памяти Ореховой Сони

Ореховая Соня: Когда умру, стану коктебельским закатом и все тут. Сиреневым

К дню рождения Софии Русиновой (14.07.1965 — 15.01.2005).
Хайку Ореховой Сони
O ЧИТАТЕЛЕ ХАЙКУ
Элина Витомская: «Девушка-лето»

Хайку Ореховой Сони
— Ну и как Коктебель?
— Как и тебе.
— Как? И тебе?
книга
о трехстах пятидесяти девяти страницах
ну где же тут обо мне

южный ветер с восточным
играет в футбол
моей головой

вместо окна
пожелтевшее фото
старого сада

падает недалеко от яблони
тыква дачника

во тьме шорохи
ночных бабочек
ресниц о ресницы.

и рад бы забыть, что осень,
да
листва на воде

подарок березы —
ажурный чехол на машину
за ночь

разметало ветром
вчерашний день

просыпалась под звук капели,
проснулась — осенний дождь.

листья смешались в луже
с отраженьями листьев

сквозь туман
пейзажи родного города
прекрасневеют

со вчерашнего не просохли
цветочница и ее будка.

тише воды
сегодня город
слушает ливень

вспоминаю, как плакала
не помню — о ком

чай без сахара —
чтоб тишину не спугнуть
назойливой мухой

муза моего мужа
названивает по телефону

как колокол раскачиваюсь
в такт языку непонятному

когда мое сердце разобьется
один осколок
я подарю тебе

первый снег — и первый
снежок в спину
похолодало

не обещало
зато как ясно

плюс-минус
быть-иль-не-быть
льду на луже

Новая сковородка.
Не мою ее —
купаю.

в тишине
две ложечки позвякивают
не в такт

«я напишу!», звучащее
как «никогда»

с размаху в подушку
над головой вперемешку
перья и сны

пока ты в отъезде,
сплю в объятьях
твоей рубахи

Реку охватывает озноб
усталость
лед

позвякивают
сосульки пальцев
о пуговицу

в белую крапинку снегопада
все

пожилая сороконожка
на восемнадцати костылях

никак не нашарит поземка
середину улицы

что ни зеркало —
везде эта тетка
в тесноватом пальто

Юбилей курса.
«Классно выглядишь!» —
сообщаю чьему-то ботинку.

пластиковые стаканы
шуршат у мраморных ног

на свой язык перевел
все шоколадки

прошлое,
какое ж ты дивное, какое не
настоящее

по кромке бархана
мираж ветра

брожу по кладбищу
читаю имена
камней

Хабаровск—Москва
восемь часов заката
из-за облаков

все не выходит в хайку
зимняя луна

пока тебя не было
такого мне нашептал твоим голосом
телефон

Переход метро.
Скрипач, отдыхая, слушает
Наши шаги.

выбегаю,
вздрагиваю —
жить можно!

морковное солнце
свекольный тюльпан
весенний пост

Поймаю тебя, поймаю,
снежинка,.. капля!

Это она,
гроза —
гроза причесок!

сегодня мой дом
под охраной радуги

белый пудель у черного
отобрал упавшую пешку

Как ты чихнула —
аж с вишен прочь лепестки!
И ну хохотать.

первые капли дождя
на полуслове
все взгляды в небо

одностороннее
движение
к тебе

чмокнул и сбежал
порывистый какой
ветер

Опадает пион.
Набираю твой номер,
поднимая по лепестку.

встречая твой поезд,
сколько уже проводила
всяких других

от входа до выхода
краткий сон под землей
в метро

с входящих на исходящие
солнечный луч

подбирается к пудренице
сезонное слово
помидор или персик? —

топчусь по рынку
ромашка на прежнем месте
а дуб подрос

То здесь, то там
вдруг высунется ветка
из пелены дождя.

протерла очки —
любуюсь туманом

любимая книжка с пятнами
любимой еды

закат на даче
за забором распиливают
тишину

выключаю свет —
и все мотыльки
по своим делам

сероватый рассвет
расталкиваю
огнем фонарика

Остановись, мгновенье,
нет, проходи…
Следующее!

У всех пассажиров
по счастливому билету
Москва—Симферополь!!!

Когда умру,
стану коктебельским закатом
и все тут. Сиреневым.

Встала сегодня
с левой ноги
собственного кота

В ожидании снега
выбираю подошвы
поузорчатей

на свежем снегу
гляди-ка – уже следы
чьих-то бессонниц

рождественский дождь
сел в лужу
снеговик

Пляж под Римом.
Детишки строят из песка
Руины.

