У меня был одноклассник. Изменивший присяге...

Мы росли в 1970-х. Смотрели дружно в семьдесят четвертом американский вестерн "Золото Маккены", а еще "След Сокола" и "Белых волков" с Гойко Митичем. В семьдесят пятом "Братьев по крови" с Дином Ридом и все те же Митичем. А еще фильмы с Пьером Брисом "Виннету и Верная рука", "Виннету - сын Инчу-Чуна", "Серебряное озеро". Мы играли в индейцев и ковбойцев. Мастерили себе луки и стрелы, дергали гусей за хвосты на даче у родственников, чтобы сделать себе головные уборы, как у Чингачгука, Оцеолы, Текумзе. Свои дворы и подъезды расписывали стенными граффити, еще не зная этого слова. Ставили метки, столбя территорию. Здесь был Виннету, а здесь живет Ташунко-Витко.

А еще мы читали взахлеб Жюля Верна, Ивана Ефремова, Вальтера Скотта, Фенимора Купера, обменивались книгами. Сбегали из школы в кино, чтобы по десятому разу посмотреть любимые фильмы. Нам даже удавалось проникать на сеансы, снабженные возрастным ограничением "Дети до 16 лет не допускаются". Либо пролезали как-то мимо бабушек-контролерш, либо, если фильм показывали по вечерам в летнем кинотеатре, лазали через забор. А какие очереди - километровые - выстраивались в кассы на такие исторические фильмы, как "Спартак", "300 спартанцев", "Викинги", "Клеопатра", или на совершенно обалденный итальянский политический боевик про неофашистов "Площадь Сан-Бабила, 20 часов".

У меня был одноклассник. Славный парнишка. Мы дружили с ним и еще с парой ребят. А с остальными пацанами я как-то не сошелся. Это была моя вторая школа, куда я перешел в четвертом классе. И очень часто мне приходилось драться с пацанами. Такое нормальное взросление, этап возмужания и выстраивания строгой иерархии в мужском коллективе. Даже если это пока лишь пацанячья школьная банда лихих сорванцов. Дня не проходило без драки. А так как я всегда был один против нескольких, то зачастую приходил домой, тщательно скрывая разбитую губу или нос. Я не любил эту свою вторую школу. Порой просто ненавидел ее. Обожал свою музыкальную школу, куда ездил в город на занятия пять раз в неделю. А вот точно так же ездить в бывшую общеобразовательную школу мама не хотела отпускать, как я ее ни упрашивал перевести меня обратно. Ну если я после занятий в школе, во вторую смену мотался почти каждый день в музыкалку, тратя по пятьдесят минут - час, на автобусе и метро, то почему я не могу ездить также и в школу с утра? Неужели то соображение, что я буду целыми днями в городе, голодный и усталый, останавливало маму? Так ведь в школе у нас была столовая. И потом мама всегда давала мне карманные деньги, которых хватало не только на дорогу. Десять копеек в город и десять обратно. А у меня в кармане всегда было не меньше полтинника.

В нашем бакинском детстве мы сохранили и использовали еще дореволюционные названия мелочи. Копейка, двушка, алтын, пятак, гривенник, пятиалтынный, двугривенный, полтинник. Я еще застал точильщиков, которые ходили по дворам и кричали: "Точу ножи, ножницы!". Прямо, как в книжках Горького, Каверина, Пантелеева, Гайдара о дореволюционном времени и первых советских десятилетиях. А еще по дворам ходили молочницы с бидонами. И в сумках у них аккуратно были уложены полулитровые баночки с мацони.

У меня был одноклассник. Дружок. Не такой, как два остальных - закадычных, но тоже хороший приятель. Нередко выручавший меня из разных передряг. Я ведь был хулиганом. По мне, особенно сейчас, этого ведь не скажешь? Думаете, если учился в музыкалке, ходил со скрипочкой, то был весь из себя такой приличный мальчик из интеллигентной семьи? Ага! Щас! Я еще на спорт ходил. В бассейн. Разряды по плаванию имел. Тоже обожал свою секцию, как и музыкалку. А еще школу любил прогуливать. Вообще не был отличником. Даже хорошистом. Так, средненько учился. На троечки. Кроме литературы. Сочинения хорошо писал. Наша Алла Васильевна каждый раз доставала из стопки тетрадей мою, раскрывала ее и говорила классу: "Учитесь, как надо излагать свои мысли. Самое лучше сочинение, на пятерку с плюсом, можете на перемене посмотреть, или спросить у него, как это ему так удается красиво описать природу и вообще выразить свои мысли. Он точно будет знаменитым писателем, когда вырастет!".

