Приписанная Пушкину Гавриилиада. Глава 3

Оглавление и полный текст книги «Приписанная Пушкину поэма «Гавриилиада» – в одноимённой папке.


Приписанная Пушкину поэма «Гавриилиада»
Глава 3. О признательных письмах Пушкина в связи с процессом о «Гавриилиаде» 1828 года

    
     В деле о «Гавриилиаде» 1828 года имеется два признания Пушкина: одно реальное, а второе мистифицированное.

     Начну со второго, наиболее распиаренного, о котором в «Летописи жизни и творчества Александра Пушкина» в 4 томах («Слово/Slovo», 1999 год, том 2) даётся следующая информация:

     «Октябрь, 2. Вторник. Пушкин вызван к главнокомандующему графу П.А. Толстому, который объявил поэту мнение государя: «...я его слову верю. Но желаю, чтобы он помог Правительству открыть, кто мог сочинить подобную мерзость и обидеть Пушкина, выпуская оную под его именем». Пушкин по размышлении попросил разрешения написать письмо лично императору, тут же написал его, признавшись в авторстве «Гавриилиады», и вручил графу Толстому конверт. На следующий день на рукописи первой песни «Полтавы» Пушкин сделал запись: «2 октября письмо к Ц<арю>».
     <…>
     Октябрь, 7. На заседании Временной Верховной комиссии (высшего органа власти в стране на время отъезда государя на войну с Турцией) было решено передать письмо Пушкина от 2 октября, не распечатывая, в руки государю, который должен возвратиться в Петербург 13 октября».
(стр. 420-422/879-881)

     В записи от 2 октября 1828 года сказано, что Пушкин «признался» императору в своём авторстве «Гавриилиады», однако долгое время это было просто громко декларируемым (настойчиво навязываемым) предположением, принимаемым на веру далеко не всеми пушкинистами.

     Первым «доказательством» для верующих в авторство Пушкина, стали слова Бартенева Юрия Никитича (не путать с известным издателем и пушкинистом Бартеневым Петром Ивановичем и его сыном Юрием Петровичем!) из его «Записок» (опубликованных в 1886 году в журнале «Русский архив»), многие страницы из которых представляют собой конспекты рассказов Голицына А.Н., лично слышанные Бартеневым Ю.Н.
     Обычно приводятся следующие слова из записи от 30 декабря 1837 года:
     «Гаврильяда Пушкина. Отпирательство Пушкина. Признание. Обращение с ним государя…».
     Иногда даётся несколько расширенный вариант записи: «Управление князя Кочубея и Толстого во время отсутствия князя. Гаврильяда Пушкина. Отпирательство Пушкина. Признание. Обращение с ним государя. – Важный отзыв князя, что не надобно осуждать умерших».

     При публикации второго варианта в сноске указывается, что в первом предложении Бартенев Ю.Н. сделал описку, и в данном случае следует понимать вместо последнего в предложении слова «князя» слово «государя». Но одновременно публикаторы, исправляя одну ошибку, в том же предложении сами делают другую: пропускают запятую.
     В этом предложении речь идёт об уже упоминавшейся Временной Верховной комиссии, образованной в 1828 году в составе графа Толстого П.А., графа Кочубея В.П. и князя Голицына А.Н., но с потерянной запятой после первого слова «князя» это сообщение становится трудно понятным: получается, что Голицын А.Н. говорит о комиссии в составе только князя Кочубея В.П. и Толстого П.А. Однако хорошо информированные читатели могут вспомнить, что граф Кочубей В.П. был введён в княжеское достоинство только в 1831 году, и тогда смысл этого предложения вообще теряется.
 
     Я предлагаю ознакомиться с полным текстом записи Бартенева Ю.Н. от 30 декабря 1837 года, так как считаю, что, прежде чем на основании какого-либо документа делать некие далекоидущие выводы, необходимо этот источник информации подвергнуть самому пристальному рассмотрению. Итак:

