Надежды на создание отношений с Н. не было никакой

Надежды на создание отношений с Н. не было никакой. 

Я жил в рабочей общаге и делил комнату с Володькой и мышью. Удобства были на этаже. В большинстве комнат обитали молодые рабочие, которые набирались каждую пятницу, обделывали коридоры блевотиной и кровищей.  Расставание со студенческой порой вообще проходило болезненно, а мой путь через череду позорных неудач напоминал падение человека  с лестницы, который на каждой ступеньке ломая себе все члены поочерёдно, в конце сломал шею, но судьба заботливо подставила ему гроб в виде этой общаги. Очень мило с её стороны.

Однажды я готовил себе блюдо впрок на день или два. В здоровенном сотейнике на общей кухне тушилась картоха с дефицитной тушёнкой и грибами. Обитатели комнаты, прилегающей к кухне, заглядывали, проверяли обстановку и удалялись, не приступая к приготовлению собственного ужина. Я отлучился из кухни до калькулятора, а когда вернулся, сотейника не было. Голод и возмущение немедленно индуцировали в мозгу бурную дедукцию, которая привела меня в комнату, вызывавшую наибольшее подозрение. Посередине стола стоял сотейник, полный еды, рядом две или три бутылки водки, одна из которых уже была наполовину опустошена, а вокруг четыре алкаша с вилками наперевес. Забыли запереться. В торжественной тишине я прошествовал к столу, в полном молчании взял сотейник с едой и в не менее торжественной тишине прошествовал прочь из комнаты. Торжеству момента мог бы соответствовать внос блюд для Трёх Толстяков в романе Олеши, но здесь процесс был обратным, и вместо фанфар сопровождался зависшими в воздухе вилками и раскрытыми ртами, возле которых клубился запах свежеупотребленного спиртного, неутоленного позыва закусить и тоскливого разочарования. Такие типы населяли моё новое обиталище. Когда мы поселились, у некоторых даже возникла иллюзия, что вчерашние студенты это готовые отбивные, которые доставили им, хозяевам  общаги, для постоянного окормления за заслуги перед Богом физического труда. После пары нокдаунов и более серьёзной потасовки, их иллюзии были рассеяны как дымок в ветреную погоду. Сложнее дело обстояло с моими иллюзиями касательно личной жизни. Требовался ежедневный подвиг неистовой борьбы с ними, в котором здравый смысл упорно являлся на ристалище с синяками и гематомами после предыдущих раундов, чтобы снова оказаться в нокдауне и убраться. Впрочем, иллюзиям тоже доставалось изрядно. После регулярных апперкотов от здравого смысла будущее смотрелось так, как будто в нём предстояла  не жизнь, а только смерть. Оставалось дожить любым способом, неважно, инженером или космонавтом или папой римским. А у Н. был задорный характер и глаза Эвы Шикульской, её ожидало блистательное будущее и вращение в высших сферах, возможно, банковских. Озирая тоскливым взглядом наши заблеванные палестины, я все же понимал, что претензии на чужую судьбу как минимум безответственные. А вообще-то глупые.

Наша с Володькой комната была на втором этаже. Володька отслужил после вуза в армии, где набрался армейских манер, гармонично уложившихся на его простонародный и непосредственный грубоватый характер. Впрочем, уживались мы прекрасно. Помогали друг другу, а его подколам и шуткам всегда находился изысканный ответ, что составляло для него непривычную изюмину. Внизу на первом этаже располагалась комнатка вахтерши, у которой в сейфе хранился дисковый проводной телефон. Мы им иногда пользовались, вынимая трубку из сейфа и засовывая в сейф правую руку для набора номера. На этот же телефон мог кто-то позвонить при надобности. Нам как "своим", номер был известен, и мы сообщили его тем с кем хотели поддерживать связь. Володьке иногда звонили подруги, а мне иногда по-дружески набирала Н. Добрая бабушка вахтер скрипя суставами поднималась на второй этаж, слегка переваливаясь спешила в конец коридора, чтобы пригласить кого-то из нас к телефону. Я почему-то спешил к этим звонкам, будто ожидая ещё чего-то необыкновенного, кроме голоса, который хотел услышать. Будто однажды на Н. снизойдет некое затмение, и она заявит о своей готовности к самопожертвованию и готовности принять участь декабристки. Со ссылкой в заблеванную общагу в Подлипках. На что я, озарённый пафосом новомученичества, конечно же отвечу отказом. О нет, сударыня! Декабристки - декабристам. У вас глаза Эвы Шикульской. А я ни разу не Анненков. Вас ждёт блистательное будущее и вращение в верхних кругах среди банкиров.  Но такого затмения не было, часть меня, слегка озаренная проблесками здравого смысла, их не ждала. Поэтому никакого подвига от меня не требовалось, чтобы жизнь шла как шла. С алкашами и мышами.

