Т. С. Элиот. Бесплодная Земля

The Waste Land
by T.S. Eliot

фото Sebastian Schubert

Предисловие переводчика

Создание поэмы заняло довольно большое время, в том числе и потому, что ее неоднократно редактировал давний друг Элиота, известный поэт и критик Эзра Паунд (сохранились оригинальные печатные тексты с многочисленными пометками Паунда). Масштабы вклада Паунда никогда не могут быть достоверно подтверждены, однако справедливо предположить, что в определенной степени стиль Паунда повлиял на то, как была сформирована поэма, и поэтому ее можно считать не только произведением гения и интеллекта Элиота, но в некоторой степени и гения Паунда. Поэма и эпиграф посвящены Эзре.

Хочу привести отрывок статьи из журнала Нью-Йоркер некоего Луиса Менанда (статья очень любопытная, даю целиком в сноске.(1) Она об Эзре Паунд, но все это совершенно определенно можно отнести и к Элиоту:
«Большая часть поэзии Паунда, таким образом, становится неким аналогом перевода, имитации, аллюзии и цитирования. Он пытается вдохнуть жизнь в строку, наполненную художественными и интеллектуальными достоинствами, но эта строка – плод его собственного изобретения – некая «традиция», включающая в себя, помимо прочих, Джона Адамса, Конфуция, Флобера, Провансальских трубадуров и Бенито Муссолини. Не реального Муссолини, но канонического. То есть, чтобы понять его творчество, необходимо читать тех же авторов, изучать те же языки и читать ту же историю, что и Паунд (или положится на комментарии человека, который все это уже сделал). Особо это касается его труда, на который он потратил 54 года – вся его репутация покоится на этом труде как на фундаменте, «Песни (Cantos) Эзры Паунда» ... Двусмысленность и непрозрачность являются фундаментальными чертами модернизма: текст мутнеет, отсылки неоднозначны, язык доводится до уровня музыкального звучания»

Кое-что о личных мотивах. В частной корреспонденции, написанной, когда Элиоту было уже за 60, он признавался:
«Я убедил себя в том, что я любил Вивьен (жену (переводчик)) просто потому, что я должен был сжечь все мосты и прочно обосноваться в Англии. А она убедила себя (под влиянием Эзры), что ей удастся спасти поэта, оставив его в Англии. Для нее этот брак был несчастлив. Для меня он вылился в то состояние, которое позволило мне написать Бесплодную Землю»

И последняя цитата, что-то вроде творческого кредо. (Дэвид Барнз, "Как терапевтическая практика Т.С. Элиота породила "Бесплодную Землю"". David Barnes, How T.S. Eliot’s Therapeutic Practice Produced The Waste Land):
"Поэзия, писал Элиот, должна быть не «отказом от эмоций, а бегством от эмоций», не «выражением личности, а бегством от личности». В начале «Бесплодной земли» автор видит только «кучу разбитых образов» — груду разрушенных предметов, не имеющих никакой связи друг с другом. В конце поэмы мы читаем: «Этими фрагментами я подпер свои руины». К настоящему времени «фрагменты» — разные звуки, символы и образы стихотворения — не являются признаками «разрушения», а жизненно необходимы для сохранения говорящего от разорения, от опустошения. Видения и голоса стихотворения не являются (или являются не только) признаками краха или катастрофы. Они могут быть точками фокусировки, на которых останавливается ум перед тем, как двигаться дальше. В таком прочтении стихотворение представляет собой не хронику нервного срыва Элиота, а запись его путешествия."

Вот это путешествие.

_______________________

Бесплодная Земля

«И вот когда я сам, своими глазами увидел Сивиллу Кумскую, висящую в бутылке, то услышал как дети спросили ее: "Сивилла, чего ты желаешь?" И она ответила: "я хочу умереть.» Петрониус «Сатирикон»(2)

Посвящается Эзре Паунд (Ezra Pound)
il miglior fabbro(3)