                «Четверток, 30 декабря 1837 года

     Сегодня князь очень милостив и обязателен. Разговор об Альманахах. Замечание Булгакову. – Показывает нам трости Цесаревича, князя Кочубея и Датского посланника. – Отзыв о писателе Легру. Насчёт воспитания, насчёт дружбы с женщинами. Кошелево слово: ешь в мою голову. – Князь изнуряет себя голодом, двукратны случай. – Стихи Пушкина и ответ на них Филарета. Отзыв князя о Пушкине. Начало Лицея Малиновским; отзыв князя об Энгельгардте. Управление князя, Кочубея и Толстова во время отсутствия князя. Гаврильяда Пушкина. Отпирательство Пушкина. Признание. Обращение с ним Государя. – Важный отзыв князя, что не надобно осуждать умерших. – Мнение князя о плотской любви: la fange* есть граница дружбы между женщинами. Рязанов, больная дочь Плещеевой. Лечение, Ленивцов рисует на тарелках. Корыстные виды Рязанова. Неудача взять его дочь в чужие края. – Перемещение мёртвых Орловых в Юрьев монастырь. Сумятица в монастыре. – Мнение князя об основании сердца. – Семь сот писем царской фамилии. Письмо князя к Государю. Ответ его. Тайна. Cette letter me vient au coeur**. Смелость изложения. Дочь государева***. Очерк её характера. Треугольная шляпа. Княгиня Радзивилл. Нарышкин. Совет князя. Характер Нарышкина. Отыскивание места для погребения. Извещение Государя о смерти дочери. Анекдот тайного благодеяния князева, где дочь играет главную роль. Рескрипт на брильянтовые знаки ордена. Медалька Французская, доклад о Немце, доклад о Бардовском. – Сознание внутреннего возвращения. – Отзыв Екатерины Вольтеру о прогулке мёртвых. – Едет обедать к Государю. – Прочитал письмо, желая нас потешить. Беспорядок в бумагах. – Митрополит Серафим повторяется. – Сравнение человека с виноградной лозою.
     * Грязь, разврат.
     ** Это письмо действует мне на сердце.
     *** Скончавшаяся в цветущей молодости Софья Дмитриевна Нарышкина, невеста графа А.П. Шувалова. П.Б». 
(«Русский архив», 1886 г., № 7, стр. 326-327)

     Конечно же, сразу бросается в глаза крайняя бессистемность рассказа Голицына А.Н., хаотичность перескакивания от одной темы к другой, которая в просторечии называется «путаницей» или «недержанием речи». Это достаточно типичное желание людей пожилого возраста – потешить своё самолюбие вниманием слушателей следующего поколения (Голицыну А.Н. на тот момент шёл 65-й год жизни, Бартеневу Ю.Н. – 46-й год). А в таком состоянии перехлёста эмоций в воспоминаниях вполне возможно что-то и перепутать, или к чему-то полузабытому кое-то и присочинить, или прихвастнуть чем-то живущим только в собственных фантазиях…   

     Конечно, описку: «князя» вместо «государя» публикаторы заметили. Но постарались не заметить сразу возникающее сомнение: а где гарантия, что в приведённой записи нет ещё и других описок? Например, слово «признание» может быть следует читать как «непризнание»? 

     Да и вообще, почему слово «признание» трактуется, как признание Пушкина в своём авторстве?
     Пушкину задавался вопрос: кто автор «Гавриилиады» и Пушкин в своём конфиденциальном письме, судя по всему, на него прямо ответил.
     И ведь из слов Голицына А.Н. в передаче их Бартеневым Ю.Н. отнюдь не следует, что Голицын А.Н. указал на Пушкина как автора «Гавриилиады»!

     Доказательством того, что именно слова Бартенева Ю.Н. служили основой, на которой Пушкину долгое время приписывали «Гавриилиаду», служит небольшая заметка известного в своё время историка Шумигорского Е.С. под заглавием «Кто автор «Гавриилиады», опубликованная в газете «Новое время» 17 октября 1903 года (№ 9921):
 
      «Полемика, имевшая целью уяснить, был ли Пушкин автором «Гавриилиады», кончилась в сущности ничем, так как осталось неизвестным содержание письма Пушкина к императору Николаю Павловичу по этому вопросу: официальный отказ великого поэта, в письме к Бенкендорфу, от принадлежности его перу «Гавриилиады» конечно не может быть убедителен ни для одного серьёзного историка литературы. Императору Пушкин писал как отцу, а Бенкендорфу – как предержащей политической власти.
     Но хотя письмо Пушкина к государю и не отыскано, однако о содержании его давно уже существует указание в исторической литературе, в «Рассказах» знаменитого князя Александра Николаевича Голицына, бывшего другом Александра I и довереннейшим лицом императора Николая Павловича: ему поручал государь, на время отлучек своих из Петербурга, заботы об охране своей августейшей семье. «Рассказы» князя Голицына, с его слов, записываемы были Ю.Н. Бартеневым часто в конспективной форме, причём князь, по желанию Бартенева, иногда сам проверял правильность записей. В записи от 30 декабря 1837 г., между прочим, значится: «Гаврильяда Пушкина. Отпирательство Пушкина. Обращение с ним государя. Важный отзыв князя (Голицына), что не надобно осуждать умерших» (Пушкин умер в январе 1837г.)* Нет сомнения, что император Николай сообщил Голицыну о письме Пушкина и что сам Голицын, в силу субъективных мотивов, склонен был сочувствовать положению поэта и снисходительно отнестись к непростительной шалости его юношеского пера: в таких же рассказах своих Голицын, бывший в молодые годы явным атеистом, подробно излагает своё обращение к Богу в более зрелом возрасте, когда религиозность его дошла даже до аскетизма. Живой пример Голицына вероятно вставал перед глазами императора, когда он читал покаянное письмо гениального поэта; для Голицына же оно было как бы страницей из собственной биографии.
     * «Р. Архив», 1886, т. II, 327.».