На осеннем небе
галочками отмечены
пути на юг

оба трясемся –
с балкона несу холодец

Капельница
По чуть-чуть разбавляет
Твою болезнь
O ЧИТАТЕЛЕ ХАЙКУ

Мысль о Читателе Хайку посетила меня недавно и случайно, зато с тех пор прочно засела в голове. Было так. Однажды один уважаемый мною поэт и организатор решил включить в сборник мой стишок и посоветовал изменить в нем пару слов, аргументируя тем, что, мол, народ этих слов не поймет. Тут я впала в некоторый ступор. Какой народ? Как-то раньше я не задумывалась над тем, кто это все читает. То есть, помню, образовался однажды на наших сайтах один читатель, вернее, читательница, все знают, о ком я, и спасибо ей большое. Она приходила, читала, писала свои мнения и замечания. И никаких стихов. Честный, настоящий читатель. В чистом виде. Но одно дело — единственный постоянный читатель, уже родня, считай, и совсем другое — народ. Тут у меня и возник вопрос: есть ли такой народ (кроме пишущего), который читает хайку, и что это за народ? Все не просто. Поймайте на улице произвольного человека с интеллигентным лицом (не сильно спешащего, желательно) и подсуньте ему какую-нибудь лягушку Басё в переводе Веры Марковой. Если он своему лицу соответствует, то дурного слова вам не скажет в ответ, а просто отмахнется вежливым вопросом «Ну и чё?».
Мой хороший знакомый, человек грамотный, лингвист, как-то поделился: «Сначала я думал, что это только вы все хайку писать не умеете (у меня же по дому распечатки всякие валяются, нет-нет да и наткнешься), а потом почитал Басё (все того же марковского, естественно) — и тоже ерунда какая-то». Поскольку человек вежливый, то добавил: «Может, перевод плохой?». И действительно. Чего нормальному человеку надо? Допустим, пишут ему: «На холмах Грузии лежит ночная мгла». Хорошо. Ночь, значит, и мглисто. Типа плохо видно. Смотрим дальше. Арагва шумит, ладно. Плохо видно, зато слышно. Вот, а дальше главное: «Мне грустно и легко, печаль моя светла». Тут и холмы с Арагвой встали на место, и понятно, чего это выхожу один я на дорогу в такое время суток, а чтоб наверняка — так «печаль моя полна тобою». Ну и все. Читатель доволен, грустит вместе с автором, вдыхает ночной воздух и собирается звонить любимой девушке. Что тут скажешь — любовь. А положим, читает человек такой стих:
в тумане ночном
тени далеких холмов
шум близкой реки
Что хочешь, то и думай. Эмоция не обозначена, действия нет. Кому-чему сочувствовать? Вопрос. Ответ на этот вопрос существует только при наличии у читателя желания вникнуть и почувствовать. Собственно, хайку — это повод. Чем лучше хайку, тем легче за ним следовать, но все равно это некоторый акт воли. При наличии привычки к чтению хайку этот акт становится практически незаметным, поскольку человек потихонечку уже переселился в мир хайку и мыслит его категориями. Но все равно случается: наткнешься на хайку не из твоего хайку-мира и думаешь: «Что за ерунда, зачем это написано?», а потом вдруг обнаруживаешь, что есть группа людей, которые над этим же хайку восторженно взмахивают руками и роняют светлые слезы. Можно предпринять усилие и попробовать вчитаться. Не факт, что получится.
Конечно, при таком подходе парадоксальным образом смещаются критерии оценки хайку: вместо «хорошее» и «плохое» возникают «мое» и не «мое». Впрочем, если подумать, ничего парадоксального, остальные наши эстетические и этические оценки тоже основаны на способности или неспособности что-либо принять. Итак, хайку — это дверь в некоторое чувство или состояние, причем не всегда у этой двери хорошо смазаны петли, а иногда к ней еще и ключ требуется. Кто же такой читатель хайку? Это человек, которому только дай помедитировать, который способен или хотя бы готов часами следить за ползущим жучком, выискивая смысл в его траектории и выражение в его усах. Это любопытствующий человек, который рад тыкаться в любую дверцу-хайку — а что за состояние ждет его тут? К тому же он упорен и готов ковырять замочек дверцы, пока она не откроется. Это именно о нем пресловутое хайку Басё:
Внимательно вглядись —
цветы пастушьей сумки
увидишь под плетнем.
Посоветуйте это случайно выбранному человеку. С большой степенью вероятности он спросит: «А на фига?». И действительно… Зачем она, эта пастушья сумка, когда есть много вещей видней и краше. За тем же плетнем розы цветут — толстые и душистые. И только когда человек расстался с категориями краше — не краше, хорошо — плохо и готов расстаться с категорией мое — не мое, — тогда он становится читателем хайку. Не знаю, вероятно, он при этом с неизбежностью становится в той или иной степени и писателем хайку.
Что же получается? Читатель хайку ищет повода помедитировать на любой подвернувшейся былинке, а писатель хайку ему этот повод подсовывает в виде произвольного слова, и граждане довольные расходятся по домам? А зачем тогда вообще писатель нужен? Пожалуй, картину стоит несколько дополнить. Хороший писатель хайку — это тот, кто может создать стих, являющийся поводом для медитации относительно большого числа читателей (пусть это будет первым критерием хорошего писателя хайку), а хороший читатель хайку — тот, кому кроме повода для медитации (который он должен уметь отыскивать) важна еще и художественная форма, умение создать которую есть второй критерий хорошего писателя хайку.
26 ноября 2004, 6:55 pm
Элина Витомская: «Девушка-лето»
…Даже не зная даты рождения Ореховой Сони, ее можно было сразу назвать девушкой-лето. Ну или девушкой-ранняяосень. Так мне показалось, когда я увидела её (кажется, это было в ноябре 2004 года) на презентации второго альманаха «Хайкумена». Типаж, голос, а потом и стихи (их количество об этом сезоне, яркость, иронизм вкупе с изяществом) — всё говорило про это. Летние хайку у Сони — самые-самые, как мне кажется.
перед дождем
плетут пауки
сети для радуг

Поэтому я приведу тут те строфы, которые были написаны примерно в эти даты, только 20 лет назад, летом 2004 года.
гордо несу
тазик с вишневым вареньем –
предводительница ос

припекает
бабочка обмахивает крыльями
свою тень

дождливое лето
с заставки windows
убираю облака

закат на даче
за забором распиливают
тишину
© Элина Витомская