12глава Не женитесь на артистках. Из личного опыта

12.— Так чем всё-таки ваши посиделки закончились?

Я усадил Анну в кресло директорской ложи, а сам, съёжившись, пристроился сзади на стульчике. Бог даст, пронесёт, не заметят, не узнают, Катерине не стукнут. А то этот выход в свет может стать последней каплей в переполненном сосуде нашего раздора. Ведь спросит же, почему нашу спасительницу в дом не привёл, а тайком с ней в директорской ложе устроился.
— А почему ты не садишься рядом со мной? — Анна повернулась ко мне. — В ложе места сколько угодно. Чего на стуле ютишься? Вон же кресло.
— Понимаешь, — промямлил я, — это директорские апартаменты. Артистам сюда вход заказан. Нечего выставлять свои физии на показ. «Наше место в буфете».
— Если дело только в этом…
— В этом, — горячо заверил я.
Тут, на моё счастье, открылся занавес, чем и избавил меня от необходимости врать дальше.
Появление на сцене Стаса сразу вызвало в зале шквал аплодисментов. Открылся долгожданный сезон. Публика щедро авансировала выход своего любимого артиста.
Я много раз видел эту пьесу. Чистейшей воды кассовая любовная мелодрама. Ставилась театрами для изголодавшихся по высоким чувствам дамских сердец. Где же они ещё могли услышать столько любовных стонов и завываний. Столько страстных, пронзительных и абсолютно фальшивых признаний в любви.
Стас не обманул ожидания своих поклонниц. Но самое интересное, чёрт побери, я тоже поддался его актёрским чарам. Это стало для меня открытием. Актёр-то он крепкий. И мужик, вроде, что надо.
Амплуа героя любовника – тонкая и сложная материя. Не зря корифеев, блиставших в этих ролях, поклонницы в буквальном смысле этого слова рвали на части. Лишь бы ухватить кусочек той иллюзорной любви, которая бурлила на сцене и мощным валом обволакивала женщин всех возрастов с головы до ног.
Анна тоже не могла оторвать от него глаз.
Со стороны могло показаться, что герою ни до кого на свете нет дела. Настолько он поглощён любовью к пока ещё неприступной героине. А что ему прикажете делать? Это же первый акт, а не последний, где она обязательно упадёт ему на грудь и произнесёт: «Я ваша навек!». До финальных аккордов Мендельсона ещё добрых три часа. Не считая антракта.
Но Стас знал своё дело. И честно отрабатывал поднесенный коньяк и возможность встретиться с женщиной, которая, а это я понял по его горячечному взору, ему понравилась.
Каждое произнесённое им слово было искусно, незаметно для зрительского глаза, обращено к даме в директорской ложе. Он признавался ей в любви. Он взывал к её сердцу. Он звал её за собой в страну желанной страсти и гарантировал, что сумеет её утолить.
 Партнёрша, конечно же, разгадала этот бессовестный наигрыш. Не впервой её многолетний партнёр решал свои сексуальные проблемы подобным образом.
 Но Стас бросил на неё умоляющий взгляд. Не мешай, подруга. И прошептал сквозь зубы: «С меня причитается…»
Та вздохнула. Что с него взять, с кобеля неуёмного. А так какой – никакой презент преподнесёт.
В антракте я провёл Анну в персональную гримёрную комнату Стаса. Она пыталась возражать. Можно зайти и поздравить актёра после спектакля. Сейчас ей хотелось бы прогуляться со мной по фойе, поглазеть на портреты, выпить бокал шампанского в театральном буфете и, самое главное, поговорить со мной об очень важной вещи. Я скороговоркой объяснил, что в этом году шампанского не завезли. Поговорить мы успеем, торопливо постучал в заветную дверь и сдал её, что называется, с рук на руки. Стас немедленно пустил в ход своё несокрушимое обаяние. И Анна постепенно оттаяла.
 Я, не привлекая внимания, поднялся и вышел прочь. Ноги понесли меня к буфету. Взял «Зубровки», махнул сто пятьдесят и отлакировал «Бархатным» пивом.
