Необитаемый остров

         Ирка Дункевич и Эстерка Сегаль были второклассницами. Их объединяла - нет, не дружба - до дружбы они еще не доросли. Их объединяли рыжие волосы и то, что обе были отличницы. Эстер, высокая, стройная девочка с кудряшками каштанового цвета,  была с амбициями и просто обожала пятерки и похвалы учительницы в свой адрес. А Ира, худенькая, невысокая, востроносая, с едва заметными веснушками на бледном личике и прямыми прядями ярко рыжих подстриженных волос, была к оценкам равнодушна, считала учебу какими-то пустяками, потому что давалась она ей  чрезвычайно легко. Приближались зимние каникулы, и Ира  поинтересовалась у Эстер о ее планах на это время.
 – Ой, у меня пригласительные на пять разных новогодних утренников, – хвастливо заявила второклассница. – Во Дворце Пионеров я танцую снежинкой, в Клубе Железнодорожников  – тоже, во Дворце Профсоюзов..
  – Хорошо! - перебила ее Ира. -  А когда ты свободна?
  – Ну, ,,, в понедельник на следующей неделе, - слегка подумав, вспомнила Эстер.
  –  Вот и приходи ко мне во двор. Тоже на елку пойдем. – с лукавой улыбкой позвала Ира.
           Она с родителями и бабушкой жила на улице Музейной в большом сталинском доме. Квартира у них была хорошая, просторная, со всеми удобствами, не то, что у семейства Сегаль, где нужно было топить печь и греть воду.  По дороге к однокласснице Эстер подошла к новогодней елке, стоявшей на площади напротив художественного музея. Был серый унылый полдень, и елка вместо праздничного настроения лишь добавляла уныния этому дню. Взамен ярких, стеклянных, блестящих шаров и фигурок на ней болтались надувные детские игрушки: пляжные мячи, розовые зайцы и оранжевые медведи. Лампочки из обычных домашних светильников были покрашены грубыми мазками в красный и синий цвета. Какая все-таки уродская елка, думала Эстер, и ей сделалось противно. Немного потоптавшись возле неё, решительно свернула на Музейную. Ира ждала ее во дворе, одиноко прислонившись к ограде детского садика.
    – Привет! Ну что? Пошли на утренник?
   –  Подожди, еще не время, – насмешливо отозвалась Ира. – А ты знаешь, что раньше на месте этого садика была синагога? – ни с того, ни с сего спросила второклассница.
    – Нет, - с раздражением ответила Эстер. Она очень не любила, когда кто-либо затрагивал еврейские темы. Все еврейское, по ее мнению, должно было быть тщательно спрятано внутри их семьи, а во внешнем мире – в школе, во дворе  – это не должно было упоминаться.
     – Ты что серьезно ничего не знаешь?  Твои родители не рассказывали? – недоумевала Ирка.
      – А ты откуда знаешь?
      – Мне бабушка рассказывала.  Тут такие развалины были классные! – С восторгом присвистнула Ирка, как будто лазала по ним сама, хотя родилась лет через 10 после того, как следы старинной и самой большой синагоги города окончательно исчезли с лица земли. Пообещав показать что-то очень интересное, она, наконец, повела Эстерку в сторону елки, в дом, который был на капитальном ремонте. Он стоял пустой, полуразрушенный внутри, с развороченной лестницей. Ирка с азартом и ловкостью скалолаза забралась по лестнице с несколькими отсутствующими ступенями на второй этаж и принялась там бегать и прыгать. Эстер осталась внизу с ужасом понимая, что все в этом доме держалось на соплях и вот-вот рухнет. Она даже попыталась остановить Ирку, говоря, что тут находиться нельзя, что если их найдут, то им не поздоровиться.
      – Ой-ой-ой, какие мы цацы,-- смеялась над ней Ирка. – Не трусь, снежинка, полезай сюда. Тут здорово.
       Эстер без всякого энтузиазма, только чтобы не прослыть трусихой, полезла наверх. Ничего там не было для нее интересного, но зато у Ирки щеки пылали, а в глазах играли бесенята. Она опять продемонстрировала чудеса смелости,  спрыгнув  вниз со второго этажа. Эстер волей-неволей тоже пришлось последовать ее примеру, хоть со второго этажа прыгать было страшно. Слава богу, ничего не рухнуло, не обвалилось, не сломалось,  но тут Ирка схватила какую-то длинную железяку и стала намеренно раскурочивать полуразрушенную лестницу. Вот, значит, в чем заключалась главная страсть этой маленькой сорвиголовы – в том, чтобы крушить,  ломать и расшатывать. Эстер сообразила наконец, что ее разыграли, никакого утренника и не предполагалось. Ей не терпелось скорей закончить это приключение и никому никогда о нем не рассказывать.
