***

Лошади тоже плачут

Когда мне стукнуло шесть лет, деревенские старожилы и местная детвора нарекли меня «кавалеристом». Тогда, по младости лет, я вначале подумал, что это связано с фактом моей тайной симпатии к пятилетней соседской девчушке Люське. Когда я угощал сластёну-Люську конфетами и шоколадками, то сам от её бабы Шуры слышал весёлую присказку, мне адресованную: «Вишь, какой кавалер внучке выискался!» Эта бабкина прибаутка меня смущала изрядно. Ну, какие могут быть между нами серьёзные отношения, если мне шесть лет исполнилось уже, а красавице-Люське нет ещё хотя бы и пяти годков? Пяток свечей на своём именинном торте она увидит только поздней осенью, а сейчас ещё лето… Сто дней до её дня рождения. Это ж целая вечность!
«Увы, но ах – мала ещё» – с грустью думал я, сидя на крыльце дедова дома…
К тому же, вскоре мой дед Вася объяснил мне-незнайке, что кавалерист – это вовсе не кавалер при жеманной даме, а бесстрашный воин-всадник, который умел лихо воевать, устремляясь в атаку на лихом коне.
«Кстати, внучок, пора бы и тебе к коням привыкать, держаться в седле научиться! Иначе какой из тебя мужик-то вырастет? Так, одно название, без всякого звания» – подытожил дед тот рассказ.
Увы, при всей моей любви к этим умнейшим животным с большими, карими, всё понимающими глазами, осуществление данной идеи казалось мне тогда мечтою несбыточной. Из-за больных ног я и через низенький плетень перелезть не мог...  В детских играх мне всегда приходилось или дырку в тыне искать, или кругалём бежать, а тут – скакать верхом на лошади… Как же я коня оседлать смогу? Он же меня вдвое выше будет: как на него заберусь да править буду? Не деда же просить подсаживать всякий раз: люди засмеют... Нет, эта мечта неосуществима в принципе – думал я, с завистью наблюдая, как мальчишки постарше гарцевали на конях, отправляясь в ночное…
«Так ты будешь с ребятнёй в ночное ходить или сдался уже?» – пытали меня в два голоса мой дед Вася –председатель колхоза и его брат-конюх, дед Никанор (Ликандра по-деревенски). Во время войны дед Ликандра в артполку бесстрашным ездовым был, до звания старшины дослужился. Вот он умел к лошадям подход находить. Без кнута и лишних понуканий его слушались даже самые строптивые кони. «Мне бы так с лошадьми ладить…» – мечтательно думал я. А тут… конец моим надеждам…
Со слезами на глазах я пытался что-то мямлить о том, что на коня я сам сесть не могу, а просить кого-то подсаживать меня просто стыдно… Но эти слова получались какими-то жалкими. От этого на душе было ещё горше, ведь при моих слезах батя-спецназовец говорил чётким командирским голосом, не терпящем возражений: «Отставить слёзы! Вытри глаза и действуй! Эка, нюни распустил, да сырости прибавил!»
А тут в серьёзный оборот меня деды-фронтовики в оборот взяли: при них вообще грех слёзы по щекам размазывать…
«Ты, парень, только для себя сейчас сам реши: хочешь ли добиться успеха или безропотно уже и «крылья сложил»? – продолжали допытываться братья-старики. Мы, чем можем, – поможем. А дальше ты уж сам, по-мужски, действуй!»
Конечно же, я был за участие в ночном обеими руками. Да и подвести своим малодушием дедов-фронтовиков я просто не мог: кто бы с тщедушным трусом дело иметь хотел бы? И с этого памятного дня и в жару, и в дождь для меня начались напряжённые занятия по выездке, то есть – по умению держаться в седле и гарцевать вовсе без оного.
Тогда, шестьдесят лет тому назад, и самого термина «иппотерапия» в советской медицине может быть ещё не было, не говоря уже о применении лечебно-оздоровительного эффекта от верховой езды. Но дед Вася с братом каким-то своим «шестым» крестьянским чувством, идущим от души, осознали, в чём я тогда нуждался более всего.
«Вы мне внука не разбейте, всадники безголовые!» – беззлобно ворчала баба Катя, по обыкновению хлопоча у русской печи. Но деды, пусть и мягко, но непреклонно, гнули свою линию. Как же я им благодарен за это!
С той летней поры мой день начинался с лошадиного «цирка», как с улыбкою называла баба Катя мои занятия под присмотром деда Ликандры. Каждое утро под окном, где стояла моя кровать, раздавалось призывное негромкое лошадиное ржание. И после этого «И-го-го»! по ту сторону стекла возникали добрейшие лошадиные морды кобылы Майки или жеребца Мальчика – смотря кого из них конюх к занятиям со мною готовил. Так с радостного пробуждения начиналось моё деревенское утро. Ведь не будешь же понапрасну валяться в постели, когда на улице тебя уже ждёт верный друг! После нехитрого завтрака-«похватка», уже согретого заботливой бабой Катей, прихватив для гостинца лошади посоленную краюху хлеба, морковку или свеклу, я пулей вылетал на крыльцо.
Разве передашь словами состояние счастья, когда ощущаешь на ладошке прикосновение мягких, чуть влажных конских губ, а потом и лёгкий тычок носом в мою вихрастую макушку! Лошади тоже умеют говорить: «Спасибо!» по-своему. После короткой трапезы лошадь намного охотнее ложилась на боковую, будь то Мальчик или Майка – тот, кого из них дед Ликандра ко мне направлял-делегировал в тот день. С высокого крыльца дедова дома мне только и оставалось-то, что аккуратно переставить ногу через брюхо четвероногого друга, а дальше кони сами знали, что делать.