«Почему я так поступил? Почему? — в сотый раз задавал я себе мучавший всё это время меня вопрос. Мог же сказать по телефону, что наше общение тет-а-тет исключено. Что она может приехать к нам домой. Что наша встреча возможна только за общим обеденным столом. Только чего я сам себе вру-то? — я взял вторую порцию. — Хотелось мне увидеть Анну? Очень хотелось. Но Кэт! А с какого перепуга я подставил её Стасу? Впрочем, снявши голову, по волосам не плачут. У неё нелады с мужем. Случившееся, как говаривала она в ту отчаянную ночь, быльём порастёт. Глядишь, в следующий раз к Стасу прикатит. А у меня и так дома нелады».
Антракт закончился. Но в ложу я не вернулся. Видел в щёлочку занавеса, как Анна недоумённо вертела головой по сторонам, разыскивая меня. Но свет погас, она успокоилась и повернулась к сцене.
После спектакля, бормоча на ходу извинения по поводу того, что меня срочно вызывали на несуществующую ночную репетицию, я довёл её до служебного входа, где нас с нетерпением ожидал Стас. Не глядя Анне в глаза, ещё раз извинился и под «сочувственные» охи Стаса исчез.
***
Первым, с кем я столкнулся утром в театре, прежде чем подняться в репетиционный зал, оказался Стас. Видок у него был тот ещё. И разило от него за версту.
— Ты чего в таком виде припёрся? — прошипел я. — Главный вот - вот появится. Тебе бы в койку на сутки залечь.
Он не отреагировал.
Тогда я с видимым безразличием торопливо спросил:
— Классно вы вчера с Анной оттянулись? Хотя при мне она больше рюмки за столом не принимала.
Стас замахал руками и просипел.
— Какое там оттянулись… я думал к себе её пригласить. Она ни в какую. Позвала в ресторан. Я намекнул, у меня с собой полбутылки коньяка, не более. Твоё подношение я ополовинил ещё на спектакле. Она рассмеялась и сказала, что угощает. Стол заказала – закачаешься. Чего там только не было.
— Вот коньяка там как раз и не было.
— И шампанского тоже. Вместо него предложили какое-то пойло под названием «Алжирское». Хотя выглядело оно вполне прилично. На этикетке зажигательная арабская девка изображена. Но вкус…бррр… «спесфисеский», как говаривал Аркадий Райкин. Но халява – она и в Африке халява. Я в бокал ещё потихоньку коньячка подливал. И…
— И ты вырубился.
— Не то слово. Сперва я хорохорился, начал ей байки про нашу весёлую жизнь травить. Только она сказала, что её от театральных россказней тошнит. Пригласил на сегодняшний спектакль. Оказалось у неё билет на утренний рейс.
У меня сжалось сердце. Почему я с ней не поговорил? Она же хотела что-то важное сказать.
— Подумал, до утра времени вагон. Успею девушку раззадорить. И приналёг на «Алжирское». А о чём нам было ещё говорить? Театр ей до фонаря. В книжки я особо не заглядываю. Позвал танцевать. Она поднялась, а меня ноги не держат. Девушка, давай, хохотать…
— Так чем всё-таки ваши посиделки закончились?
— А ничем. Проснулся я в своей постели.
— Один?
— Как божий перст.
— А она?
— А я знаю? Кто бы мне это объяснил…
— Я попробую.
— И…
— Проще пареной репы. Бросить она тебя в таком состоянии не могла. Не тот она человек. Вызвала такси. Скорее всего, вместе с шофёром заволокла тебя на второй этаж, нашла ключи и…
— И ещё оставила на прикроватной тумбочке бутылку, что б я с утречка концы не отдал. Если бы не этот её трижды благословенный жест, чёрта с два ты бы меня сегодня увидел.
— Я и не собирался на тебя глядеть…
— Ты мне тоже вроде ни к чему. Но я ей обещал. Держи. — И он протянул мне треугольный конверт.
Бабушке такие письма в войну от деда приходили. Она их бережно хранит.
— А на словах пересказать не можешь? — жалко улыбнулся я.
— Дурак ты, Кира, вот, что я тебе скажу. Она с тобой приезжала повидаться. Зря ты меня в это дело впутал.
Он повернулся и, слегка пошатываясь, пошёл к выходу.