Письмо Александру Пушкину в райские сады...

Худ. Ю. Чистяков


Братья и сёстры...
Это письмо адресовано не только Великому Поэту в Райские сады,
Но и тем, немногим на Земле,
Кто истинно любит
И глубоко знает Русскую Поэзию…

В литературе, как и в жизни,
Есть своя жёсткая Иерархия…
Есть свои львы и кошки…

Всякому Литературному веку
Бог даёт одного Льва и множество кошек…

Я не против кошек…
Я против того,
Чтобы кошек величали львами…

Я написал это письмо не во грехе славолюбия,
А в жажде иерархической истины,
Которая стала островком в бушующем океане графомании…


ПИСЬМО АЛЕКСАНДРУ ПУШКИНУ В РАЙСКИЕ САДЫ...
В день его 225-летия...

О, дорогой Учитель… Брат… Друг...
Пишу Тебе в Вечные Небесные Селенья
Из далёкого таджикского кишлака Зимчуруд…

Тебе - 225 лет…
А мне – 87…
И в земной скоротечной жизни я на 40 лет старше Тебя…

Ты уже вечно живой…
А я ещё тленно живой…

Поэты обычно не живут долго…
Если только они не преображаются в снежнобородых мудрецов…
Хотя Бог дал Тебе Мудрость старцев уже в молодости Твоей…

И зачем тогда старость с мудростью её…
Тогда краток жизни срок…
А Мудрость пожирает Поэзию…
Да…

Поэтов разрывают страсти…
Русская пословица говорит:
Тело съели сласти…
А душу – страсти…

Но и мудрецов раздирают страсти,
В борьбе с которыми и рождаются хладные афоризмы Вечной Мудрости,
Как надгробные памятники укрощённым страстям…

О, Пушкин… Брат…
О, сердцеед,
О, Дон Жуан…

 О, повелитель и раб пылкоподатливых …
Гладкокожих, как гонные кони, жён и дев…

О, баловень балов,
Где рядом с Натали всегда гуляла дуэльная Смерть…

И Она нашла Тебя…
Да…
Ревность спалила Тебя…
Огненный эфиоп песков победил смиренного русича снегов…
Да…

Поэзия – это Хмель Жизни…
Это Святое курчавое Безумье Молодости…

Поэзия – это бешеная пенная Река,
Вылетающая из Ледника Бытия...

О, Пушкин!..
О, Учитель!..
Ты — это хмельная Бешенопенная Река,
Текущая по Святой Руси из Древней Эллады…
Я же, увы, прошёл эту Реку и вернулся к Леднику…

Моя Река – из Древней Персии Поэтов…
Из Древней Иудеи Пророков…
Из Молитв Русских Старцев…
Из ведических сказов и песнопений Вещих Баянов…
Из глубин Суфизма…
Да…

Арабские поэты говорят:
Поэзия – это Дорога,
Где след одного верблюда
Неминуемо попадает в след другого …

О, Пушкин!..
О, вакхический певец вина… братства
И сладости хмельных… скоротечных дружеских встреч
На необъятных заснеженных просторах Руси…

О, горячо…
О, блаженно…
О, быстротечно…

О, Певец самого великого в мире Колодезя Русского Одиночества…
Я шёл по Твоим Святым Следам…
Но Они рано оборвались…
Пуля Дантеса кроваво остановила Их…
И я одиноко побрёл дальше…

Быть может, я сотворил ту Поэзию,
Которую должен был создать Ты…
Мне пришлось отодвинуть… забыть…
Преодолеть бушующую Стаю Твоих гиен-эпигонов
И в Золотом веке…
И в Серебряном веке…
И после Серебряного века…

О, Первоучитель…
Ты сотворил Первый Канон Русской Поэзии,
Упростив… укротив твоих гениальных предшественников -
Жуковского… Державина… Ломоносова… Тредиаковского…

Я же, с Твоей и Божьей Помощью,
Создал Второй Канон Русской Поэзии…

Кстати!..
Поэзия Велемира Хлебникова,
Воспевающая языческую дохристианскую Русь,
Могла бы стать Вторым Каноном…
Но она растворилась в моей поэзии,
Как Твои предтечи в Твоей…
Как Волга в море…

О, сладкопевец Пушкин…
Ты гениальный лирик,
И редко - эпик!..