Лучше бы Алла Васильевна этого не делала. Поставил бы тут смайлик, если бы они бы были в нашем детстве. Потому что обычно после таких похвал по моему адресу я еще больше выхватывал люлей от одноклассников, чтобы не загордился. И не возомнил себя лучше других. Сейчас я, конечно, безумно благодарен своим одноклассникам за эти уроки смирения и терпения. А тогда, отбиваясь от сразу трех-четырех или даже пяти пацанов сразу, до крови на костяшках кулаков, я отчаянно ненавидел и школу, и одноклассников, и вообще весь этот несправедливый уклад жизни. Но дома упорно молчал. И родители так ничего и не узнали. Быть может, только младший братишка о чем-то догадывался. Сейчас такие отношения называют "буллингом". Дурацкое английское слово, как и его применение. У нас было обычное детство. Ну не вписался я сразу в коллектив. Однако я не был тотальным изгоем в классе. Трое-то друзей у меня нашлось. Которые, когда могли, или были вдруг рядом на школьном дворе, или после занятий, то пособляли, вставали спина к спине. И мы отражали атаки вместе. Но обычно мне приходилось отбиваться одному. Ну так получалось.

Сейчас я в очень теплых отношениях со всеми одноклассниками из второй своей школы. Со всеми, кто еще жив. Кого не унесли войны, афганская, карабахская, нищета и бандитские разборки в девяностых. Мы встретились классом на первое мая в 2009 году. Те, кто смогли приехать. Восемнадцать человек из сорока. Взрослых, зрелых, с сединой на висках, многое повидавших в жизни. Это было так трогательно. Увидеться после долгих лет - четверти века. Да, чуть не забыл. Кроме этих троих дружков, у меня были еще два-три товарища. С одним из них до сих пор поддерживаем связь. А с теми, с кем приходилось драться, мы тоже периодически списываемся, общаемся, дружим. Давно простив школьные обиды. Называя друг друга - братишками. Это было наше детство, наши пацанские разборки. Та неизбежная социализация и инициация мальчишек в будущих мужчин.

Так вот, я до четвертого класса был хорошистом. Но когда стал ежедневно драться по поводу и без, то быстро скатился в троечники. Я тогда просто забил болт на учебу. И к седьмому классу стал настоящим бунтарем. Отпустил длинные волосы. В восьмом классе уже стал слушать тяжелый рок. Интересно, что наша директрисса, которая ходила по школе с ножницами и чиркала ими волосы на палец длиннее, чем принято, меня ни разу не тронула. А обходила стороной. Неужели же я был таким грозным для нее? Не верится. Но какая-то, быть может, внутренняя сила все же была. Во взгляде. Мы с ней сталкивались в коридоре. Я смотрел немного мимо нее. Не то, чтобы дерзко, а как-то с ленцой и, может быть, вызовом. Потом медленно переводил взгляд на нее, глаза в глаза. И тут она робела, опускала ножницы и голову, и понуро уходила ловить себе новую жертву для принудительной стрижки. Так, уже в четырнадцать-пятнадцать лет я ощутил некую тайную власть, силу взгляда, которой, впрочем, не злоупотреблял. Здесь снова просится в текст забавная рожица - смайлик.

Однажды учительница азербайджанского языка влепила мне сразу пять двоек. Это было, кажется в шестом классе. Совершенно незаслуженно, как жертвам массовых репрессий. Мы еще не знали слова "Гулаг". Но у нас в школе стояли стенды с Тухачевским, Блюхером, Уборевичем, Якиром, другими осужденными в 1937-38 годах троцкистами, которых Хрущев массово и незаслуженно реабилитировал в 1956-61 годах. Их фотографии и краткие биографии на стендах стояли, наверное, в школе с начала шестидесятых. Я любил их изучать. А еще у нас была замечательная панорама Великой Отечественной войны. Внуки ветеранов-фронтовиков, мы обожали фильмы про войну. Сами играли в войнушку. Причем никто не хотел быть немцем, только советскими мы были. А за фашистов приходилось выступать по очереди и крайне неохотно.

