Перед последней дверью

1

Передо мною открытая дверь.
- А я не иду.
Передо мною закрытая дверь.
- А я не стучу.

Передо мною запретная дверь.
- А я не ведусь.
Передо мною искомая дверь.
- А я не коснусь.

Передо мною забитая дверь.
- В сад, что люблю.
Передо мною забытая дверь.
- Может, и к алтарю...

Передо мною железная дверь
с сочно-зеленым оттенком счастья.
- Жду, когда она станет ржавой!
ибо зеленый – цвет-лицемер:
цвет и топей, и чары навьей,
и утопичных чаяний…
И уж точно не колер яви!

Передо мною высокая дверь:
в высочайшую цитадель.
Ждет на высоком крыльце хозяин.
Дверь приглашает: она раззявлена!
– Мне бы калитку в любимый сад мой…
Да вот съела отравленная роса его.

Передо мною волшебная дверь.
Там щебечет Сирин напев забвения.
Там бормочет Феникс мотив спасения.
Там с высот ко мне спустится журавель…
– Да вот мне бы
синицу в небе!


2

Передо мною последняя дверь:
твоя:
там хранилище сущих моих потерь.
Ты –
        это я.

Я –
        это ты.
Только ты моя совесть,
                я твой стыд.
Ты простор небесный,
                а я сыр-бор.
Я расчет ошибочный.
                Ты наитие…
если ложное, то спасительное.
Я из пасти
зубастой страсти.
Ты с прекрасных, как счастье, гор.
Я всего только явь. Ты мистика.
– Вздор!
– и следственно, это истина.

Я –
        это ты,
что отшельничаешь в Задверье,
от меня плутающей взаперти.
Я – в Преддверии браконьерю:
убиваю свою же жизнь…
И однажды жизнь от меня сбежит.
Только вдруг успею
изменить финал этой эпопеи?
переписАть его?
вдруг возможна акция, что спасательна?


3

Ты – душА моя.
Сквозь себя к тебе поспешаю я!

Там, в Задверье,
где ни расчет, ни нахрап не действуют,
упасается моя вера
детская
от рассудка –
садиста жуткого,
взрослого изувера,
что сожрать меня норовит
с потрохами
(это значит, и со стихами!)…
Чье поганое капище на крови
честных клятв и благих обетов,
ожиданий дерзких, святых заветов…
грез прелестнейших, что в избытке,
верных шансов, крутых попыток…
А на ужин
та тварь стаканами,
как алкаш сивуху свою поганую,
бОль моих
             сожалений глушит
– под жаркое, что из убоины:
сладкой моей любови.

И когда эту дверь взломаю,
и когда порог ее перейду я –
стану жить, никем и ничем не маясь…
даже той собою, что не сбылась.
– Есть у детской веры такая власть!
Там найду я
себя бездумной –
в непреходящем месяце мае...

Где рассудок – там веры нет!
Там не бел даже Божий свет.
Где рассудок – там вечно осень!
Там на лозах только сомнений гроздья.
Ягодки сморщенные и кислые,
порченые и склизлые…
– На саму себя моя злость:
веру вырастить не пришлось.

Рву сомнения…
                – А они
не кончаются…
как и серые, сиро-седые дни.
А они извращаются
в ересь зрелую.
Приобщаются
к заблужденьям и подозрениям:
терпким плодикам тёрна.
- Уйму я набралА ведерок!

Урожайны
и мои беспочвенные надежды:
много я их в свой срок сажала!
Воз и маленькую тележку
нагребла лимончиков сих небрежно.
Ах, какая от них оскомина!
– едкая, злая… скорбная.
Я привыкла их в ящик свой долгий складывать.
– Вдруг дозреют до апельсинки сладкой?


4

Но теперь
предо мною дверь
твоя:
в вешнее.
(Сокровеннее той, что в вечное.)
Тут бы замешкаться, постоять…
Но облажался секундомер:
сердце так отчаянно застучало,
что шальными ударами дверь взломало…
Воздается сильному по делам его.
Воздается умному по речам его.
– Воздается грешному по мечтам!
– Я уже там.

Даже не через миг,
даже не через вскрик
то ли счастья,
то ли напасти –
а ужЕ!
обогнав мгновенье на вираже!

– Я уже там…
А за дверью остался мой чемодан.
В нем лишь с елки звезда,
все, что были, года,
сдача с пары удач
и сует суета.
– Я уже тут.
– Жалко только звезду.

…Или удел мой и жить в Преддверии,
и закончиться?
…На пороге истины упокоятся
мои кости.