А я - и лирик,
И – эпик…

Лирик – это одинокий конь в поле…
Эпик – это табун коней в полях…
Лирик – это солист…
Эпик – это хор…

О, Пушкин...
Брат во Царствии Небесном…
Прости меня за многословие…
Но чтобы меня не упрекали в литературоведческой демагогии,
Я хочу назвать среди океана торжествующей графомании
Свои эпические… циклопические поэмы,
Которых доселе не знала Русская литература…

Это «Исповедь Иоанна Грозного» ,
«Книга Детства Иисуса Христа»,
«Поэма о князе Михаиле Черниговском»,
«Откровения Сергия Радонежского»,
«Троица Андрея Рублёва»,
«Песнопения Дионисия Богомаза»,
«Иван Явдат – последний воитель… Заступник Руси…»,
«Книга смерти Амира Тимура»,
«Книга откровений Омара Хайяма»,
«Земные и небесные странствия поэта»,
«Один День из Детства Пророка Мухаммада» Мир Ему…
«Золотые притчи Ходжи Насреддина»,
«Первая Любовь Ходжи Насреддина»,
«Возвращение Ходжи Насреддина»…
«Коралловая Эфа»,
«Стоящий и рыдающий среди бегущих вод»,
«Горькая беседа двух мудрецов-златоустов в диких медвяных травах»,
«Талдомские журавли»,
«Песнопенья»…

И это не исторические поэмы, а мистические… религиозные Откровения…
И не зря мои песнопения исполняют православные хоры…

О, Пушкин...
О, Орфей всея немотствующей Руси…
Я могу ещё сказать о тысяче моих стихотворений, притч, новелл, песен,
Которые принесли совершенно новую эстетику, философию, мифотворчество,
Полифонию в Русскую литературу …

Кто-то из критиков сказал, что я дал Курице павлиний хвост и крылья орла,
Подобно тому, как импрессионисты одели в ярчайшую цветовую радугу Мировую живопись…

А Бах даровал Мировой музыке Космическую полифонию…
Кстати, многие мои поэмы я писал под музыку Баха…
И говорят, что если их сжать, как соты,
Из них, как мёд, польётся музыка Баха…

О, Пушкин…
Певучий мудрец всея соловьиной Руси…
На Востоке меня называют «новым Ходжой Насреддином»…
Ибо я создал совершенно новый образ этого легендарного
Фольклорного героя ста народов от Испании до Китая…

Я не доил фольклорную корову…
Я сотворил новый фольклор…
И из базарного хохмача-балагура
Ходжа Насреддин, под моим пером,
Стал мудрецом… мистиком... суфием… политиком …
Пророком апокалиптического XXI века Золотого тельца…
Да…

Может быть, поэтому меня в Китае назвали «новым Лао Цзы» …
В Европе - «новым Данте» …
В Иране - «новым Мавлоно Руми» …

О, Первый Поэт Руси…
Гоголь писал,
Что Русская Поэзия вышла из Храма на Бал…
И Первым, кто Её встретил, был Ты!..
Это Истина…
Да…

Прости великодушно,
Но мудрец Савва Ямщиков,
Такой же мне друг,
Как Тебе барон Антон Дельвиг, сказал,
Что моя Поэзия догнала Икону
И возродила Православную гимнографию,
Как некогда легендарный византиец Роман Сладкопевец…

И ещё Савва Ямщиков сказал,
Что поэма «Исповедь Иоанна Грозного»
Может встать рядом с «Троицей» Андрея Рублёва…
И что я вернул Русскую Поэзию во Храм…
Да…

О, Пушкин…
Неоглядный Певец безбрежной очарованной Русской Души,
Которая алчет Царствия Небесного,
Устав от всего тленного… земного… несправедливого…

Но Тебе как будто повезло в земной жизни…
Твой Гений оценили царь
И Высший свет…

Но разве в этом счастье…
Ведь Гений — это не горячая охота волков-современников…
А хладный пир потомков – гиен…
Да…

Мою же поэзию…
Мой Второй Канон Русской Поэзии в эпоху сатанинского шоу-бизнеса…
В эпоху политических бесов, лицедеев,
Захвативших власть в мире,
Замалчивают…

Ибо истинная Поэзия убивает агрессивных графоманов…
Гонит в забвенье их сатанинскую рать…
И даёт высший Катарсис усталой обманутой человеческой душе…
Да…