На уроке азербайджанского как-то раз мы сильно шумели. Пока пожилая и замученная детским непослушанием учительница писала на доске, и тут кто-то слишком громко крикнул, или уронил что-то на пол с грохотом. Учительница обернулась, она была очень строгой и сердитой. Первым кто попался ей на глаза, оказался я. Но это не я нашалил тогда. А она решила, что виновник найден. Подняла меня, отругала, сказала, что я - скотина и негодяй. Подошла к столу, раскрыла журнал и влепила мне двойку. Когда я стал протестовать, она злорадно подозвала меня к своему столу и на моих глазах поставила еще четыре двойки до конца месяца. И четверти. Я охренел. Как так? За что? Я ведь ни в чем не виноват!

Но учительница была непреклонна. На перемене я попытался реабилитироваться перед директриссой. Она посмотрела на меня, еще не длинноволосого, и печально вздохнула: "Я ничего не могу сделать, не могу заставить Тамиллу-ханум исправить оценки в журнале, они уже там стоят. Поэтому тебе следует на каждом уроке до конца четверти отвечать ей на пятерку, чтобы средняя оценка получилась - тройка". Я не верил своим ушам. Как так? Ведь это подло, несправедливо! Не я шумел в классе, и почему я должен добиваться этой долбаной тройки, когда у меня могла бы быть пятерка по азербайджанскому? Честно говоря, я слабовато знал родной язык своих предков по отцу. Наша семья, как и многие семьи коренных бакинцев, была русскоязычной. Но тут пришлось попотеть. Я к тому времени практически наизусть знал книги Жюля Верна, прочитал его собрание сочинений от корки до корки. В книжном магазине я купил книгу "80 тысяч километров под водой" на азербайджанском, и прочитал ее. Еще купил книгу "Анекдоты Моллы Насреддина" на русском и на азербайджанском. Два экземпляра. И тоже прочитал оба взахлеб. Это помогло мне получить пять пятерок. Так что к концу четверти у меня была законная тройка по азербайджанскому. Но этот казус, должно быть, повлиял не только на то, что в дальнейшем я не особо старался по предмету "родной язык", который был вторым после русского, но и вообще все больше и увереннее превращался в прогульщика и хулигана.

В седьмом классе у меня появились джинсы. Советские. Московской фабрики "Рабочая одежда". Из ткани "Орбита", как у Андрея Миронова и Владимира Басова в фильме "Будьте моим мужем". Эта ткань только пока была новой походила на американский деним. Она не терлась, не линяла, а просто теряла свой вид. И чем больше ее стирали, тем больше эти джинсы становились простыми портками. Папа купил две пары таких штанов. Себе и мне. Вообще практически весь наш класс был одет в такие же, или похожие польские джинсы "Одра", либо болгарские "Рила". Они тоже не терлись, не линяли. В начале восьмого класса один парень, тезка моего отца, пришел в голубых линялых джинсах "Левис", настоящих американских. Ему их отдала старшая сестра. Она уже окончила институт и работала, могла себе покупать штаны у спекулянтов. И все остальные в тайне вздыхали, глядя с каким небрежным видом ходит наш одноклассник в фирменных штанах.

Один из наших пацанов, сын математички, носивший серые польские штаны "Одра", блондин с серыми стальными глазами, любил враскачку выходить к доске, чтобы решить задачу. Он вставал в позу ковбоя, раздвинув ноги в обуженных брюках-дудочках, чтобы нравится девчонкам. Наивный. Мы не имели особой ценности в глазах своих ровесниц, очень быстро повзрослевших в четырнадцать лет, выросших и в высоту, и в профиль в районе грудной клетки. Наши одноклассницы засматривались на старшеклассников. Писклявые, мелковатые сверстники их ничем не привлекали тогда. А этот математичкин сын был довольно высок и альфа-самцовый в свои годы. Впоследствии, как мне рассказал один одноклассник, этот истинный ариец, на самом деле, ашкеназ польско-немецкого происхождения, стал вором в законе и смотрящим в одном крупном городе в России. Забавно, не правда ли?