I. Похороны усопших

Апрель – самый жестокий месяц, он тянет
Сирень из мертвой земли, взрыхляет
Память, желанья, смешав
Чахлые корни с весенним дождем.
Зима нам давала тепло, укутав
Снегом забвенья всю Землю, питая
Слабую жизнь усыхающим корнем.
Лето же дарит сюрпризы, озеро Старнберг, (4)
В потоках дождя укрываемся мы в колоннаде,
Потом проникаем в Ховгартен (5), на свет,
Выпиваем свой кофе, беседуем час.
Bin gar keine Russin, stamm’ aus Litauen, echt deutsch
(Я не Русин, вообще-то литовец, истинный немец),
Когда мы были детьми, мой кузен, эрцгерцог, нас приютил,
И с ним мы катались на санках - ужасно!
Он сказал мне: ”Мари, Мари, держись крепче!”
Скатились. В горах ты свободен. В ночи
Я читал, а зимой отправлялся на юг.

Что за корни вцепились, что за ветви растут
Из сей каменной свалки? Сын человечий,
Тебе не понять, не смекнуть - ты знаком лишь
С остатками рваных пейзажей, где солнце пали'т,
Где в деревьях сухих нет укрытья,
А в трелях сверчка нет спасенья.
Шуршание камня - совсем не журчанье ручья.
Только под красной скалой вижу тень.
(Иди же под сень этой красной махины)
И я покажу тебе нечто отличное
От твоей утренней тени, плетущейся следом,
И тени вечерней, что вышла навстречу.
Я покажу тебе страх в сером прахе.
                Frisch weht der Wind
                Der Heimat zu
                Mein Irisch Kind,
                Wo weilest du?
                Дует свежак
                В сторону родины,
                Где пребываешь сейчас ты,
                Мой ирландский ребенок?(6)


Год минул уж, как ты дарил гиацинты.
Так и звали меня - Гиацинтовой Девой.
И вот мы вернулись из сада, нес ты охапки цветов,
Твои волосы вла;жны. Я онемела, ослепла,
Не жива, не мертва, рассудка лишилась,
Когда взор мой проник в сердце света.
И тишина.
Oed’ und leer das Meer.
Пустое и скучное море.

Заболела простудой гадалка, известная всем –
Мадам Сосострис(7). Эта она, со своею колодой,
Наимудрейшей в Европе слыла. И так мне сказала:
“Вот твоя карта, утопший моряк-финикиец.
(Вместо глаз его – россыпь жемчужин, смотри!)
А вот Белладонна, Дама всех Скал,
И примадонна всех обстоятельств.
А вот человек и три посоха с ним, вот Колесо,(8)
Вот одноглазый торговец, а вот
Карта без масти, ее он несет на спине,
Но видеть ее мне нельзя.
Еще я найти не могу
Повешенного. Вижу смерть от воды.
Толпы людей бродят окрест.
Спасибо. Увидишь мадам Эквитон,
Так скажи ей – я сам тот принес гороскоп:
В наши дни доверия нет никому.

Призрачный город,(9)
Под коричневым смогом рассвета, зимой,
Через Лондонский Мост движется люд – толпы их,
Не думал я, что смерть возвращает столь многих.
Вздохи были слышны – кра;тки, нечасты,
Взоры у всех только вниз, пред собою.
Потопали вверх по холму,
И дальше – прямо по улице Вильяма, короля,
Туда, где собор святой Мэри Вулнот жил по часам,
Здесь последний мертвецкий удар пробил девять.
И тут я увидел знакомого, выкрикнул: «Стетсон!
Сражались мы вместе в битве при Милах! (10)
Тот труп, погребенный даве;че тобою в саду,
Дал ли он всходы? Цветет ли?
А может, внезапный мороз сковал его ложе?
Держи же подальше Собаку, друга людей
Или когтями она выскребет труп из могилы!
«Ты, мой лицемерный читатель - мой двойник и мой брат!» (11)