В эпоху злокишащего Гигантского Базара стекла,
Который объял Землю,
Кто увидит Бриллиант…

Вот Данте пришёл на этот базар с «Божественной Комедией»
И с лавровым венком…
И никто не купил у Него Книгу…
А купили лавровый венок для супа…

О, Пушкин...
Я не хочу бродить по такому базару со своей книгой
И потому я живу в глиняной кибитке,
В полузаброшенном таджикском кишлаке Зимчуруд…
Высоко в горах…
В пропастях одиночества…

Но я блаженно счастлив…
И по ночам я любуюсь звёздным небом…
В старости звёзды ближе… родней, чем люди…

Пушкин…
Брат...
Но я читаю Твои стихотворения…
Они тоже близки мне, как звёзды…
Да…

Приходи в мою кибитку…
Выпить древнего вина поэтов мусалласа...
Я жду Тебя...
Эййййхххххххх…

Я-то неизбежно приду к Тебе…
Но хотелось, чтобы Ты вернулся на Землю…
Хотя б на миг…
Вдохнул земную пыль…
Вместе со мной…
Почуял свежий ветер от горной хрустальной реки…
Услышал шелест медовых ночных трав
И серебристый полёт ночной совы - сплюшки…
Да…

Древнеперсидские поэты из чалмы творили саван…
И уходили в Царствие Небесное…
Но потом они, затосковав по земле,
Вновь из савана творили чалму
И возвращались на землю…
Разве Ты не средь них…

Пушкин...
Брат…
Учитель…
Друг…
Я жду Тебя в своей глиняной приречной кибитке…
Я слышу Твои шаги по траве…

А тропа к моей кибитке
Заросла цикорием… маками…ферулой…
И по ней ходят только дикие коты … собаки… козы…
И Великие Поэты…
Цари… Мудрецы… Пророки…
Да…

К моей глиняной кибитке приходили:
Пророк Зороастр… Будда… Моисей… Иисус Христос…
Пророк Мухаммад… Мир Ему…
Лао Цзы… Конфуций…
Сергий Радонежский… Князь Михаил Черниговский…
Царь Соломон… Император Цинь Шихуанди…
Царь Бахрам Гур Сасанид…Царь Иоанн Грозный…
Чингисхан… Амир Тимур… Тиран Иосиф Сталин…
Гомер… Овидий Назон… Данте… Омар Хайям…
Они беседовали со мной…
Они учили…
Возносили к Небесам…
К Вечности…
Меня, муравья…
И эти Беседы явились в моих книгах…

Критик Геворкян сказал мне:
«…Ты сотворил Пирамиды… Пагоды…
Синагоги… Церкви и Мечети из Слов…»…

P.S.
Пушкин!..
Истинная Поэзия путешествует не в несуществующее Будущее
Иль в суетное быстролетящее Настоящее…
Она устремляется в Вечное Прошлое,
Где Её понимают… любят и ждут
Гомер… Фирдоуси… Данте… Гёте
И Ты – Пушкин…

И потому я присоединяю к письму
Мою поэму «Смерть Пушкина», стихотворения и романс,
Посвящённые Тебе…

И ещё:
По семейному преданию
Мой прапрадед по материнской линии,
Богатый купец – цыган Лодыгин,
Гонял хмельные тройки с Тобой, Пушкин!..

Цыгане далеко видят…
Далеко чуют…
Может, он предвидел это письмо…
Может быть,
Творец так соединил нас…

О, Пушкин…
Небесный… Вечный Брат мой…
Я жду Тебя в моей земной глиняной кибитке…
Гляжу на тропинку,
Заросшую синеокими цикориями и гранатовыми маками…

июнь, 2024

НОЧЬ ПЕРЕД ДУЭЛЬЮ...
… Натали… Натали…
Что=то сердце болит…
Иль последняя ночь за окном ворожит…
Аль метель уже на постель пылит…
Али пуля уже в одеялах летит…
И твой вольный сосок, Натали,
Для царя и Дантеса открыт…
О, Господь,
Пощади!..
Лучше смерть , чем такие сны…


ДУЭЛЬ ПУШКИНА
...Я бреду и плачу плачу
Я рыдаю насмерть в февральском вялом поле где метель
В пустынном одиноком лютом суздальском ополье поле
Где стоит бежит кружит метель
Я плачу в поле
Где метель