Осторожно вставая на ноги, чтобы не уронить меня-седока неумелого – Мальчик или Майка чуть взбрыкивали задними ногами. Так умело они перемещали мою «пятую точку» на нужное место своей спины.
Дед Ликандра не уставал повторять, что умный и добрый всадник всегда найдёт общий язык с понятливой лошадью. Мои же четвероногие друзья оказались не просто умными – более чем!.. Может быть, видя мой недуг, они проявляли ко мне ещё и немалое сострадание. А ведь это чувство далеко не всем из нас, людям разумным, свойственно!
Чтобы не отбить себе копчик, при быстром аллюре добрые наставники научили меня ритмично привставать с конского хребта. Тут важно было войти в темп бега – тогда и получишь ни с чем не сравнимое удовольствие от верховой езды.
Но особую радость я испытал пару лет спустя, когда по ранней весне у Майки явился на свет сынок-стригунок, не без моего участия названный Моментом. По правилам лошадиного имя наречения кличка жеребёнка должна начинаться с первой буквы клички матери, то есть с «М», а внутри кличка стригунка должна иметь так же первую букву от клички отца – тоже «М». Вот деды и пришли ко мне, пацану за советом по непустяковому вопросу. У них на языке вертелись Мамай и Мармелад, Мурман и Мукомол, Мамонт и Миллиметр… Но мы же понимали, что всё это – не то. А ведь, чуть перефразируя известный афоризм: «Как коня вы назовёте, так тот конь и побежит»…
И тут меня осенило: «А что, если назвать жеребёнка Моментом? Ведь только его позовёшь – он в момент прибегает. И горбушку моментально съедает, только дай!» На том все с улыбкою и порешили. А мне за сообразительность от деда Васи – деревенского кузнеца по совместительству, досталась в подарок подкова «на счастье»… Он эту подкову при себе носил ещё с войны. Может и она его оберегала в ту пору?
Одним словом, не отступая от мамы-Майки ни на шаг, и Момент приноровился прибегать «на дежурство» с нею к дедову дому, получая за верность от меня дополнительный посоленный ломоть свежеиспечённого бабушкиного каравая. Так у меня появился новый компаньон для безобидных мальчишеских забав, когда мы отправлялись в ночное.
«Ты понять и полюбить лошадь должен. И тогда она тебе тем же ответит», – приговаривал мне дед Ликандра – подлинный знаток лошадиных душ. «Добрая лошадь, что человек, – её, сердешную, бить – грех сущий!, – поучал меня колхозный конюх, – ты левой или правой пяткой по крупу надави чуть – туда лошадка и повернёт. Чуть вперёд подашься, – лошадь быстрее припустит, а назад, к спине приляжешь, – и конь медленнее пойдёт». Эта наука мне впрок пошла: в отличие от друзей-мальчишек, я без хворостины к коням подходил, и они слушались меня беспрекословно! Даже с радостью! Да и зачем все эти розги, когда при помощи подсоленной горбушки или той же хрустящей морковки с лошадью быстрее поладить можно?..
В нередких деревенских дерби, под залихватский посвист мужиков с мальчишками и одобрительные возгласы односельчанок, именно мои лошадки нередко финишировали первыми! На таких импровизированных скачках мне и делать что-то особо не приходилось: моя лошадь сама мчалась к победе, а мне только и оставалось, чтобы в седле усидеть, да не мешать четвероногому другу. В такие победные минуты моей щедрости и благодарности в адрес резвого чемпиона местного масштаба предела не было!..
Так продолжалась наша дружба с Мальчиком, Майкой, а потом и с Моментом на протяжении целых шести лет – половину всей моей мальчишеской жизни…
А когда мне исполнилось тринадцать, наступило лето, оставившее в моей детской душе ощущение большой, просто невосполнимой потери...
В час предосеннего прощания со своими лошадьми я заметил, как из их погрустневших глаз вдруг… показались слезинки. Да и у меня некстати повлажнели глаза и запершило в горле. В тот момент я и думать не мог, что больше никогда не увижу ни Мальчика, ни Майку…
А тогда, в июне 1968-го года, приехав, как всегда, на летние каникулы в гостеприимный дедов дом и прибежав на конюшню, я не обнаружил в стойлах ни Мальчика, ни Майки. На их местах стояли другие, какие-то незнакомые мне кони. И таблички при них были новые – Орёл и Пепел. Приветственным, но каким-то грустным «И-го-го!» из старых друзей меня встретил лишь верный Момент...
Отводя глаза в сторону, как бы извиняясь и оправдываясь, дед Ликандра пробормотал негромко: «Нет теперь у нас ни Мальчика, ни Майки… Пришла и их пора… Из райсельхозотдела приказали ветеранов на мясо сдать. Кому-то в городе конской колбасы до чёртиков захотелось… Жизнь такая, понимаешь?.. Списали мы их по старости… Но ты, парень, не очень сокрушайся: Момент-то в строю! Он тебя в стойле заждался, поди. Так что и сейчас есть кому жизнь продолжать! Лошади, что люди: на место стариков молодые приходят, чтобы было кому традиции сохранять! Иди к коню верному, садись в седло и вперёд! Отставить слёзы!»
О том, что на деле означают эти слова, я осознал позже… Но с тех пор я ненавижу разговоры о немощи и ненужности стариков.
…И не ем конскую колбасу…