II. Игра в Шахматы

Тот стул, на котором она восседала,
С троном был схож,
Что блистает на мраморе залы;
Там обвиты лозою знамена,
Возносящие свет отраженный –
Он двукратно умножит пыланье
Семируких златых канделябров,
Стол сияет в их свете, брильянты,
Что обернуты щедро атласом,
С этим светом стремятся обняться,
И таращит свой взгляд через лозы
Купидон Золотой круглорожий
(Другой – лик стыдливо крылом укрывает).
В  откупоренных склянках
Цветного стекла и кости слоновой
Чудный дух благовоний,
Их странный искусственный запах –
И пудра и жидкость и мази –
Все потрясает, смущает, рассудок утоп в ароматах;
Свежий воздух влетает в окно и мешает тот запах,
И возносит наверх, расширяя изящное пламя,
Поднимается копоть, ломает
Стройных линий узор свода залы.
Медью вскормлено древо морское,
Что горело зеленым и рыжим - в обрамлении камня цветного,
В его свете печальном - дельфин,
что резвится, вплавленный в камне.
Сверху зала – античная кладка, будто бы там окно с пасторалью:
Филомена(12) становится птичкой, презрев волю царька-лиходея,
Над пустыней несутся
соловьиные трели, а все же –
Скорбью полнится грудь – мир все тот же,
И мерещится ей будто кто-то
Ее снова рутинно оттрахал.
Из стен лезут останки событий,
Что увяли под времени ходом.
Они вниз наклоняясь, глазеют,
И притихнуть всех враз заставляют.
Вот глухие шаги на ступенях,
Яркий свет, ее пряди под гребнем
Разлетятся как брызги, как пятна,
Словом станут, по-варварски стынут.

"Этой ночью нервишки не к черту,
Расшалились совсем. Будь со мною.
Побеседуем. Мы общаемся редко.
Так, давай, расскажи, что за мысли
У тебя. Если мыслим. Мы если.
Не смекну, не пойму, о чем мыслишь.
Ну, думай."

Мы в крысиной аллее - так мыслю,
Что забита людскими костями.

“Что за шум?” – “Ветер стонет под дверью”
“А теперь что творит этот ветер?”
“Ничего, впрочем снова и снова.”
“Ничего? Что ты знаешь об этом?
Что ты помнишь, что видишь?”

Вспоминаю
Тот жемчуг,
Что в глазницы был вставлен.
“Жив иль нет ты? Ответь. Есть ли что
У тебя в голове?”
Но
ООООООх уж этот Шекспира Цветной Лоскуток(13) –
Так элегантен,
Так мудр.
«А теперь? А теперь что мне делать?
Выбегаю я на свет, иду по дороге
Простоволосый, вот так вот.
А завтра? Чем бы заняться?»
В десять немного горячей воды.
А если осадки – машина в четыре.
После – партия в шахматы,
Веки прикрыв, стука в дверь ожидая.

Когда муж Лил дембельнулся, то так я сказал –
Не мямля, прямиком, так и сказал:
ПРОШУ, ПОБЫСТРЕЕ - ПОРА!(14)
Вернется твой Альберт, уж скоро,
Так соберись же с мыслями, Лил!
Вот спросит тебя - куда растранжирила деньги?
Те, что он выдал, чтобы вставить новые зубы.
Да, так и было - я в том свидетель.
Ведь ни хрена нет во рту, Лил, вставь что-нибудь,
Так он сказал, я помню,
Еще добавил, что вид твой противен ему.
А еще я скажу, что тяжко смотреть
На Альберта, душку - он там, на службе
Отпахал года четыре и отдых свой заслужил.
Если не ты, так кто-то другой
Супруга утешит.

Ах так, сказала ты. Да, как-то так, я ответил.
Ну теперь мне все ясно, сказала, кому возносить
Хвалы - и в упор посмотрела.
ПРОШУ, ПОБЫСТРЕЕ - ПОРА!

Я сказал - не по нраву? Учись с этим жить,
Другие сделают выбор, если тебе не под силу.
Если Альберт слиняет - потом не вини никого.
Стыдно, Лил, быть античной вещицей.
(А тебе всего-то за тридцать).
Она удивилась: все тщетно, все бесполезно,
Я столько таблеток глотала,
Ты ж меня (как обычно) брюхатил.
(У них уже пятеро. Когда Джорджа рожала,
Могла и копыта отбросить).
Врач уверял - все ОК, но я уж не та.
Ты полная дура, сказал я.
Если Альберт не перестанет тебя тормошить –
Так что? Зачем эти узы, если детей не рожать?
ПРОШУ, ПОБЫСТРЕЕ - ПОРА!