У меня был одноклассник. Друган. Из тех, с кем мы часто вместе ходили на шаталлу. Бакинское словечко. Шаталла - шататься, бродяжничать, сбегать с уроков. Этот одноклассник, как все мы служил в Советской армии, присягал на верность Родине. В самой южной точке Советского Союза - на Кушке. И командировки за Речку у него были. И вернулся домой с удостоверением "участника боевых действий". Когда СССР разваливался, он одним из первых уехал из Баку в Россию. В девяностые и голодал, как все, и торговал, и мотался в Турцию и Китай с большими клеенчатыми сумками в клетку, возил шмотки и всякий ширпортреб. Поднялся. Стал по крупному бизнесом заниматься. Мы с ним не виделись много лет, и вдруг в конце нулевых он ко мне постучался в "Одноклассниках". Ничего себе! Вот это встреча. Мы общались только, переписываясь. Изредка по скайпу болтали. Я смотрел на усталое и потрепанное жизнью лицо своего одноклассника, которого помнил совсем маленьким, таким живчиком, очень умным и смышленым. Вообще в молодости он походил на Теренса Янга - итальянского актера, игравшего в комедийном спагетти-вестерне "Меня зовут Троица" - бесподобного лентяя и обаятельного разбойника. Представили типаж? Такой красавчик хулиганистый. А тут на меня смотрел измотанный жизнью сорокалетний чувак, циничный и беспринципный. Совсем не такой, каким был Теренс Янг со своей обезоруживающей улыбкой.

Мы обрадовались друг другу. Все-таки нас многое связывало в детстве. Дружба, в первую очередь. Совместные бродяжные походы на шаталлу. Но в разговорах о современной жизни в России с ним нельзя было затрагивать многие темы. Он отчаянно мечтал вырваться в Америку. Ненавидел "свинцовые мерзости" российской жизни, криминал, коррупцию, чиновников, бандитов, которым ему приходилось платить за крышевание его бизнеса. Я попытался ему объяснить, что жизнь в Америке сильно отличается от его розовых мечтаний. Но он не хотел меня услышать. Не верил ничему, кроме того, что втемяшилось ему в башку в конце восьмидесятых - в начале девяностых. Это был фанатично верующий в истинный земной рай - Соединенные Штаты Америки. Где-то за год или за два до киевского майдана и зимней олимпиады в Сочи ему удалось всей семьей перебраться в Штаты по... студенческой визе. Но если дочка его на самом деле стала учиться в тамошнем колледже, жена тоже пошла на какие языковые курсы для взрослых эмигрантов, то мой ушлый одноклассник занялся тем, что у него получалось лучше всего, на чем он собаку съел еще в России - своим привычным бизнесом. Пошло и поехало. Человек он был не бедный. Сумел перевести из России в Америку определенный капиталец, потом как-то и гринкарту выправил себе и жене с дочкой. Мечта осуществилась.

Мы с ним долго не общались. Когда началась СВО, он написал мне, что у нас страна-агрессор, хотя еще в 2014 он высказался в том духе, что мы, дескать, отжали у бедной Украины Крым, и что ему за это ужасно стыдно. Уже два с лишним года мы с ним вообще не общаемся. Он пытался мне в вацапе присылать ссылки на фейсбучные посты записных предателей, неовласовцев, убегантов. Но фейсбук у нас, слава Богу, недоступен. А заходить на свою бывшую страницу через VPN я даже ради того, чтобы пообщаться со знакомыми в Америке, Европе, Австралии, не стал бы. Поэтому ответил однокласснику, чтобы не старался, я все равно не читаю вражескую соцсеть. Да и с ним мне общаться не хочется. Наша последняя переписка оказалась короткой. Я отвечал ему односложно и несколько вызывающе, с плохо скрываемым раздражением. Нет, прямо я ему не хамил, не матерился, но по моему тону он все понял. И с какой-то щемящей тоской написал, что если когда-нибудь я снова захочу с ним пообщаться, он всегда на связи, будет рад поговорить, только не о политике. Почему я вспомнил сегодня о своей школьном дружке? Наверное, это возраст. Сентиментальность? Вряд ли. Скорее, христианское понимание, осознание собственного несовершенства, грехов и ошибок, набитых как шишки на седой башке. Если бы мы сейчас вдруг встретились с ним, на нейтральной территории, лучше всего в Баку, то, быть может, простили бы друг друга, обнялись бы. Ведь по сути, он не предал так нашу Родину, как это сделали многие именитые звезды кино, театра, шоу-бизнеса. Он просто хотел жить со своей семьей под защитой закона, в спокойствии и уюте. Не знаю, насколько он страдал в России, в столице, не был в его шкуре. Мне не приходилось платить бандитам-рэкетирам, которых он отчаянно ненавидел. Или чиновникам-мздоимцам. Он просто был моим одноклассником. Нередко прикрывал мне спину в школьных драках И я скучаю по нашим беседам с ним...

29. 07. 2024 г.