     Эта заметка является характерным образчиком безответственного отношения горячих поклонников идеи объявить Пушкина автором «Гавриилиады» к фактам.

     Во-первых, Пушкин никогда и ничего не писал Бенкендорфу А.Х. по поводу «Гавриилиады». Оба его показания по делу «Гавриилиады» приведены в главе 2.
     Это заявление Шумогорского Е.С., конечно, вызывает недоумение: как может человек, желающий выступить арбитром в каком-то деле, не знать подробностей этого дела? И, хотя напрашивается ответ: «Шумигорский Е.С. не литературовед, а историк, и это ему простительно», но следом встаёт следующий вопрос: «Зачем тогда взялся не за своё дело?»

     Во-вторых, Шумигорский Е.С. называет Голицына А.Н. «другом Александра I и довереннейшим лицом императора Николая Павловича», что является для автора основой для следующего утверждения: «Нет сомнения, что император Николай сообщил Голицыну о письме Пушкина».
     А вот это уже прямая подтасовка фактов, непростительная для историка.

     Голицын А.Н. был другом и доверенным лицом императора Александра I. В течение длительного времени он руководил работой в сфере духовного строительства в Российской империи – сначала в должности обер-прокурора Священного Синода, а потом министра духовных дел и народного просвещения. В 1824 году Голицын А.Н. утратил значительную часть доверия Александра I, запретившего деятельность масонских организаций в России, и в ведении Голицына А.Н. остался только почтовый департамент.
     Голицын А.Н.  не был «довереннейшим лицом императора Николая Павловича», как об этом пишет Шумигорский Е.С. Николай I видел в Голицыне А.Н. бывшего друга своего брата Александра I – ещё со времён их совместных детских игр – и не более того. Назначение Голицына А.Н. членом Временной Верховной комиссии – это, скорее всего, со стороны Николая I дань памяти своего брата, так как никаких других назначений от Николая I Голицын А.Н. не получал.
     Сообщать ему информацию, полученную в конфиденциальном письме от Пушкина, о чём, как о бесспорном событии пишет Шумигорский Е.С., – император Николай I, конечно же, не стал бы. Необходимости в этом не было никакой. Известная резолюция Николая I о деле «Гавриилиады»: «Мне это дело подробно известно и совершенно кончено» красноречиво свидетельствует о том, что Николаю I лично всё известно, а всякие разговоры на эту тему излишни.

     И ещё одно. В приведённой записи Бартенева Ю.Н. от 30 декабря 1837 года, а также в его записях от 6 января, 7 января, 11 января, 25 августа, 29 августа и 2 сентября 1838 года (то есть во всех последующих записях Бартенева Ю.Н. о воспоминаниях Голицына А.Н., опубликованных в «Русском архиве») меня смущает отсутствие хоть какого-то упоминания как о грандиозном пожаре в Петербурге 19-21 декабря 1837 года, во время которого полностью выгорели второй и третий этажи Зимнего дворца, так и о продолжавшихся почти два года реставрационных работах в императорской резиденции, хотя я и допускаю, что это трагическое событие могло мало взволновать такого гедониста и балагура, каким был Голицын А.Н.
     Но это моё смущение заставляет меня сомневаться в полной достоверности «Записок» Бартенева Ю.Н.   

     В самом начале XX века графом Шереметевым С.Д., большим почитателем личности и творчества Пушкина, были предприняты исключительные усилия по поиску всех документов касательно дела о «Гавриилиаде» 1828 года.
     Императором Николаем II была оказана графу Шереметеву С.Д. всемерная поддержка в розысках во всех архивах, включая и закрытые государственные. Но ни текста «Гавриилиады», представленного Временной Верховной комиссии в 1828 году, ни «признательного письма» Пушкина императору найдено не было.
     Более подробно об этом – в приложении № 8.1.