В воскресенье Альберт был дома,
Впихнул он свой окорок в Лиз..(15)
И я к ним был зван отобедать,
Попал в самое пекло их встречи.

ПРОШУ, ПОБЫСТРЕЕ - ПОРА!
ПРОШУ, ПОБЫСТРЕЕ - ПОРА!
Доброй ночи, Бил.
Доброй ночи, Лу.
Доброй ночи, Мэй.
Пока, доброй ночи, пока.
Доброй ночи, дамы,
Мои дорогие дамы,
Пока,
Доброй ночи.


III. Огненная проповедь

Полог над рекою разорван: последние листья-пальцы
Сползают, цепляясь за мокрый берег. Ветер
Бесшумно несется над бурой землею.
Умерли нимфы.
Прекрасная Темза - плавно неси свои воды,
Пока моя не окончена песня.
Темза чиста - нет бутылок пустых, нет окурков,
Картонных коробок, бумажек, платочков –
Того, чем летние ночи богаты – ведь
Умерли нимфы, их друзья отвалили –
Праздные отпрыски начальства из Сити.
Слиняли они – и их адреса неизвестны.
На склонах озера Леман(16)
Сидел я и плакал…
Прекрасная Темза - плавно неси свои воды
Пока моя не окончена песня.
Прекрасная Темза - плавно неси свои воды -
Голос мой тих, лаконичность известна.
Но, вдруг, позади - в порыве холодного ветра несется
Грохот костей и я, довольный, смеюсь -
Гримаса от уха до уха.

Крадется крыса средь колючек склона,
И трется мерзким пузом о каменья
Я здесь рыбачу, сумерки сгустились
Над блеклою протокой, зимний вечер,
Я на задворках фабрики стою,
Оплакивая гибель короля, мне брата
И его отца – та смерть была предтечей.(17)
Их белые тела, нагие, на сырой земле лежали,
И кости – как литые формы,
Что содрогались только от крысиных лапок
Из года в год.
Но позади – я вновь и вновь все слышу
Мотора звук, рожков сигналы – те машины
Что доставляют г-на Суини напрямик в Каир,
К Мисс Портер.(18)
О, как луна свет лила на мисс Портер
И дочь ее!
Они омыли ноги содовой водой.
Et O ces voix d’enfants, chantant dans la coupole!(19)
О, это пение детей, звучащее в соборе!

Чирик, чирик, чирик
Пиу-пиу
Ах, как это грубо.
Тереу(20)

Призрачный город.
Под коричневым смогом зимнего полдня
Господин Евгенидис, торговец из Смирны
Небритый, карманы набиты смородиной, он
Тратту(21) свою предъявляет – CIF London(22),
Вручили – плати.
Меня пригласил на корявом французском
Отполдничать с ним в отеле, на улице Каннон
Потом провести весь уикэнд в Метрополе.

В пурпурный час заката, когда очи
Мы поднимаем долу
И спины распрямляем над столом,
Тогда сердечко трепыхается, томясь,
Так, будто двигатель в авто пульсирует.
Вот я, Тиресий(23), старец с дряблой женской грудью,
Трепещущий меж жизнями двумя,
Хоть слеп, а все же вижу в этот час
Пурпура, в этот час вечерний, как томление
Влечет домой и возвращает моряка
Из дальних странствий.
Вот машинистка после чаепитья
Посуду соберет и печь затопит,
Потом еду в жестянки распихает.
А за окошком сушится белье –
Оно как будто в панике трепещет
И солнца угасающего луч лежит на нем.
Ее диван, что ночью служит ложем,
Завален разным барахлом –
Тут лифчик, там чулки, вот корсет и тапки.
Да, я, Тересий, стар, мои соски в морщинах,
Я все предвидел и догнал что там, в остатке:
Ко мне прыщавый юноша приходит –
Он мелкий служащий, конторщик,
Ему неведом страх, из тех он
Кто твердость свою носит вроде шляпы,
Из шелка, прям из Брэдфорда богач.
Он время классно подгадал – так мыслит.
Окончен ужин, она устала и от скуки изнывает,
Ее он ласками пытается прельстить –
Пусть холодна, но без упрека, он смекнул.
И бросился в атаку, раскрасневшись.
Руками рыщет, нет ему отпору;
Вполне доволен без эмоции ответной,
Какая разница, что дева безразлична.
(Так и я, Тересий, все выстрадал
И действо все прошел на этом же диване.
Я тот, кто в Фивах под стеной сидел
И среди самых низких из покойников бродил).
Он снисходительно целует на прощанье,
По темной лестнице спускается на ощупь.

