Тайна

            25 июля, в четверг Владимир Петрович Облаконь… Да, такая вот чУдная фамилия, которой Владимир Петрович обязан деду Фёдору, в гражданскую семнадцатилетним мальчишкой служившему в кавалерийском полку и имевшему прекрасного жеребца в яблоках по кличке Булат. Этого жеребца подарил ему дядя, когда провожал племянника на службу. Тогда же у него была незавидная фамилия – Трусилин. Понятно, потешались все кому ни лень. Обидно. Притом, что воином он был отважным, умелым и смекалистым. И вот однажды в дозоре их отряд нарвался на засаду. Бой был неравный. Все товарищи полегли. Только Фёдору и командиру удалось уйти. Началась погоня, в ходе которой командир был убит, а красавец Булат тяжело ранен. Белогвардейский поручик, не медля, добил коня выстрелом в голову, а Фёдора связали и увели в плен. Неделю сидел в подвале. Думал, всё, хана – расстреляют. Молился. Очень жалел коня – где ещё такого возьмёшь? А без коня ты кто – пехота. Однажды, во время молитвы, пришла ему славная мысль – сменить фамилию и в родной полк не возвращаться.  Назваться решил Яблоконь, в честь потерянного друга. Настроение сразу изменилось – вместо уныния появилась надежда и, даже, радость какая-то. А на следующий день случилась оказия - во время очередного наступления Красной Армии белогвардейцы в суматохе про него забыли, а свои, красные освободили.

- Как зовут тебя, хлопец? – спросил скуластый человек во всём кожаном, с маузером наперевес.
-  Федька.
- Фамилия.
- Яблоконь.
- Ух, ты! Врёшь небось? Документы есть?
- Враги отняли.
- Учти, если соврал, расстреляю без суда и следствия.
- Почему не верите – есть же, к примеру, Белоконь, а почему Яблоконю не быть?
- И то верно… Сухолупенко! Вот тоже фамилием Бог наградил.
- Слушаю, товарищ комиссар!
- Зачислить его в пехоту и поставить на довольствие!
- Есть, товарищ комиссар!
            Так Трусилин стал Яблоконем.

            Владимиру Петровичу эта фамилия очень не нравилась. С самого детства натерпелся он от неё. Как только не дразнили. Одна дразнилка даже в стихах была. И, главное, сочинил её лучший друг Венька Савельев. Звучала она примерно так:

Сивый конь нажрался яблок
И свалился с ходу на бок,
И кричит: кукареку,
Я подняться не могу!

- Венька, а чо это у тебя конь кукарекает, а пацаны ржут? – отбивался Володя.
- Так ведь смешно… И ты бы посмеялся…
- Не могу.
- Почему?
- Грешно смеяться над больными…
            Это, конечно, был перебор – Венька действительно был болен, точнее покалечен. Как-то полезли они в колхозный сад за яблоками и грушами, набрали полные пазухи, и вдруг сторож бежит, свистит, прыгнул Венька с дерева и босой ногой прямо на косу. Пьяный косарь забыл. Сухожилия повредил – охромел на всю жизнь.          

            Словом, когда пришла пора получать паспорт, Володя заменил две буквы. И это не просто так, как говорится, с кондачка – любил он в небо смотреть, облака разглядывать. Облачных коней он всегда находил среди львов, медведей, рыб, русалок, седых старцев и разных прочих фигур. Жизнь сразу изменилась. Любимая девушка, впоследствии ставшая женой, сочинила для него другой стих – хороший, милый, утешительный.

Я люблю тебя, Облачный Конь,
Ты умчишь меня в звёздную даль,
Там у нас будет радостный дом
И детишек, как минимум, пять!

             Правда с детишками не получилось, Бог не дал, а вот свой дом они построили и сад насадили, и сорок лет со дня свадьбы прожили душа в душу.

             Итак, 25 июля, в четверг Владимир Петрович Облаконь проснулся с настроением, для выражения которого трудно подобрать простые, точные слова. В общем, было ощущение того, что он к смерти готов. И, главное, радостно ему от этого ощущения. Не смеётся, но лежит и улыбается, глядя в потолок. И вот ещё что интересно – ничего ему из прошлой жизни не жаль, и ничто не тянет. Решительно ничего и ничто. Даже жены не жаль – «всё равно встретимся там…»
             Так было ему хорошо, так хорошо, что захотелось крикнуть. И он крикнул.
- Надя! Надюша, подь суды! У меня такая радость случилась, ты не представляешь себе какая!
             А в ответ тишина. Он встал, вышел из спальни, смотрит, на обеденном столе записка.

            «Вовушка, дорогой!
             Прости, что так получилось. Валентина Елагина поздно уже позвонила. Ты так хорошо спал, что разбудить тебя я не посмела. Дело в следующем: она в составе группы прихожан собиралась ехать в паломничество на Соловки. С Астаховским батюшкой, отцом Иоанном, на церковном автобусе. А у неё Сашка вдруг слёг, горло стянуло, температура под сорок. Ну, она и предложила поехать мне, вместо себя. Уверена, ты поймёшь меня правильно, ведь я так мечтала посетить это святое место. Молилась. И вот Господь услышал мои молитвы. Это ненадолго – всего три дня, плюс дорога. Еды в холодильнике полно. Там: и суп есть вермишелевый, и котлеты куриные, и компот из свежих ягод, и творог, и сметана, и сыр. Бананы на холодильнике. Помидоры на терраске, знаешь где. Огурцы, болгарский перец и всякую зеленушку сам сорвёшь. Ягоды ешь, а то малина и смородина уже осыпаются. Не забывай теплицу открывать-закрывать. И поливай. И цветы поливай. Косить уже пора. Нож у косилки поточи. Бензин в канистре, под верстаком. И в сарае разберись, а то ноги сломать можно. Ну вот, пожалуй, и всё. Остальное смотри сам. Светлым Христовым Воскресением обнимаю тебя и целую.»