     «Признательное письмо» появилось в 1951 году. Вот как об этом рассказывает пушкинист Цявловская Т.Г., вдова известного пушкиниста Цявловского М.А. в дневнике «Вокруг Пушкина»: 
   
     «2 апреля 1951.
   
     Вчера вечером был у меня Василий Игнатьевич Савин, студент историко-архивного института (заочник). На рассказал, что, работая в Московском областном историческом архиве по разбору россыпи (фонды Голицыных и Бахметевых), он нашёл части письма Пушкина к Николаю I с признанием в авторстве «Гавриилиады». Сохранилась лишь вторая половина листа (т.е. страницы 3 и 4; 4-ая – чистая). Текста у него с собой не было. Но он на память передал мне текст, где Пушкин говорит, что Николаю он должен признаться, что «Гавриилиада» написана им. Было это в …1817 году. Письмо от 2 октября. 
     Он ищет начало письма, но м.б. именно начало было у Лернера (тот говорил, что Пушкин писал царю, что «говорю с вами как джентльмен с джентльменом»). Находкой этого письма восполняется недостававшееся звено в цепи по расследованию об авторстве «Гавриилиады».
     Савин сказал, что есть там и тексты стихотворений Пушкина, в том числе какая-то эпиграмма. Будет звонить. Ксения требует у него публикацию в Лит. наследство. Он, смущённый большой литературой и тем, что никогда ничего не писал, растерян, думает, что ему нужно неск.<олько> месяцев. Мы засадили его за стол, дали всю литературу. Сидел, вникал».
     <…> 
     9 мая 1951.
     <…>
     В субботу, 5-го мая, звонила мне сотрудница Гл. Упр. Обл. Архивами и сказала, что в понедельник они везут на экспертизу в лабораторию к очень крупному специалисту письмо Пушкина о «Гавриилиаде».
     За это время видели снимок. Бонди (высказался за то, что это не Пушкин), Томашевский (который заявил, что это грубая подделка). Я тоже вижу, что это не Пушкин, но удивительно похожий почерк. М.Б. просто сходство эпохи? Экспертиза (лабораторная) установит.
(Цявловский М.А., Цявловская Т.Г. «Вокруг Пушкина: дневник» // Цявловский М.А., Цявловская Т.Г. «Вокруг Пушкина. Дневники, статьи 1928-1965», стр. 129-131)

     К этим дневниковым записям имеется крайне познавательный комментарий на стр. 269-272, но, так как он очень обширный, я даю его в приложении № 3.1.

     Из приложения № 3.1. видно, что к моменту «явления» «признательного письма» Пушкина в 1951 году существовало несколько версий «обретения» «признательных писем» Пушкина, правда, весьма мифологического характера. Но нет дыма без огня – и «настоящее признательное письмо», наконец явилось! Но тоже, больше, чем на анекдот, эта история не тянет. Вот текст этого «документа»:

«Будучи вопрошаем Правительством, я не почитал себя обязанным признаться в шалости, столь же постыдной, как и преступной. – Но теперь, вопрошаемый прямо от лица моего Государя, объявляю, что Гаврилиада сочинена мною в 1817 году.
     Повергая себя милосердию и великодушию царскому есмь
     Вашего Императорского Величества верноподанный
                Александр Пушкин
2 октября 1828. СПетербург»

     Практически сразу же появилось экспертное заключение известного литературоведа Томашевского Б.В.:

     «Судя по фотографии с рукописи, содержащей признание Пушкина в сочинении «Гавриилиады», найденный документ представляет собой неумелую подделку.
     Основания к такому заключению следующие:
     1) Почерк явно не принадлежит Пушкину, хотя и налицо попытка воспроизвести характер руки Пушкина. Однако все элементы данного документа находятся в противоречии графическим навыкам Пушкина.
     2) Орфография слов «Гаврилиада» и «верноподанный» не позволяет признать этот документ принадлежащим руке Пушкина или считать его за точную копию с письма Пушкина.
     Вообще ряд обстоятельств заставляет предполагать, что подделка совершена сравнительно недавно и притом лицом, имеющим дело с архивными документами.
     Не выдержан стиль. С одной стороны, допущено неправильное применение глагола «вопрошать» (тогда говорили «спрашивать» или «допрашивать»), с другой – введена в подпись формула со словом «есмь», вряд ли возможная в письме Пушкина к Николаю I.
     Самое наличие только половины листа, по-видимому, объясняется тем, что в архивах легко найти полулист старинной бумаги, но трудно достать целый нетронутый лист. Между тем совершенно непонятно, что же могло быть в начале письма, так как данная запись полностью включает всё возможное содержание ответа Пушкина.
20 IV 51. Б. Томашевский»
(Гурьянов В.П. «Письмо Пушкина о Гавриилиаде» // «Пушкин. Исследования и материалы» Том VIII. Л., 1978 г., стр. 285-286)