………………..
         Летом того же года напротив окон Эстеркиной квартиры два старых дома тоже пошли на снос и стояли полуразваленные, без жильцов. Какие-то мальчишки точно так же, как они с Иркой зимой, решили полазать и поскакать по этим домам. Их развлечение закончилось плохо: одного из пацанов придавило сорвавшейся гранитной плитой. Он кричал истошным голосом на весь квартал. К дому устремилась толпа зевак. Эстер с мамой тоже туда ринулись. Люди пытались поднять тяжеленную плиту, чтобы высвободить паренька. Кто-то вызвал скорую помощь.  Пока она ехала, мальчик умер. Эстер видела его потемневшее от муки лицо. Говорили, что у него все кишки через задний проход вылезли. Вот, что могло с ними случиться полгода назад, думала потрясенная Эстер.
…………………..
           На следующий год их учительница, Ирина Васильевна, решила устроить КВН. Класс был разделен на три команды. Капитанами были назначены отличники : Миша Гольдин, Ира Дункевич и Эстер Сегаль. Все шло прекрасно, родители были довольны. Добрались до конкурса капитанов. На вопрос, что бы ты сделал, если б оказался на необитаемом острове, Миша ответил:”Поступил бы, как Робинзон Крузо”, Ира с подкупающей искренностью на лукавом насмешливом личике сказала: “Я бы заплакала”, а Эстер растерялась и, глядя на Иру, злорадно произнесла: “Так тебе и надо”.  Это был полный провал. Команда Эстер проиграла. Поддержать Иру пришли ее мама и бабушка. Мама, высокая, полная, с белой до прозрачности кожей и копной медно-рыжих волос, души не чаяла в своей единственной и неповторимой дочке. Она никогда Иру не наказывала, не ругала и всегда купала ее в отдельной ванне, которую ставила на разогретую плиту ( да, у них в квартире была и плита на дровах, и центральное отопление). Ирина мама считала, что купать ребенка в той же ванне, которой пользуются все взрослые, не гигиенично. Ирина бабушка тоже боготворила внучку, хотя и предъявляла требования, прививала дисциплину и любовь к порядку. Ее дочке было уже 37, когда она вышла замуж и родила. Зятя своего бабушка побаивалась. Это был замкнутый, угрюмый мужчина за пятьдесят. Он работал в органах, собственной дочкой и домашними делами не интересовался.
                В тот вечер после злосчастного КВНа Эстер возвращалась домой под беспрерывные упреки и критику  родителей. Мама справедливо говорила, что Эстер, оказывается, совсем не умная, даром что отличница. Папа объяснял, что в Клубе Веселых и Находчивых нужно уметь быть веселым и остроумно шутить, а не злобствовать. "Зачем говорить о ком-то, если у тебя спрашивают, как ты сама поступишь на необитаемом острове?" Эстер сжигал нестерпимый стыд. Она все понимала, но исправить уже ничего нельзя было.
…………………………..
                Но жизнь двигалась вперед. Еще через год в их классе появился второгодник Вася Пороша. Он был на два года старше всех, похож на цыганенка: чернобровый, черноглазый, с длинными пушистыми ресницами и черными, густыми, стоящими торчком волосами. Щуплый, невысокий, шустрый, он казался по-взрослому самостоятельным, несмотря на очень плохую успеваемость. Читал он еле-еле, по слогам, так, что все над ним смеялись, но Васю это нисколько не смущало, и он на смех не обижался. Пороша сразу пленил сердца многих девочек. В том числе и сердце Эстер. А сам Вася заглядывался на Ларису Милягову, но иногда и на Эстер.
                В конце учебного года в ознаменование окончания начальной школы Ирина Васильевна повела ребят на Пушкиновку в однодневный поход с разжиганием костра и  запеканием картошки. Ребята играли в ручеек,  и все девочки выбирали Васю, кроме Эстер, конечно же. Ей самолюбие не позволяло.  А он выбирал то Ларису, то Эстер. Каждый раз, когда он пробирался мимо, Эстер испытывала болезненный укол ревности, каждый раз, когда она проплывала мимо Ларисы, ведомая им за руку, то ловила ее ревнивый взгляд. А юный 13-летний сердцеед сохранял интригу. Вообще-то Лариса больше подходила Васе. Она была той же масти, что и он: черноволосая, смуглая, тоненькая, с красивыми темными глазами и будто нарисованными бровями. После поедания запеченной на костре картошки, Ира тихонько позвала Эстер пройти за пригорок к кривой сосне и сказала, что там ее ждут. Эстер удивилась, но пошла к указанному месту. Там уже стояла Лариса, а серьезная, деловитая Ира, исполнявшая роль верного пажа, уже вела к их месту Дану Шматович, всегда молчаливую, как рыба, девочку.  Неожиданно из укрытия появился Пороша с бутылкой вина и железным стаканом.  Он осторожно наливал вино из бутылки в стакан, а Ира  подносила его по очереди к каждой из девочек с одинаковыми словами: “В знак окончания начальной школы и причащения ко взрослой жизни”. Эстер ни разу в жизни не пила вина и по своей наивности думала, что присутствует при каком-то священнодействии. Ей казалось, что вот сейчас  произойдет что-нибудь невероятное с  ее головой, и мир перевернется, потому что вино было чем-то таким страшно запретным, что если этот запрет нарушить, то что-то невиданное обязательно случится.