Она на зеркало взглянула, обернувшись –
Уход любовника остался незаметен.
В мозгу ее прошла полумыслишка:
"Как хорошо, что все уже свершилось"
Так после безрассудного поступка
По комнате вышагивает дама,
Потом поправит волосы, поставит
Пластинку на затертый граммофон.

"Эта музыка прокралась мимо по воде"(24)
Затем по берегу поднялась и прошла
По улице Виктории, английской королевы.
О Сити, Сити, порой я слышу,
Поверх шума бара, что на Нижней Темзе
Плач нежный и приятный мандолины,
И там же гомон, звяканье посуды,
Там рыбаки трапезничают в полдень,
Там стены Магнус Мартир(25) в полном блеске
Кудрявых золоченых капителей
На белых ионических столпах.
            
Река потеет
Нефтью
И смолой,
Дрейфует баржа –
Отлив сейчас,
Они вдвоем танцуют.
Красный парус
Набухает ветром,
Свингует
На рангоуте
Тяжелом.
Дрейфуют бревна,
Увлекаемые баржей
И где-то
Возле Гринвича
Прибьются,
Пройдя Собачий
Остров.
Эй, ла-ла-ла
Эй, ла-ла-ла

Элизабет и Лестер(26),
Весла хлещут,
Корма скорлупкой
Позолоченной блестит –
Багровый, желтый,
Быстрый ветер
Накатывает воду,
Мокнет берег,
А югозападный разносит
Вниз по течению
Звон колокольный,
Башни белы.
Эй, ла-ла-ла
Эй, ла-ла-ла

"Трамваи, пыльные деревья.
Мне Хайбери до смерти надоел.
А Ричмонд, Кью(27) меня взбодрили
Я там колени преподнял,
Упав в прострации
На днище лодки."

“Ноги шаркают по Мургейту,(28)
Сердце под ними.
После всего он плакал,
Собирался начать все с нуля”
Я ничего не сказал,
С чем мне тут быть несогласным?

На Маргарет Сэндз(29)
Я способен сложить
Пустоту с пустотой.
Обломанные ногти
Грязных пальцев
Мой народ
Смиряет тех,
Кто ждет Ничто.
Ла-ла,
Я в Карфагене
Объявился после.

Я горю, я горю, я горю
О, господи, ты меня выкорчевываешь,
Выкорчевываешь
Меня,
Я горю.


IV. Смерть от Воды.

Финикиец Флебас,
Почивший недели две назад,
Забыл крик чаек,
Волнение в пучине моря,
Забыл про прибыль и убытки.
И вот подводное теченье
Шурша, его костяшки подбирает.
Он возвышался, пал,
Прошел все стадии взросленья
И старенья,
Пока его не поглотил
Водоворот.
Язычник был, еврей?
Эй, рулевой,
Героем предстоишь пред ветром,
Так вспомни Флебаса,
Он был не менее прекрасен
И высок!


V. Что Сказал Гром.

После красных всполохов факелов
На потных лицах,
После стылой тишины
В садах,
После агонии, каменной пустоши,
Воя и крика,
Тюрьмы, дворцовых палат и
Раскатов весеннего грома,
Там, над далекими склонами…
Тот, что был жив теперь мертв,
Мы, все кто жили, теперь умираем,
В нас лишь крохи терпенья.