     Но верующие в признание Пушкина в авторстве не сдались. Далее в указанной статье Гурьянова В.П. подробно расписана борьба за «достоверность» «обнаруженного» письма.

     Сначала криминалистическая экспертиза установила, что бумага, на которой написано письмо, очень старая, чернила характерны для 20-30-х годов XIX столетия, потом установили, что исполнителем документа является Бахметев А.Н., попечитель Московского университета и гофмейстер двора.
     Было выдвинуто предположение о том, каким образом А.Н. Бахметев мог прочесть и переписать пушкинское послание Николаю I: 28 июля 1829 г. он женился на графине Анне Петровне Толстой (1804-1884), дочери П.А. Толстого – того самого сановника, который возглавлял расследование о «Гавриилиаде» и кому Пушкин вручил свое письмо для доставки царю.

     Была разработана версия того, почему «признательное письмо» Пушкина могло быть и должно было быть сохранено: «ведь это был документ, завершавший важное, с официальной точки зрения, политическое следственное дело. По всей вероятности, царь допускал, что ему и его помощникам ещё придется вернуться к вопросу о «Гавриилиаде» и других противозаконных стихах Пушкина, а если так, то письмо-документ должно быть сохранено, для чего, естественно, и было передано П.А. Толстому».
     И, наконец, заключительные предположения: «Таким образом, Алексей Бахметев вполне мог заинтересоваться и «письмом к царю», о котором мог узнать от П.А. Толстого. Быть может, Бахметев скопировал письмо уже после смерти своего тестя (1844). Но не исключено, что Толстой и сам показал письмо Пушкина зятю, вернувшемуся издалека»: во время процесса о «Гавриилиаде» 1828 года Бахметев А.Н., по словам Гурьянова В.П., «странствовал по Европе и возвратился оттуда не ранее 1829 г.».

     В конце статьи Гурьянов В.П. отметает претензии Томашевского Б.В. по применению Пушкиным глагола «вопрошать» в письме к императору, делая вид, что достаточным аргументом против этого является подпись Пушкина в письме к Бенкендорфу от 18 января 1831 года.
     Но ведь Томашевский Б.В. сомневается о возможности применения Пушкиным слова «есмь» в письме императору, а не в письмах к его подданным!

     Всё, практически всё надуманно в статье Гурьянова В.П., несмотря на кажущуюся её обстоятельность. И Гурьянов В.П. сам разоблачает себя:

     «… царь допускал, что ему и его помощникам ещё придется вернуться к вопросу о «Гавриилиаде» и других противозаконных стихах Пушкина, а если так, то письмо-документ должно быть сохранено, для чего, естественно, и было передано П.А. Толстому» – это о чём?
     О каких противозаконных стихах Пушкина, известных на тот момент императору, идёт речь? О каких конкретно? Ответа, конечно же, нет, и быть не может. Не было таких стихов.
     Но и заявлено это Гурьяновым В.П. не просто так, а со знанием дела – за последние почти двести лет Пушкину, кроме «Гавриилиады», приписали ещё много чего… Но к событиям 1828 года это никакого отношения не имеет.

     Рьяность поборников подлой, клеветнической идеи приписать Пушкину авторство поэмы «Гавриилиада» ничто не могло остановить – даже бросающееся в глаза несоответствие стиля этого письма широко известному пушкинскому стилю. Прочитайте ещё раз это письмо: вы можете убедить себя, что это пародийно-ёрническое произведение – пушкинское творение?

     Когда стало невозможно доказывать, что «признательное письмо» написано непосредственно рукой Пушкина, тут же была выдвинута гипотеза, что найденное письмо – ни что иное, как копия с пушкинского автографа, сделанное рукой Бахметьева А.Н.

