА и песни ЛЮБВИ».
Там – много чего интересного. Вглубь и вширь.
А мы подтянем «Пятую колонну». От сентября ещё 2014 г.

И вот опять нас мало – тыщ восемь, может быть,
Кого телеканалы не могут охмурить.
Кого Россия-мама готова съесть живьём.
Опять нас, братцы, мало, уставши мы живём.
Пока мы честь по чести бранили нашу власть,
Россия с нами вместе смеялась подбочась.
И вдруг необъяснимо, как гром средь бела дня,
Россия после Крыма свихнулась сразу вся.
Как будто подвиг славный наш главный совершил,
Как бы рукой державной дракона сокрушил.
И честную победу сложил у наших ног,
Как будто он соседа не ограбил под шумок.
И всплыло в одночасье забытое давно
Немыслимое счастье быть с властью заодно.
Бери начальник шире, врежь Киеву под дых,
Чтоб видели чужие, как наши бьют своих.
Дружина Михалкова стеной вокруг Кремля
Витийствует сурово, Макара заклеймя.
Уж, если сам Лимонов лобзает их взасос,
То с прочих миллионов, какой быть может спрос?
И вот опять нас мало, как в прошлые года,
И даже еще меньше, причем, гораздо меньше,
Совсем-совсем немножко.
Вот, братцы, в чём беда.

Можно – в более песенный «раз-бой». И слова там слегка гуляют.
Я уж думал, что в истовом варианте Ю.К. таки «дня» и «вся» не рифмует. Но… В песне многое «позволено», чего в ином жанре избегают. К тому же, при исполнении, Ким ещё и паузу перед «вся» затачивает.

Песня пятой колонны

И вот опять нас мало,
неправильных ребят,
кого телеканалы
никак не охмурят,
Кого Россия-мама
Готова съесть живьём.
Опять нас, братцы, мало,
Что делать, так живём.

Пока мы честь по чести
Ругали нашу власть,
Россия с нами вместе
Смеялась, подбочась.
И вдруг необъяснимо,
Как гром средь бела дня,
Россия после Крыма
Свихнулась
Сразу
Вся.

Как будто подвиг славный
Наш главный совершил,
Как будто наш державный
Дракона сокрушил
И честную победу
Сложил у наших ног –
Как будто он соседа
Не обчистил под шумок!

И всплыло в одночасье
Забытое давно
Немыслимое счастье
Быть с властью заодно.
Бери, начальник, шире!
Врежь Киеву поддых!
Чтоб видели чужие,
Как наши бьют своих!

Дружина Михалкова
Дежурит у Кремля,
Отважно и сурово
Макара заклеймя.
И если сам Лимонов
Лобзает их взасос,
То с прочих миллионов
Какой быть может спрос?

И вот опять нас мало,
Как в прошлые года.
Совсем-совсем немножко.
Вот в этом вся беда.

3-4.03.2023
----------------------------------------

«Отложенное. Гароди – от Высоцкого»

Когда наши устои уродские
Разнесла революция в прах,
Жили-были евреи Высоцкие,
Не известные в высших кругах.
(В. Высоцкий)
----------------------------

А во Франции, в глянцевой Франции
Жил философ Роже Гароди.
У него все евреи – засранцы.
Исаак – вообще троглодит.
Сшив изар из чистейшего суфа,
Рамаданово выдержав пост,
В эволюции цельного Духа,
Гароди зарядил в Холокост.
С той поры он Реджа аль-Джаруди.
Им по праву доволен Аллах.
А гебреи – зловредные люди.
Золотушный грибок на стволах.
Было время – сражался с нацизмом.
Левой фрондой язык упражнял.
Постарев, под суфистскою клизмой,
Сей «мавродий» погнал порожняк.

7.03.2023