Здесь нет воды, только камень,
Скалы, сухость, песчаные тропы.
Вьется дорожка средь гор,
Там только камень, безводье.
Была бы вода – мы б напились.
Но нет там прибежища, влаги,
Ноги в песке и пот суше, чем порох,
Вот если б вода – дело другое.
Пористы горы, как зубы гнилые,
Но влагу не сплюнешь –
Так сухо,
Здесь не присядешь, не ляжешь,
Даже стоять невозможно.
И тишина горы оставила эти.
Одиночество тоже покинуло их,
Только раскаты сухого,
Стерильного грома.
Только мелькают
Угрюмые красные лица,
Их гримасы в проемах
Иссохших и грязных домов.
Была бы вода…

Нет даже скал
Были бы скалы,
Была бы вода,
Вода,
Источник,
Бассейн среди скал,
Да просто звуки воды.
Не надо цикад.
Обойдемся без пенья
Травы-сухостоя,
Только бы звуки воды,
Проходящей
Сквозь скалы.
Там, где дрозд
Поет среди сосен –
Птица-отшельник.
Дрип дроп дрип дроп дроп дроп,
Былы бы вода...

Кто этот третий
Бредущий всегда рядом с нами?
Когда я считаю,
То нас всего двое,
Но кто же там рядом с тобою бредет
Там, впереди,
По диковинной белой дороге?
Рядом с тобою
Всегда кто-то есть,
Он, невесомый, скользит,
Обернутый в бурую тогу,
Голова – в клобуке.
Какого он пола? Неясно.
И все же, кто там идет?

Слышен звук где-то очень высоко –
Бормотанье иль матери плач?
Кто эти орды,
Что бредут в клобуках по равнинам,
Спотыкаясь о комья сухие?
Горизонт их кольцом окружает.
Что за город в горах?
Трещины, взрывы, знаменья.
Воздух пурпурный,
Падают башни.
Афины Лондон Вена
Иерусалим
Александрия
Призрачно все.

Собрала волосы в тугой пучок
Пред тем, как
Струны скрипки выдохнули звуки
Под свист мышей летучих (с лицами детей),
Что били крыльями в пурпурном свете,
Сползая вниз по закопченной стенке.
Там были перевернутые башни,
И с них слетал знакомый колокольный звон –
Согласно распорядку,
А из пустых цистерн и высохших колодцев
Звучали голоса.

И вот в дыре вонючей среди гор
Поет трава под тусклым лунным светом,
Она над ветхими могилами растет,
Там, у заброшенной часовни, где
Живет лишь ветер.
И нет в ней окон,
Лишь скрип двери.
Сухие кости безопасны,
Что ни говори.
Но вдруг – взрыв молнии осветит
Петуха
На кроне дерева.
Кукареку! Кукареку!
Потом порывом ветра принесет
Нам ливень.

Ганг обмелел, квелые листья висят
В ожиданьи дождя.
Где-то там вдалеке,
Гимавант(30) собирает тяжелые тучи.
Замерли джунгли, согбенно, смиренно,
И тут гром прозвучал.
ДА
Дайадхвам(31): я слышал как ключ провернулся в двери –
Только лишь раз.
Мы тут все о ключе помышляем,
Каждый в темнице своей.
Мысль о ключе появляется после заката
И после признанья, что все мы в темнице томимся.

Эфемерные слухи на время
Воскрешают погибшего Кореолана(32)
ДА(33)
Дамиата:(34) Ах, как лодка послушна
В умелых руках – и весла и парус.
Море спокойно и сердце забьется
Задорно, как только его пригласишь –
Все в твоей власти.

Я рыбачил на склоне, а позади
Простиралась сухая равнина.
Может быть, нужно порядок
На этой земле навести?
Рушится Лондонский мост,
Рушится Лондонский мост, рушится.
Poi s’ascose nel foco che gli affina
Quando fiam uti chelidon (35)
Я в пламени ищу убежища,
Чистилища –
Быть может,
Ласточкой мне стать?
О ласточка, ласточка(36)
Le Prince d’Aquitaine
A la tour abolie
Принц Аквитании
У останков башни.(37)
Кусками теми я латал
Свои руины.
Все будет как ты хочешь.
Иеронимо опять безумствует.(38)
Датта Дайатхвам Дамьята
Шанит шанит шанит (39)

--------------------------
andrei_ermakov@internet.ru

Примечания:


1. www.newyorker.com/magazine/2008/06/09/the-pound-error

2. Сивилла Кумская – жрица, из храма Аполлона в Кумах (греческой колонии, расположенной недалеко от современного Неаполя). Хотя она и была смертной, Сивилла жила около тысячи лет. Это произошло, когда Аполлон предложил выполнить её желание в обмен на её девственность. Она взяла горсть пыли и попросила жить столько дней, сколько пылинок она держала. Не получившая от Аполлона вечной молодости, Сивилла старилась, тело с годами становилось всё меньше, так что в конце концов могло уместиться в небольшом сосуде. Слышен был только её голос.