     Яшин М.И. в своей статье «Поэт и царь (1820—1829)», опубликованной в журнале «Нева», 1972 год, № 8, стр. 184-189, определяет, что это этот документ «написан Бахметевым с явным подражанием пушкинскому. Об этом говорят признаки замедленного письма, остановки, изломы, прерывистость в штрихах, поправки в отдельных буквах и подражание в подписи росчерку Пушкина» (стр. 186).
     Однако он получает отповедь от Цявловской Т.Г. и Эйдельмана Н.Я. в их «Послесловии» к указанной выше статье Гурьянова В.П. в следующей словесной конструкции: «при тщательном копировании документа довольно естественно стремление копииста (иногда сознательное, иногда бессознательное) «срисовать», воспроизвести, приблизиться к почерку оригинала».

     Вы читали когда-нибудь что-нибудь более абсурдное? Это всё та же бесконечная история попыток возведения лжи в ранг правды.

     А правда заключается в следующем: мистификатор представил «признательное письмо Пушкина», но выполнено это письмо было столь бездарным образом, что пришлось «на ходу» перестраивать версию его обретения.

     Ничто не могло сдержать пыл русофобствующих пушкинистов в стремлении объявить Пушкина автором «Гавриилиады». Они «нашли» множество «доказательств», что Пушкин написал «Гавриилиаду» в 1821 году в Кишинёве, при этом ничуть не смущаясь тем, что в подложном «признательном» письме Пушкин «признаётся», что он написал «Гавриилиаду» в 1817 году.

     Так и живёт это «признательное письмо» на полулегальном положении.
     В собрания сочинений Пушкина оно не входит ни в раздел «Письма», ни в раздел «Деловые бумаги» (в котором публикуются оба показания Пушкина по делу о «Гавриилиаде» 1828 года).
     А вот в многочисленных статьях пушкинистов, исследующих эту проблему», это «признательное письмо» публикуется и комментируется как вполне достоверный документ.

     И в сборниках для массового читателя даётся следующий стереотипный комментарий:
     «В начале августа 1828 г. Пушкин дал первые показания, в которых полностью отрицал своё авторство. Дело было прекращено по личному приказу Николая I лишь после того, как в записке к царю (несохранившейся) Пушкин признался в своём авторстве.
(«А.С. Пушкин в воспоминаниях современников» в 2 томах. «Художественная литература», М., 1974 г., том 2, стр. 444, примечания)
 
      Такое вот раздвоение сознания в пушкинистике!

     Ещё раз о тексте окончательной резолюции императора на деле о «Гавриилиады»: «Мне это дело подробно известно и совершенно кончено». Конечно же, неспроста понадобилось императору писать эту резолюцию.
     Известна запись Пушкина от 16 октября 1828 года (правда, запись на клочке бумаги, но тем не менее опубликованная в Полном собрании сочинений в 17 томах, том 17, стр. 262), свидетельствующая о полученном Пушкиным от Николая I, через графа Толстого П.А., ответе на своё «признательное письмо» со следующим комментарием «После этого письма Пушкин был отстранён от дела о распространении поэмы».

     Но вот вопрос: если исходить из версии о том, что Пушкин признался в своём авторстве, то для чего же тогда после этого предпринимались ещё дополнительные попытки «раскручивать» процесс опознания автора?
     А ведь была всеподданнейшая записка Бенкендорфа А.Х. от 3 ноября 1828 года о том, что список «Гавриилиады» есть также у майора Платона Митькова, брата Валериана Митькова, в Москве. И была докладная записка статс-секретаря Н.Н. Муравьева, сообщавшего, что ему о «дальнейших распоряжениях относительно к раскрытию сочинителя поэмы Гавриилиада неизвестно» – та самая, на которой император 31 декабря 1828 года и написал свою заключительную резолюцию.

     Резолюция Николая I: «Мне это дело подробно известно и совершенно кончено» – это указание императора прекратить дальнейшие возможные инсинуации относительно Пушкина и «Гавриилиады»!

     Хорошо известная история взаимоотношений Николая I и Пушкина однозначно свидетельствует о том, что в конфиденциальном письме императору Пушкин не себя назвал автором «Гавриилиады».
 
     Пушкинисты, обуянные мечтой объявить Пушкина автором богохульной и скабрёзной поэмы, с одной стороны, хитромудрым витийством, видимо, основанным на собственном опыте, доказывают непреодолимую необходимость лгать в определённых жизненных ситуациях, а с другой стороны, всеми силами стараются по возможности обойти молчанием вопрос: неужели император, получивший от Пушкина доказательства его лживости, не изменил бы к нему своего отношения?
 
