Квартирный вопрос

Липкая летняя полудрема. Даже завсегдатаи подъездных лавочек растворились где-то в тени домов, оставив после себя грязные бутылки, фольгу с яркой надписью «Янтарь» и целую коллекцию мастерски обмусоленных окурков.
Душно было идти, город, залитый горячим июльским солнцем, совсем не радовал Верочку. Долгожданная беременность обернулась нешуточным испытанием: отеки, вечная усталость, жалость к себе и страх. Не об этом мечтала. Казалось, уж кто-кто, а она точно заслуживает счастья, столько всего позади, и вот - подарок судьбы: сразу двойня! Родня и знакомые с интересом поглядывали на нее, такого прежде в семействе не случалось. Чудо, одним словом.
- Кажется здесь. – Страдалица смахнула со лба обильно выступивший пот, сравнила надпись на размокшей в кармане бумажке с вывеской: «ул.Горького, 29», - Всё точно.
Во двор вела арка, откуда резко пахнуло кошачьей мочей и сыростью, полуподвальное помещение с вывеской «Квартиры мечты» оптимизма тоже не внушало. Скрипучая дверь, обшарпанная лестница, а в самом низу – недовольная пышная дама, придвинувшая поближе к широкой своей груди вентилятор.
- Здравствуйте, я по объявлению.
- Здоровее видали. Тут все по объявлению.
Каких «всех» имела в виду неприветливая собеседница, Вера так и не поняла. Рядом никого не наблюдалось. На всякий случай, оглянувшись, и сделав пристыженный вид, она решила проигнорировать странность оппонентки, возвращая разговор в желаемое русло:
- Так, значит, квартиры у вас в рассрочку? Под какой процент?
- Зависит от доходов ваших, сроков, метров квадратных. – Фразу она закончила глубоким вздохом, сопровождавшим сканирующий взгляд «с головы до пят». – Ну, вам однушку, наверно? Можно и верхний этаж?
- Почему же сразу…
- Верхний дешевле. – Безапелляционно припечатала мадам, зачем-то цыкнула зубом. -  Не ходовой товар. А вам даже полезнее станет. Сверху соседей нет – красота, воздух.
- Пожалуй..
- Документики?
Квартира была нужна срочно. Еще месяца три, и – рожать, а молодая семья ютится у старенькой тетушки, в убогой комнатушке, выходящей окном на крышу. Супруг Веры – парень хороший, добрый, но, как говорят, не прикладной, все у него в мечтах да прожектах, потому и пришлось брать бразды правления в свои хрупкие руки.
Подписав предварительный договор, тяжело поднималась она по лестнице, но в душе впервые за много месяцев появилась надежда:
- Ничего, выплатим, всё у нас наладится, Коленьке на заводе, может, повышение дадут, старательный он у меня…
До тёткиной комнатушки путь не близок – на самую окраину городишки. Прижимая бумаги на заветное жилье к груди, Вера облокотилась о лавочку, жаром обдало её, что-то красное в разводах проплыло из-под ног к небу, и наступила темнота.
- Голубушка, ну, ничего, живая, живая…. – Откуда-то сверху сквозь тяжелую тьму пробился старый скрипучий голос.
Не разлепляя век, Вера простонала:
- Документы, квартира…
- Тише, тише, деточка, все потом, все потом, лежи, капельница – не шутка, а то привяжу.
- Где я?
- В больнице, а где же? В ней, родимой. Припекло. Да и то, куда по такой жаре с пузом понесло? Почто одна шлялась?
- Как дети?
- Вот придет дохтор, всё обскажет про детей, про все обскажет. А если тошнить будет, меня покличь – бабка Анисья, значит я. Санитаркой тута.
Вскоре пришел врач, нудно бубнил что-то про плохие анализы, тонус и подытожил:
- Надо согласие на кесарево подписать.
- Нет! Нельзя, они еще малы совсем! Я квартиру в рассрочку беру, кроватки купила уже, распашонки! Нет, нет!
Но доктор снова устало повторил, что надо, что у него выбора нет, и квартиру тут вовсе не причем:
- Еще, может, справятся, сейчас аппараты хорошие. А если нет – вы женщина молодая, родите еще. Себя поберечь надо.
Страшные слова звенели и отдавали в голове молоточками «родите еще», знал бы он, через что прошла она, как радовался Коленька двойнятам. Как же, как же так…
Бумаги на операцию её рукой подмахнула бабка Анисья, причитала, охала и гладила по голове.
- Позвоните Коле, телефон в сумке, я что-то не вижу совсем.