3.Посвящение переводится как “лучший мастер,” отсылка к 26-ой Песне Чистилища (Данте). Данте пишет о поэте Арно Даниэле, но Элиот относит комплимент Эзре, который активно участвовал в работе над БЗ.

4. Озеро Старнберг – немецкое озеро в предгорьях Альп

5. Ховгартен – историческая площадь Мюнхена

6. Из «Тристана и Изольды», но в оригинале не дитя, а дева

7. Мадам Сосострис — отсылка к персонажу романа О. Хаксли «Жёлтый Кром», колдунье Сесострис (на самом деле мужчина, переодетый в женщину)

8. Возможно здесь и ниже Элиот перечисляет настоящие и вымышленные карты Таро. Рассуждений о смыслах – миллион, опускаю. Кому интересно, ниже можно посмотреть. Там же есть и рассуждения-натяжки о том, кто такая могла быть мадам Эквитон. Возможно, это его жена Вивьен, у которой (с большой вероятностью) был роман с его другом философом Бертраном Расселом. Обратите внимание на последнюю фразу: «В наши дни доверия нет никому» 
9. Призрачный город – из Бодлера «Семь Стариков» (О город призрачный, плывут кишащих снов потоки…»

10. Морское сражение между Римом и Карфагеном в 260 г до нэ

11. Отсылка к “Цветам Зла” Бодлера, последняя строка из “Au Lecteur”

12. Филоме;ла – по одной из мифологических версий, Филомела, дочь царя Афин, гостила у своей сестры, Прокны, жены царя Фокиды, Терея. Терей подверг Филомелу насилию, и, чтобы скрыть своё преступление, вырвал у неё язык. Филомела рассказала об этом сестре вышивкой на ткани. Разъярённая Прокна убила своего сына от Терея и накормила мужа его мясом. Зевс превратил Филомелу в ласточку.
 
13.ООООООх уж этот Шекспира Цветной Лоскуток – согласно некоторым версиям – слова из популярной песенки, известной в то время, когда писалась БЗ.

14. Hurry up please it’s time – Поторопитесь, пора! - крик бармена во время закрытия бара

15. В поэме слово gammon. Вообще, окорок (gammon), на слэнге может означать пустую болтовню. Но Элиот говорит hot gammon - скорее всего, здесь это означает секс

16. «У озера Леман сидел я и плакал…» – Швейцарское озеро, по-видимому неподалеку от клиники, где Элиот лечился от нервного истощения. Строки «сидел я и плакал» перекликаются с библейскими (о евреях в вавилонском плену) – «на реках вавилонских сидели мы и плакали».

17. Смесь своих строк и строк и из «Бури» Шекспира. Вот как в оригинале и перевод:
Weeping again the king my father's wreck (Не прекращаю плач, погиб король – отец – в морской пучине)

18. Мисс Портер - хозяйка известного борделя в Каире, воспета в солдатских песнях.

19. Цитата из «Парсифаля» Верлена (сборник “Любовь”)

20. В оригинале «Twit twit twit Jug jug jug jug jug jug. So rudely forc’d. Tereu.» Парафраз строк Джона Лили (драматург эпохи Елизаветы I):
Jug, jug, jug, jug, tereu, she cries / And still her woes at midnight rise.

21. Тратта – финансовый термин. Когда оплата товара производится немедленно по предъявлении документов

22. CIF London – торговый термин (Cost Insurance Freight / Стоимость, Страховка, Фрахт включены до порта назначения (здесь Лондона))

23. Тиресий – герой греческих мифов, также персонаж из Метаморфоз Овидия. Зевс и Гера привлекли его, чтобы рассудить их спор о том, кто получает больше удовольствия от любовного соития — мужчина или женщина. По словам Гесиода, Тиресий, испытавший и то, и другое, ответил, что если исчислять общее наслаждение десятью долями, то мужчина получает одну долю, а женщина — девять. Для Элиота – символ смешения мужского и женского начал в его поэме.
Из Овидия:
«Юпитер громко рассмеялся: «У нас готов ответ. Вот человек по имени Тересий. Идет, внимая пенью птиц и гулу пчел. Вот он увидел змей в соитии. Хотел одним ударом убить обоих, но лишь ранил – и вот он превратился в женщину.»