     Допустим, Пушкин признался Николаю I в своём авторстве. Но тогда получается, что до этого он дважды письменно лгал. Конечно же, отношение Николая I к Пушкину после этого не измениться не могло, какими бы «глубокомысленными умозаключениями» пушкинисты ни пытались доказать обратное. Но взаимоотношения Пушкина с императором после рассмотрения дела о «Гавриилиаде» в 1828 году никоим образом испорчены не были.

     Так, в марте 1830 года, после появления в № 35 «Северной Пчелы», где была опубликована первая часть булгаринской рецензии на седьмую главу «Евгения Онегина», в которой Пушкин обвиняется:
     в отсутствии патриотизма, в нежелании «передать потомству великие подвиги русских современных героев», а «в пустыне нашей появился опять «Онегин», бледный, слабый. Сердцу больно, когда глядишь на эту бесцветную картину»;
     в которой в конечном итоге седьмая глава «Онегина» и «Полтава» провозглашаются «совершенным падением» таланта Пушкина,
     император написал Бенкендорфу А.Х.:
 
     «Я забыл вам сказать, что в сегодняшнем номере Пчелы находится опять несправедливейшая и пошлейшая статья, направленная против Пушкина; к этой статье наверное будет продолжение; поэтому предлагаю вам призвать Булгарина и запретить ему отныне печатать какие бы то ни было критики на литературные произведения; а если возможно запретите его журнал».
 
     Бенкендорф А.Х. журнал не закрыл – но не об этом сейчас речь.

     Вдумайтесь в слова: «… в сегодняшнем номере Пчелы находится опять несправедливейшая и пошлейшая статья, направленная против Пушкина; к этой статье наверное будет продолжение».
     Как вы думаете, в каком случае император мог написать эти слова: после того, как Пушкин дважды солгал, а потом признался Николаю I в своей лжи, или после того, как император убедился, что Пушкин и не лжец, и не автор «Гавриилиады»?

     В феврале 1832 года Пушкин получил в подарок от Николая I при сопроводительном письме А.Х. Бенкендорфа «Полное собрание законов Российской империи с 1649 года [по 1825]» в 45 томах с приложениями. Эти книги сохранились в библиотеке Пушкина.

     Пушкин был первым из представителей русской культуры, которому в марте 1832 года Николаем I было разрешено пользоваться Библиотекой Вольтера в Эрмитаже.

     И не будем забывать о постоянной финансовой поддержке Николаем I Пушкина – но эта большая тема требует отдельного разговора.   

     А теперь о реальных признательных письмах Пушкина.

     Имеются два бесспорных документа, в которых Пушкин отрекается от авторства «Гавриилиады» – рассмотренные выше показания Пушкина Следственной комиссии.
     Кроме того, имеются два бесспорных документа, в которых Пушкин прямо называет автором «Гавриилиады» Горчакова Д.Н.

     Первый документ – черновик второго показания по делу «Гавриилиады», с которым невозможно ознакомиться ни в одном из полных собраний сочинений Пушкина, предназначенных для широкой публики, в том числе и в самых массовых десятитомниках, выпускавшихся Издательством Академии Наук СССР: в 1950-1951 годах (тираж 50 тыс. экземпляров), в 1962-1965 (тираж 300 тыс. экземпляров) и в 1977-1979 годах (тираж 300 тыс. экземпляров).
     Единственный источник – Полное собрание сочинений Пушкина в 17 томах, выпускавшееся в 1994-1997 годах как переиздание к 200-летию со дня рождения Пушкина Полного собрания сочинений в 16 томах, издававшегося в 1937-1959 годах.
     В 1997 году том 17 «Рукою Пушкина. Выписки и записи разного содержания. Официальные документы» был назван «дополнительным», а Полное собрание сочинений стало называться в 19 томах, и были действительно выпущены том 18 «Рисунки» и том 19 «Дополнения и исправления. Указатели. Каталог рисунков. Путеводитель по Пушкину». Тираж разных томов данного собрания сочинений был разный, варьируясь от 50 тыс. экземпляров (том 1) до 10 тыс. экземпляров (том 19).
     Черновик второго показания Пушкина по делу о «Гавриилиаде» и комментарий к нему находится в томе 17 (тираж 15 тыс. экземпляров) на стр. 620-622:

