Художник на Эльбе

Это лето выдалось на удивление хмурым и холодным. Жители южного острова так привыкли к удушающей жаре, что иссине-черные облака по утру, если сначала вызывали вздох облегчения, то потом стали почти "дамокловым мечом". Вдруг поменявшийся климат решил испытать на прочность даже самых ярых неприятелей средиземноморской духоты.

Он, как обычно, рисовал на побережьях. Рано утром выходил из дома, чтобы увидеть новые оттенки перламутра и рассветного розового золота.

Устанавливал ножки мольберта поглубже в иногда ещё влажной от прибоя гальке, расправлял пожившие немало на свете трудяги-кисти, открывал влажному морскому воздуху палитру.

Его самым любимым оттенком каждый раз был тот, что идеально передавал настроение морской глади или облачного изменчивого мира в каждый из этих нескольких часов пленэра. А потому их было множество.

Солнца давно не было, духота летних ночей сменилась на озноб, утро стало не приятным напоминанием о вновь рождённой свежести, а заставляло островитян, проснувшихся спозаранку, чтобы собраться на работу, кутаться в тонкие шерстяные пледы.

Он, казалось, не замечал ни погодных изменений, ни холодного ветра, трепавшего его давно требующих ухода, склеенных от соленого воздуха длинных волос. Наспех сделанные и так же быстро съеденные брускетты с вялеными помидорами, оливковым маслом и сыром, после приготовленное в турке эспрессо с щепоткой кардамона, что бодряще обжигает горло, потрепавшаяся зубная щётка с белоснежной мятной жемчужиной - вот и все нехитрые ритуалы утреннего моциона художника, обозначенные многолетней привычкой, красным маркером. Местные жители давно перестали его замечать, что тоже стало привычкой, только коллективной.

Нет, сначала, десять лет назад, когда этот подтянутый француз с искрящимся взглядом и ломаным итальянским впервые ступил на раскалённую землю Эльбы, местные старые девы сразу его приметили.

Жители шептались: в расцвете лет, холостой, деньгами не сорит, но и не обделён, может позволить себе зачастую проссеко и омаров вместо гаспачо.

Пил немало, но, проявляя хороший вкус, был сдержан, но приветлив. Многие пытались заводить с ним задушевные беседы за ужином, однако дружба ни с кем не завязалась. То ли дело было в языковом барьере, то ли в отстраненности гостя из далёкой Франции, никто уже и не помнит, просто в какой-то из моментов он стал не желанной диковинкой, которую все хотят увидеть и узнать, а местным чудаком - без прошлого, без амбиций и четкой политической или гражданской позиции. Он стал обыденным персонажем, уходящим на рассвете и в закатной тиши к морю, неся подмышками старенький мольберт и сумку с красками. На что он жил, тоже перестало кого-то из местных  волновать.

В последний день, когда небывалой силы шторм обрушился на центральное побережье острова, француз был на своем посту. Краски не слушались или не хотели говорить с ним, при смешивании выходил любой из оттенков, кроме тех, что несла собой на прекрасный живописный остров, подобно гранитной надгробной плите, туча размером с футбольный стадион. Но художник хорошо знал свое дело, и вскоре на палитре появился малахитовый под вуалью пепельно-серого и многочисленные оттенки синего смешанные с черным грифельным.

Он столько раз за эти тысячи дней становился свидетелем грозности стихий, что не обращал внимания на разбушевавшийся шторм вдали на горизонте. Подобрать нужный цвет, передать масштаб и свое впечатление - главные задачи, все остальное неважно.

Спустя десятки лет напряженной работы и проработки тончайших деталей пейзажного сюжета зрение стало его подводить. Он передвинулся вперёд. Теперь буквально на его глазах проявилось чудо природы - такой силы и размаха небесного воинства он прежде не видел... Что шквальный ветер, острые брызги, долетающие иногда до лица?! Если сейчас он на пороге создания своего самого лучшего творения... Благословен быть здесь и передать все это великолепие в самых натуральных природных оттенках и точных линиях, словно рука Господа ведет и направляет его путь.

Расправив и укрепив перед собой защитный зонт, он старался запечатлеть на пока ещё сухом полотне по памяти все, что видел.

Но вскоре шторм поглотил берег. Волны, если до этого угрожающе предупредительно наступали, то теперь обрушились со всей силой на пляж и повторяли свой набег снова и снова, пока дневной свет совсем не исчез, а в вечернем небе не проклюнулись зерна света далёких звёзд.

Краски, мольберт, потрёпанная сумка - рыбы с немым безразличием разглядывали очередные гостинцы с берега. Куда более желанной добычей был ещё теплый человек, с въевшимися в ладони пятнами лазурного, аместистового и жемчужно-розового.

"Надо же... Художник, наверное. Не часто к нам их заносит. Хотя это и весьма странно..."