24. Музыка прокралась по воде – цитата из «Бури» Шекспира.

25. Магнус Мартир – англиканская церковь в Лондоне

26. Элизабет и Лестер – королева Елизавета I (так называемая королева-девственница) и ее предполагаемый любовник Лорд Роберт Дадли, граф Лестерский. Подробности здесь:
27. Ричмонд, Кью – районы Лондона

28. Мургейт – район Лондона, бывшие северные врата городской крепости

29. Маргарет Сэндз – в 1921 г Элиот и его жена Вивьен прибыли в клинику Маргейт в Швейцарии на реабилитацию. У обоих наблюдались нервные расстройства.

30. Гимавант – Бог Гималаев

31. Дайатхвам – имейте сострадание к тем, кто заслуживает вашей жалости (санскрит)

32. Кориолан – римский полководец. Подробности:
https://en.wikipedia.org/wiki/Gnaeus_Marcius_Coriolanus

33. DA - звук грома в Упанишадах

34. Дамиата – сострадание, подавать из сострадания (санскрит)


35.P oi s’ascose nel foco che gli affina. «Затем он спрятался в очищающем пламени.»  Данте, Песнь 26, Чистилище. «Он» это Арно Даниэл, средневековый Провансальский поэт. Он только что покаялся и ожидает вечной жизни в Раю.

36. Ласточка, ласточка – из эпической поэмы Альфреда Лорда Тенниссона «Принцесса».
Ласточка улетает на юг, прочь от приземленного поэта.

37. Le Prince d’Aquitane a Ia tour abolie – строка из ‘El Desdichado’ французского поэта Жерара де Нерваля
«Я — мрачный, я — вдовец, я сын того гнезда,
Тех башен княжеских, чьи древле пали стены.
Явилась мне моя померкшая звезда,
Как солнце черное с гравюры незабвенной.
Но ты дала мне свет, и отошла беда.
Верни мне берега Италии блаженной,
Цветок, что скорбный дух мне освежил тогда,
И розы с лозами в садах над влагой пенной.
Амур я или Феб? Я Лузиньян? Бирон?
На лбу моем ожог от уст моей царицы,
В пещере грезил я у вещей Водяницы,
Я дважды перешел безмолвный Ахерон,
И в пенье лирных струн воскресшего Орфея
Святая молится и восклицает Фея»
пер. Н.Я. Рыкова

38. Все будет как ты хочешь, Иеронимо опять безумствует – У Элиота Why then Ile fit you. Hieronimo’s mad againe. Переделанная фраза из пьесы Томаса Кида «Испанская Трагедия»  - полное название книги звучит так: «The Spanish Tragedy, or Hieronimo is Mad Again» (сама по себе очень любопытная вещь, ее называют «прото-Гамлетом», поскольку cчитается, что сюжет и драматические приемы этой пьесы вдохновили Шекспира).
В оригинале героя просят написать пьесу и он отвечает:
«Why then, I'll fit you; say no more.
When I was young, I gave my mind
And plied myself to fruitless poetry;
Which though it profit the professor naught
Yet it is passing pleasing to the world.»
Но у Элиота вместо I’ll – непонятное слово Ile. Но все равно критики считают, что это то же самое и, стало быть, нужно переводить как у Кида: «Ничего не говори, я сделаю как ты хочешь.» По сюжету Кида: Иеронимо – главный герой, его гнев вызвало известие, что убийцами его сына были члены королевской семьи.

39. Шанит – санскритское слово, обозначающее мир, о котором молятся в конце Упанишад. Элиот написал в своих примечаниях, что «Мир, превосходящий понимание» — это «слабый перевод содержания слова». Внеязыковость этой последней молитвы снова возвращает нас к последним строкам Гамлета: «Остальное — тишина. / О, о, о, о».

--------------------------
andrei_ermakov@internet.ru