                «черновое*

     рукопись ходила между [офицер] юнкерами Гус. полку, но я никакъ [нрзбр] не запомню отъ кого именно я досталъ оную [Знаю только что ее припи] [ее приписали покойному поэту < ? > Кн. Дм. Горч.<акову>]
     [Осм;ливаюсь зам] Списокъ [оный] сей я сжегъ въ 20-мъ году — но [помню что никому не давалъ] [его]
     Осм;ливаюсь зам;тить что ни въ одномъ изъ моихъ сочин<еній> [н;тъ] даже и въ т;хъ, въ коихъ, я разк<аиваюсь> — не видно ни направленія къ безв;рію ни кощунства надъ религіей — Темъ прискорбн;е для меня мн;ніе приписывающее мн; въ [нын;шнемъ] [возраст;] [и] настоящихъ л;тахъ и обстоятельствахъ, произведеніе столь жалкое и постыдное.

     Вторая часть, со слов: «Осмеливаюсь заметить», опубликована впервые В.Е. Якушкиным в Я VII, 43, но без всякого объяснения, к чему этот отрывок относится. Более точно и с текстом начала показание напечатано Б.В. Томашевским в издании: А.С. Пушкин. «Гавриилиада». П., 1922, с. 51— 52. Нами печатается по подлиннику, написанному карандашом, теперь плохо читаемым, в тетради № 2371 (лл. 21— 21 об.; совр. шифр — ПД № 838, л. 22— 22 об.). На л. 21 по тексту начала показания чернилами сделан набросок «Анчара», почему Якушкин и пропустил его в своем описании рукописей Пушкина.
     * Транскрипция сделана Н.В. Измайловым и Т.Г. Зенгер».
(Пушкин А.С. «Полное собрание сочинений» в 17 томах, «Воскресенье», М., 1994-1997 гг., том 17, стр. 620-622)

     Из этого черновика явствует, что Пушкин знает, что автор «Гавриилиады» – Горчаков Д.Н., но, не желая предстать перед комиссией в качестве доносчика (ябедника), в окончательном варианте показаний Следственной комиссии, датированном 19 августа 1828 года, об этом не пишет.

     Но пишет об этом Вяземскому П.А. в своём письме от 1 сентября 1828 года – это второй документ:

     «Мне навязалась на шею преглупая шутка. До правительства дошла наконец «Гавриилиада»; приписывают её мне, донесли на меня, и я, вероятно, отвечу за чужие проказы, если кн. Дмитрий Горчаков не явится с того света отстаивать права на свою собственность. Это да будет между нами».

     Пушкинисты, которых исключительная честность Пушкина раздражает пуще некуда, и на этот раз исхитрились переврать пушкинские слова, комментируя их:

     «Пушкин намекает на возможность репрессий в связи с делом о «Гавриилиаде»; приписывает поэму Д.П. Горчакову (умер в 1824 г.) в ожидании, что письмо его будет вскрыто».
(Пушкин А.С. «Полное собрание сочинений» в 10 томах, издательство «Наука», Л., 1977-1979 гг., том 10, стр. 547-548)

     А вот что пишет Каллаш В.В. в своей статье «Спор, уже взвешенный судьбою (Об авторе «Гавриилиады)» // «Русская мысль», 1903, декабрь, отд. II, стр. 157-158:

     «Характерно, что Пушкин, со свойственной ему тонкою деликатностью, не назвал во время допроса кн. Д.П. Горчакова, тогда уже умершего. Упомянул он его только в интимном письме к приятелю, несомненно переданному по оказии. Мы не можем согласиться с мнением П.А. Ефремова, будто бы это письмо было косвенным предупреждением кн. Вяземскому «опровергать авторство Пушкина, во избежание толков в публике»*.
     Несомненно, это письмо не было рассчитано на перлюстрацию – чтобы «косвенным» образом довести до сведения начальства об авторстве кн. Горчакова. По самому своему характеру Пушкин не был способен на такую хитрую политику. Кроме того, он в этом письме входит в слишком интимные подробности своих отношений к кн. Волконской, своей болезни, слишком откровенно говорит о своей боязни попасть в Сибирь и пр.
     Конечно, он принял свои меры, чтобы письмо попало непосредственно в руки кн. Вяземскому. В таких письмах Пушкин всегда бывал слишком даже откровенен и в данном случае, конечно, прямо сказал бы кн. Вяземскому, чего ему нужно, не прибегая к чересчур туманным «косвенным предупреждениям», странным при наличности явного предупреждения: «это да будет между нами»…

     Правда в данном случае на стороне Каллаша В.В. – в этом любой желающий может убедиться сам: указанное письмо Пушкина легко доступно и невелико по объёму.