Простила

Быль
Не спится. Ночь осенняя темна.
Ни звёзд и ни луны. На сердце гадко.
И вроде бы, должно быть всё в порядке,
Но не до сна. Ох, снова не до сна.

Да, что валяться. Вышел на крыльцо.
Присел. Спиною к стенке притулился.
В проём оконный небу помолился,
Подставив ветру свежему лицо.

Перед глазами жизни полоса,
Как будто на экране кинолента,
Сменяются фрагментами фрагменты,
Мелькнувшее фиксируют глаза.

Он долго-долго смотрит в темноту.
Мелькает жизнь. Страница за страницей.
Всё в прошлом. Ничего не повторится.
Случилось так, что прожил жизнь не ту…

Нет. Ту, конечно, что нарёк Творец.
Был честен пред страной, людьми, пред Богом,
Прошёл военною и мирною дорогой,
И близок уж естественный конец.

Всё было до сегодняшнего дня
Открыто, незапятнанно и чисто,
Но прошлое вдруг тучею нависло
И молниями чёрного огня

Из прошлого ударило стрелой.
Забытое нахлынуло лавиной…
Вот – нежный, милый, синий взгляд невинный,
Тот взгляд, что был лишь у неё одной…

И девочка трёх лет с бантом в кудрях
Стоит, ручонкой крепко держит… маму?
Как смотрит – смотрит, смотрит в сердце прямо…
У женщины же слёзы на глазах…

И тихий голос: «Мамы больше нет.
Ей обещала, что к тебе приеду,
Хоть правнучку, но привезу к прадеду…
Она простила всех вас за навет…

Ушла. Зла не оставила в душе.
Жизнь прожила, тебе не изменила.
Всю жизнь тебя лишь одного любила».
Ушла…, ушла…, ушла…, ушла уже…

Он вспомнил страшный сорок первый год:
Рожденье дочки и войны начало…,
И как жена, окаменев, молчала.
Потом писала: любит, верит, ждёт. 

И обводила дочкину ладонь,
Подписывала: «Дочка подрастает
И, что отец – герой, конечно, знает…»
Он сжёг, он бросил письма те в огонь.

Когда пришла на фронт дурная весть,
В глазах, в душе и в сердце почернело,
Он написал, чтобы она не смела
Жить там, где из родни хоть кто-то есть.

Он смерти, будто проклятый, искал,
А почему и как, не знает, выжил.
А был конец войны всё ближе, ближе,
Но яростнее, злей её оскал.

Она писала, а он письма рвал,
Бросал по ветру мелкими клочками,
Или сжигал и пялился на пламя,
Он сам себя порой не узнавал.

С войны приехал с новою женой.
Ту, первую свою в селе не встретил.
Ни дочки, ни жены, и только ветер
Гулял в избе заброшенной, пустой.

Дурную весть не подтвердила мать,
Но, почему-то, и не отвергала.
Скрывала, или ничего не знала?
Он не хотел, не стал её пытать.

Однажды, через много уже лет,
Сосед ему по пьяни проболтался,
Что по ранению комиссовался,
Что виноват, что первой жёнки нет.

Пытался, мол, к ней клинья подбивал,
Да только она, стервочка, отшила
И коромыслом низ ему отбила.
В отместку, мол, письмо то написал.

… Уж сколько лет на кладбище сосед.
Жена его, вторая, на погосте,
А сына три – так редко ездят в гости.
Живёт. Бобыль. Родных под боком нет.

В дом престарелых справки все собрал.
К сынам поехать в город он не хочет.
Жить одному давно уж нету мочи…
В смятенье чувств его рассвет застал.

Дочь с внучкой на диване в зале спит.
Сидели, говорили, говорили,
Как будто бы жизнь рядышком прожили.
К себе зовёт. Мол, мама там лежит.

Мол, погостишь. Захочешь – насовсем…
Живёт одна. Внучата прибегают.
И дети: сын и дочь, не забывают.
Как поступить? Запутался совсем.

Решил. Поеду. Зиму погощу,
А там, как быть, уже укажет время.
Мысль главная стучится, бьётся в темя:
«Простила… как же мне себя простить»?