               По дороге обратно, в автобусе у Эстер слегка кружилась голова, ну самую малость, но она думала, что дома все обязательно  поймут, что она пьяна, что она теперь совсем другая. Ей было страшно возвращаться, и она решила пройти окружными улицами, чтобы развеялось вино. Но вдруг она увидела папу, который как раз направлялся в аптеку на Музейной. Папа, конечно же, был удивлен, видя, что дочка идет куда-то не туда. Опять Эстер не нашлась, что сказать, чтоб выглядеть непринужденно. Папа только пожал плечами, и они пошли в аптеку вместе и, кажется, он ни о чем не догадался. Мир вернулся в обычное состояние.

             ,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,    
              В следующем учебном году, в пятом классе все изменилось. Миша Гольдин, Гриша Дектор и Яша Перский уехали с родителями в Израиль. Из евреев в классе осталась только одна Эстер.  Вместо заботливой и внимательной Ирины Васильевны появилось много равнодушных и раздражительных учителей. Прибавилось еще два второгодника. Одного из них, здорового бугая, откормленного  и очень тупого Тадеуша  посадили за одну парту с Эстер. Он бросал на нее сальные взгляды, говорил всякие гадости, распускал руки и щипался. Эстер пожаловалась родителям, показала синяки маме. Родители пришли в школу и потребовали, чтобы его хотя бы пересадили. В результате разбирательства этого громилу вообще перевели в другой класс. Кроме этого на длинных переменах в классе творился сущий бедлам. Самые наглые мальчишки под предводительством Пороши устраивали погони за девочками и зажимания их по углам. Девочки пищали, отбивались портфелями, дрались. Ирка всегда была в гуще баталий, била мальчишек книгами по голове, раскрасневшимся и растрепанным бесенком скакала по партам. Казалось, что именно ей этот бардак доставлял особенное удовольствие. Но стоило прозвенеть звонку, она резко приводила себя в порядок и, даже если ее тут же вызывали к доске решать уравнение, она не терялась, а быстро и легко справлялась с заданием. Видимо все же боженька ее поцеловал, схватывала  она  все на лету.  Возможно ее острому уму были необходимы подобные выбросы энергии, и на самом деле идейным вдохновителем беспорядков на переменах была именно она, а Пороша только исполнителем?  Во время этих побоищ даже бессловесная Дана Шматович оживлялась, но ее подруга Крыся Сорока, известная в классе ябеда, сплетница и доносчица, пожаловалась в учительскую на безобразие. Никто не мог понять, чего больше в этой светловолосой девочке – крысы или сороки. Эстер ее не любила из-за наговоров на семьи еврейских детей, но донос Крыси возымел действие. Класс стали закрывать на переменах на ключ, а детям разрешалось находиться только в коридоре под присмотром дежурных старшеклассников. Если на Иркину  успеваемость “бурная жизнь” в классе не влияла, то  Эстер съехала,  особенно по математике. Из-за невнимательности она обязательно теряла какую-нибудь цифру, пропускала математический знак,  и недовольный учитель из-за этого называл ее решетом.
                Как-то раз Ирка снова позвала Эстер посетить одно место, где может открыться тайна и свершиться чудо, если произнести заветные слова: “мене, текел, фарес”. Эстер клюнула, хотя и догадывалась, что это будет очередной розыгрыш или даже что-нибудь похуже.
            – А что означают эти слова? - спрашивала Эстер.
            – Ничего не означают. Их нужно просто повторять. Повтори!
            – Мене, текел, фарес, - послушно повторила заинтригованная Эстер.
         Место это было в трех минутах от школы,  на углу Бокшто и Субачяус, там, где лежали развалины старинных крепостных военных укреплений. Они вместе с Иркой углубились в развалины, вошли в какой-то круглый проход и оказались в туннеле. Вдруг наступила кромешная тьма,  Ирка куда-то исчезла. Эстерка застыла в полном ужасе. Но потом услышала откуда-то сверху шорохи и удары по железному ведру.  Кто-то завывал в ведро и торжественно в нос заклинал: “Повтори заветные слова!”. Несмотря на все старания исказить голос, Эстер сразу узнала Порошу, и ей даже стало чуточку смешно. Она повторила заветные слова, и где-то в конце туннеля появился маленький просвет. Ей пришлось идти на свет,  проход становился все уже, и в конце она уже буквально ползла. Из отверстия наружу ей помог выбраться  Пороша.