Зачем она звонила? Не знаю. Наверное, хотела сохранить дружеские отношения, которые мне были бы в тягость тогда. Я тогда еще не прочитал у Ремарка, но на подсознательном уровне чувствовал. "Любовь не пятнают дружбой. Конец есть конец".

Однажды она позвонила, когда меня не было. Бабушка вахтер поднялась на второй этаж и постучала в дверь.

- 18 комната! К телефону!

В комнате был только Володька, который ожидал звонка от своей подруги. В полной уверенности, что звонят ему, он метнулся на 1-й этаж с недоеденным бутербродом в руках. Звонила Н.

- Привет, - сквозь непрожеванный бутерброд бойко промычал Володька.

 -Привет.Жуёшь что ли?

- Жую, ага.

- Приятного аппетита.

 - Приходи ко мне. Пожуем вместе. У меня есть картоха и самодельная тушёнка из деревни. 

- Я не приеду. Как у тебя дела?

 - У меня всё зашибись. Вчера тусили с Машкой.

- Какой Машкой?

- Ну из этого, тупика, возле Комендантского леса.

- Не слышала. Так у тебя теперь всё в порядке с личной жизнью?

 - Ты че гонишь? Когда у меня были проблемы с личной жизнью? Осталось тебя раскрутить, ты мне нравишься. Приходи. Замутим что-нибудь. Купим Рояль и сникерс, разведем Юпи. У меня есть проигрыватель пластинок, поставим медляк. Ещё у меня сосед ботан-романтик, мы с ним договоримся. Он переночует у соседей. У него на стене баба, а другой нет. Пусть  он там себе *** под одеялом, пока мы  с тобой мутить будем, а? Ну ты понимаешь.

- Ты стал невообразимо грубым. Мне тебя жаль. Ты не держишь себя в руках.

 - Ты опять гонишь. Чо не так? Чо позвонила-то?

- Я хотела тебе сообщить, что выхожу замуж.

- Ты че, сбрендила?!! Кто тебя такую возьмёт, кроме меня. И то, я ещё подумаю, ты или Машка.

 - Ты, наверное, не знаешь Александра.

 - Сашку на девятке? Этого урода? Ты чо, обкурилась?

- Теперь, когда ты пытаешься бодриться, ты совершенно отвратителен.

Два человека общались активно, принимая друг друга за кого-то ещё. Оба знали двух разных Александров на девятках. Если бы разговор продолжался, путаница прояснилась бы. Но Вовка не успев прожевать, успел наговорить в своём непосредственном стиле достаточно, чтобы Н. приняла меня за окончательно сбрендившего и сказав последнее "Прощай", повесила трубку.

На следующий день Володька устроил разборки со своей подругой. История развеселила его настолько, что он не мог успокоиться, когда вернулся в общагу и продолжал хихикать, докладывая мне детали разговора. Телефона у Н. не было. Она больше не позвонит. Сквозь звон в ушах и тоску в глазах я смотрел на жизнерадостные ужимки рожи, и выбирал, в чём его утопить. В слезах отчаяния, или в его собственной кровище, которая прольётся, когда я оторву ему голову. Он играючи поставил точку в бесконечном сражении иллюзий сумасшедшего и здравым смыслом. - Козззёл, с чувством наконец сказал я. - Я даже не поздравил её. И не пожелал богатства и счастья.

 - Без тебя управится!

Я обошёлся без кровопролития и пускания соплей. В конце концов, в этой истории надо было ставить точку. И начинать другую историю. Жаль, что точка получилась такая смазанная. Как запятая. Но другая история началась, не без участия Вовки. "Но это уже совсем другая история."