            Выйдя на пенсию и оставшись с мужем наедине на все часы дня и недели, Надежда Васильевна загрустила, приуныла даже – сорок лет прожили, все разговоры переговорили, все подарки передарили, остались только общие дела по хозяйству. А потом как-то вдруг увлеклась церковью. Да страстно. Стала поститься, молиться, службы не пропускает, причащается часто, активничает, со старостой Натальей дружбу завела, батюшке помогает, запивку причастную готовит, вместе с другими прихожанками убирается в храме, цветники блюдёт. Повеселела, энергичная сделалась, авторитет на себе почувствовала.
            И слава Богу! – заключил Владимир Петрович и стал во всём ей помогать. Сам-то он Бога знал, но к церкви не пристрастился, как впрочем, большинство местных мужчин. Он оправдал себя апостолом Павлом: неправедный муж спасается праведной женой. А праведная жена очень хотела и очень молилась, чтобы и он, её Вовушка, тоже бы в храм зачастил. Но всё никак, словно какая-то вражья сила держала его. А как бы хорошо: вместе молиться, вместе поститься, вместе причащаться и служить Господу нашему Иисусу Христу.

             «Светлым Христовым Воскресением – это хорошо. В тему…» – подумал Владимир Петрович и пошёл открывать теплицу.

            Благостное состояние не прекращалось весь день. Более того, оно разрасталось, охватывая дальние и самые дальние пределы мироздания, блистая всё новыми, дивными красками и восхитительными музыкальными композициями.
            После дневного сна решил вечерком пойти к приятелю и с ним обсудить случившееся. Вдруг и у него так же.

            Было уже начало десятого, когда Владимр Петрович позвонил в дом приятеля. Сергей Михайлович в одних трусах вышел на крыльцо, крикнул.
- Кто там?
- Сто грамм!
- А, это ты… вовремя – бильярд начинается… Кубок Чемпионов…

            Сами приятели спортсменами никогда не были, но трансляции крупных матчей не пропускали, каким бы ни был вид спорта. Правда всегда сетовали, мол, спорт уже не тот – кругом политика и деньги. Вообще, сетовать народ любит, а иначе и разговаривать не о чем.

            Однако, Владимир Петрович пришёл не сетовать, а радостью делиться. Но начать никак не удавалось – Сергей Михайлович так страстно и громко болел, что слова не просунешь.
            Когда спортсмены после пяти партий ушли на перерыв, Владимир Петрович аккуратненько закинул удочку. Издалека.
- Я заметил такую вещь… и это не только в бильярде… и в боксе так же, и в борьбе…
- Ну-ка, ну-ка, интересно. Может чайку?
- Можно.
             Расторгуев налил в чайник воды, поставил на плиту, чиркнул спичкой, голубые зубчики газового огня упёрлись в дно чайника. Облаконь продолжил.
- Да… слушаю я комментаторов и диву даюсь – такое иногда несут…
- Я тоже это заметил…
- Вот, к примеру, сейчас, в этом матче, парень поймал волну, лупит и лупит с кия, и они давай его хвалить-нахваливать, и тут же он волну потерял…
- Нет, я не согласен. Разве он их слышал?
- Но ведь слова и мысли – это энергия, она может передаваться без звука и видимости на любые расстояния…
- Извини, Петрович, эту магию-шаманию я не признаю…
- А в чудеса веришь?
- Чудеса – это другое… Ладно потом продолжим – начинают… Тебе сколько сахара?
- А мёд есть?
- Есть… на.

            По окончании матча тоже не получилось разговориться – спортсмен, за которого болел Сергей Михайлович, проиграл. Расторгуев даже в лице весь переменился, начал сетовать на всё подряд: и дожди хлещут, и травища выросла, хрен прокосишь – леска не берёт, и бычки опять в лес стали бегать – надо изгородь новую делать, и война никак не закончится...
            Владимир Петрович потерял терпение.
- Спасибо тебе за чай, Михалыч, за приём, за душевный разговор… пойду я, поздно уже…
- Ну, давай… Да, кстати, а ты чего это без Надьки гуляешь, обычно всегда вдвоём, как привязанные, поссорились что ль?
- Нет, она на Соловки уехала, в паломничество… с Астаховским батюшкой…
- Понятно. Надолго?
- На три дня, плюс дорога…
- Может, на рыбалочку сходим, посидим, отдохнём, побалакаем…
- Вряд ли у меня получиться – она мне список во какой оставила…
- Это они могут…

            Мерцали звёзды, самолёты, спутники. Над лесом поднималась здоровенная, жёлтая луна. Ночная прохлада и тишина навевали масштабные мысли. Подумал о жене: такие вещи только с ней можно обсуждать… три дня, плюс дорога… за это время сколько воды утечёт… да и она, возьмёт да и не захочет понимать… женщина – у неё своё на уме… и вообще, зачем надо кому-то рассказывать – пусть будет у меня хоть какая-то тайна?..»