- Давление у тебя, вот и в глазах рябь. Сейчас, сейчас, горемычная, наберу.
В трубке гудки, и вот он знакомый, родной и веселый голос мужа:
- Да, солнышко! Как ты? Я долго говорить не могу, работа. Получилось дельце?
- Коль, я… - и не смогла сказать, завыла белугой. Договаривала сердобольная санитарочка, отойдя в коридор.
- Все, едет, едет уже. Скоро тут будет. Хороший у тебя парень, хороший, ласковый, сердечный. Ну, не реви, не реви, перемелится, мука будет.
Вперед Коли приехала мама Веры, стук ее деловых каблучков был слышен с самого дальнего конца коридора. Халат она не надела, а накинула поверх своего строгого костюма на плечи. Весь вид ее был недовольный, брезгливый и озабоченный. Без приветствия с порога мама пошла в наступление:
- Говорила я тебе, дуреха! Нашла за кого замуж идти, ни уму, ни сердцу! Все цветочки были, а вот тебе и ягодки! На аборт надо было бежать, а ты, эх… раззява. Не реви! Поздно реветь. – Замолчав на пару секунд, она сменила осуждающий тон на официально-деловой. – Что там с квартирой? Получилось? Ну-ка, где документы? А вижу. Да, хороший процент, и по-божески вполне. Новостройка, пусть небольшой, но свой угол будет, и этот твой тоже пусть вкалывает, должен же от него хоть какой толк быть. Всю жизнь мой девочке испортил! – Неожиданно деловая командирша заскулила, как побитая собаченка, наконец, проявив сострадание, ей в унисон вторила сама Вера. Под этот женский плач в палату влетел Коля. Вид его взъерошенный и бледный никак не обнаруживал силы духа:
- Милая моя, родная моя, как ты? Что говорят?
Теперь успокаивать надо было и его. Такой поворот событий обнаружил в Вере черты материнской закалки. Она вытерла слезы и, водя по русым мужниным волосам холодной ладошкой, заговорила отстраненно:
- Ничего, все по-божески. Сделают сейчас кесарево. Может еще выживут, а нет – мы молодые, родить успеем. Зато с квартирой все хорошо. Документы у мамы, процент как надо. Выпишут – прямо и въедем.
И такой настрой устроил всех. Родственники обуздали чувства, врач попросил всех выйти. Дальше была муторная подготовка, безболезненная операция. Малыши даже заплакали, когда их по очереди извлекли и положили маме на живот. Потом, конечно, быстро унесли в реанимацию.
- Маленькие какие. – Совсем спокойно подумалось Вере.
Умирали детки не легко. За одну ночь несколько раз поднимали молодую мамочку сестры – мол, иди, кончается твой. Несколько раз откачивали, но под утро первым ушел сынок. Как игрушка лежал он, истыканный проводами с иглами в кювезике на белой-белой простыне. Сил человеческих не осталось в юной маме, не осталось чувств, слез, понимания. Как в плохом сне, глядела она на хрупкое бездыханное тельце. Тихо назвала по имени. Почему-то пожалела, что не позвали священника. Но так – мимолетом.
Дочь жила на неделю дольше. И думалось тогда Вере многое: зачем мучают смертницу, зачем не пускают ее саму домой к мужу… а чаще почему-то вертелось между земными печалями: «Надо покрестить». Но звать попа в больницу ей было бы совестно, не принято в их круге общения такое мкракобесие. Тогда сама решила, как сможет. Подойдя вплотную, так чтоб никто не заметил, взяла да и перекрестила кювез, прошептала: «Крещу во имя Отца, и Сына и Святого духа, а дальше, Бог, сам решай, куда ей – жить или не жить» В тот же вечер дочки не стало. Умерла тихо, как уснула.
А Вере той ночью приснилось, что летят два ангела над городом и смеются и кричит ей один из них: «Спасибо, мы теперь свой квартирный вопрос решили! Будем жить в дому Отца небесного!» Стало ей тогда легко, спала до утра, как ребенок.
После выписки молодые супруги решили не торопиться с квартирой, отказались. Семья, конечно, не поддержала. Но у них после смерти детей вдруг началась новая какая-то совсем другая жизнь. Будто правду они узнали, очевидную, понятную, но не принятую прежде. Воцерковились, повенчались. А их тетка, у которой снимали угол, вдруг вовсе собралась на житье в монастырь, оставив молодым всю свою квартиру. Чудо.
Через три года у Коли и Веры родился сын. Младший брат ангелов небесных.