Опять опять вся Русь покрыта погребальным дуэльным равнодушным снегом снегом снегом
Снег снег в поле одиноком струясь стремясь бежит валит дымит
И чешуей жемчужной плащаницей саваном загробным
На поля на холмы холомы русские безвинные родимые прощальные летит летит
И уж уже звездистым зернистым мрамором лежит

А я бреду в бредовых малахитовых колодезных ледовых каменных
Летучих дымноизумрудных сумерках гиблых полевых

И плачу и рыдаю сладко вольно
Как дитя забытое заблудшее одно среди Руси

А я рыдаю в поле сиротском
Где лишь ворон сизый древлий да бездомная бездонная метель

А я рыдаю в поле
Где лишь ворон сизый древлий один свидетель той дуэли той смертельной
Трехсотлетний похоронный смоляной пернатый секундант

А метель повальная покосная метет
А ворон крыльями прядет гребет
Против метели недвижно в небе горестно стоит грядет пернатый той дуэли страж

А метель садится на меня на очи в губы в легкие в гортань
А метель живой гибкой летучей плащаницей запредельной заупокойной окутывает
Опутывает одолевает еще живого меня мя
А метель щекочет очи полуслепые мои
А метель проходит сквозит чрез кости зябкие утлые моя
А метель заносит заметает погребает заживо меня меня мя мя мя

Ай где-то рядом пуля Дантеса бродит ищет свищет близ меня
Ай метель метель дымит дымит дымится
Как пистолет улыбчивого удачливого Дантеса палача
Ай в метели где-то бродит ходит веет пуля свежая нежная певучая моя

Чу! что там лепечет в необъятных каменных беспамятных снегах
Иль вешняя алмазная капель с небес довременно сошла?
Иль струйка та змеинордяная досель досель досель
В снега текучая горючая плакучая бежит
И на шинель Данзаса копится роится
Как малый талый нежданный нечаянный ручей родник

Один поэт убитый насмерть навзничь наповал навзрыд
Во поле одиноком уповая лежит ворожит хранит
И в ледяных холмах хоромах снежномраморных
Лишь один тал жив ручей бежит по ледяной Руси Руси Руси
Поэт убит

А талый малый кровяной ручей в усопших мертвых снегах журчит
Курлычет как язык поэта говорлив весел шаловлив
А ручей биется вьется как младого пульса лазоревая замирающая нить
Один среди Руси замерзшей февральской немой как камень
Один малый лепетный довременный ручей речист
Один тал ручей среди мраморных полей

Но вслед за ним неслышно обреченно окрыленно
Двигнутся всеталые бредовые горячечные снегогонные мартовские реки родники ручьи

А пока поэт один лежит убит
В февральском руськом неоглядном поле
Словно в эфиопской дальней колыбели
Поджав ноги как младенец беззащитно пухлогубо нежно сладко спит

О Боже!

Да куда тебя оттуда занесло о горбоносый как верблюд пустынь креол пиит пиит пиит
И как медвяная слюна в подушки снежносонные
Ручей от уст его безвинных лепетных застреленных бежит
Струится в снеги словно розовый безвольно выпавший телячий огненно пророческий язык

…Господь!
Доколь таким ручьям навзрыд бежать всевечно по замерзшей намертво Руси...

Поэт убит
А вечен его выпавший телячий огненный пророческий язык...

* * *
Дантеса пуля и досель
Свищет ищет в русском поле
А за ней грядет метель
Чтоб сыпучими снегами
Чтоб летучими бинтами
Спеленать рдяную рану
Упокоить прорубь алу...

* * *
Дантеса пуля и поныне
В русском поле люто мчится
В бледном небе блудно длится
А за ней метель струится
Чтоб убитому поэту
Стать пуховою постелью...

* * *
Дантеса пуля и досел
Ходит бродит в русском поле
И пиита вновь находит
А за ней вослед впадает
В рану вьюга гробовая
К отпеванью омывая
К воскресенью обряжая
В древлерусский снежный саван
Тело певчее пернатое...

* * *
Дантеса пуля и досель
Ищет рыщет свищет в поле
А за ней грядет метель
Чтоб убитому поэту
Пухом раскидать постель
На всю Русь постлать постель
Гробовую вековую
Белоснежну колыбель

февраль, 2006 г