           – Это ты что ли заветная тайна? – сердито спросила отряхивающаяся от грязи Эстер.
          Он разочарованно захихикал, будто хотел сказать, что вот, мол, не оценила ты такой классной нашей затеи. Эстерка резко развернулась и побежала домой. Ей нисколько не было интересно, где там прячется Ирка.  Вскоре родители перевели ее в другую школу, престижную, с усиленным преподаванием английского языка.
………………………
             В новой школе Эстер чувствовала себя неуютно, хотя никакие второгодники не донимали. Дети были более дисциплинированные, к учебе относились серьезно даже троечники, но какие-то недружелюбные, вредные они были,  шуточки обидные отпускали. Эстер нужно было срочно догонять всех по английскому. С этим у нее как раз пошло неплохо, и уже через полгода по этому предмету она стала получать даже пятерки. Но тройки по алгебре были неискоренимы.

…………………………..
              Через пару лет Эстер случайно на улице встретила Крысю Сороку. Она остановилась, начала придирчиво расспрашивать бывшую одноклассницу о ее делах, недоверчиво выслушивая ответы, а потом, не дождавшись вопросов, спросила сама:
            – А ты знаешь, что произошло у Ирки Дункевич?
      Эстер ничего не знала, и Крыся стала рассказывать. Оказывается, у Ирки сначала умерла мать от рака, а потом и бабушка от инфаркта. У Эстер все похолодело внутри. Неужели ее дурацкое пожелание, сказанное на том детском КВНе, исполнилось. Но она этого не хотела, видит Бог. Это по глупости, по недоразумению вырвалось, проносилось в ее сознании.
            – А Ирка плакала? –  лишь спросила Эстер.
            – Плакала? Не знаю, может дома, но не в школе. Ты же знаешь Ирку. Всегда с улыбочкой, как будто ей все по барабану. А после смерти бабушки вообще школу бросила. Скурвилась она, пошла по рукам. Ее видели пьяную прямо на улице. Стоит, улыбается -  мужиков ловит.
              У Эстер глаза поползли на лоб. Удовлетворенная тем, что так удивила знакомую, Крыся попрощалась. А Эстер долго еще переваривала эту историю. Особенно ее удручало, что когда-то она произнесла те глупые, злобные, оказавшиеся роковыми слова. Ее опять сжигал нестерпимый стыд.

……………………………
               А еще через пару лет Эстер сама встретила Иру на той самой площади,  рядом с которой они когда-то второклассницами прыгали по раздолбанному дому. У Иры на лице была ее обычная пофигистская улыбка. Выглядела она вполне нормально, совсем не так, как опухшие от пьянства и побоев синюшные проститутки  возле  винно-водочного магазина. Никакой дешевой  вызывающей косметики  на ее белесом личике не было. Правда, прикид у нее был довольно странный. На ней была коричнево-рыжая беличья шуба явно с чужого плеча, так как была ей велика, и ковбойские сапоги, из которых торчали ее худые голые без колготок голени.
                –  Что делаешь в наших краях? – непринужденно спросила Ира.
                –  Учусь. В универке. На факультете английского.
                –  Да? - Так ты английский знаешь?  А смогла бы синхронно переводить английские фильмы? – находчивая Ира моментально придумала практическое применение Эстер.
                – Ну не знаю. Я пока на первом курсе. Никогда не пробовала
                – Хорошие деньги будут платить, – заманивала Ирка.
                –  Вряд ли. Времени на учебу не хватит, – благоразумно отвертелась Эстер.
              У нее язык не поворачивался расспросить Иру о ее жизни, тем более, что та демонстрировала, что у нее все в порядке. А может  и не демонстрировала вовсе, а все и в самом деле было так. Это Эстер рефлексировала, анализировала, мучилась надуманной виной, подчинялась бесчисленным требованиям и правилам, а Ирка жила себе в свое удовольствие и делала, что хотела. Это Эстер, глядя вслед удаляющейся девушке, с сожалением считала, что та отчалила к своему необитаемому острову. А Ирка с иронией думала о бездарности Эстер, за пять лет учебы  не овладевшей английским в нужном объеме, чтобы заниматься нормальным делом. А снежинка-то выросла и превратилась в тяжеловесную девицу, со смехом в душе поняла легкая и свободная, как ветер, Ирка.