Олег Драчев Я осколок древней Руси

Я – ОСКОЛОК ДРЕВНЕЙ РУСИ

(О книге Олега Драчева)

Стихотворение, которым открывается новая книга Олега Драчева, не может не приковать к себе внимание серьезного читателя:

Я сегодня хочу умереть,
И белый снег меня укутает собою.
Незваным гостем сможет залететь
Уставший грач и поделиться маетою.

Он погрустит о том, что наша жизнь - пустяк,
Что тягостно зимой без пищи и без крова.
Вздохнет о том, что все не так,
Что для него любовь уж не воскреснет снова.

Почувствовав озноб, ругнется про себя,
Весь съежится, нахмурив серый лобик.
Взмахнет крылом - простынет без следа,
Оставив мне частичку своей боли.

Мотив этот – смерть перед лицом природы – один из важных в поэзии.
Вспомнится, конечно:

Иль на возлюбленной поляне
Под шелест осени седой
Мне тело в дождевом тумане
Расклюет коршун молодой…


Блоковское «Все это было, было, было» интонационно, конечно, продолжает пушкинское «Брожу ли я вдоль улиц шумных».
Но нет ли еще влияния Кнута Гамсуна, которым был увлечен Александр
Блок ? У Гамсуна особенно подчеркнуто именно желание умереть на безлюдье и на лоне природы:

Не дай мне, Боже, последних дней
Среди подушек и простыней,
Среди слез, скорбей и унынья.
Заблудиться дай мне в лесу густом
И упасть бездыханным в месте таком,
Где никто не бывал доныне…

Вот уж празднество для лесной родни!
А когда, пресыщенные, они
Разбредутся в родные чащи,
К скелету обглоданному прильнув,
В костный мозг мой стервятник просунет клюв –
Для него нет лакомства слаще…

Вспомнишь и Гумилева:

И умру я не на постели,
При нотариусе и враче,
А в какой-нибудь дикой щели,
Утонувшей в густом плюще…

И вот что удивительно: при сравнении стихотворения Олега Драчева с классикой никакого «ассиметричного конфликта», когда новый автор «проваливается» рядом с большими мастерами, здесь не возникает. Даже
отмечаешь, что Олег выигрывает в целомудрии: нет ни подчеркивания своей инаковости, ни особенно натуралистических деталей. Они – гордый серебряный век, а он принадлежит какому-то другому времени, более скромному и повернувшемуся к аскезе.

Олег Драчев – известный шахматист. Кстати,
многие шахматисты были и талантливыми поэтами: Андрей Кронеберг, переводивший Шекспира,  Савелий Тартаковер, поэт и переводчик немецкой поэзии,  автор «Защиты Лужина» Владимир Набоков, поэт и прозаик Владимир Мощенко, написавший, между прочим, книгу  о гроссмейстере Сало Флоре.
Еще одна страница жизни Олега Драчева – работа переводчика португальского языка в Анголе. Эта полная превратностей и опасностей жизнь отразилась в цикле стихов «Моей Беатриче».
Живя в Анголе, Олег Драчев думает о воцерковлении. Он совершает паломничество через пустыню к мощам Иакова Заведеева.  Тут тоже вспоминается Блок, «Стихи о прекрасной даме», где сливается мотив служения Богу и гимн возлюбленной. В той, к кому обращены стихи поэта, очень мало как от нашей современницы, так и от женщины
времен князей или императоров. Жена, облаченная в мафорий, образ вневременной, чисто духовный.
В книге Олега Драчева два больших цикла – «Ангольский цикл» и «Моей Биатриче». У этих циклов сложное музыкальное построение, подобное тому,
какое применил Пастернак к своей «Теме с вариациями». Но каждое отдельное стихотворение написано ясно. Герой цикла проходит через пустыню:

По барханам угрюмой судьбы,
Увязая в сыпучем песке,
Как дойти мне до яркой звезды,
Что осветит мой путь в темноте?

Выразительны картины преследующей его опасности:

Леопарда не видно в ночи.
Звуки гаснут в тяжелом песке.
Его быструю тень различит
Лишь случайного факела свет.

Стихи цикла о возлюбленной, о далекой родине – Владимирщине,
о русских храмах, где он, православный христианин, окормлялся многие годы.

А женский образ его стихов тоже заставляет вспомнить о раннем Блоке, «Стихах о Прекрасной Даме». В той, к кому обращены стихи поэта, очень мало как от нашей современницы, так и от женщины, скажем, времен князей или императоров. Жена, облаченная в мафорий, - образ вневременной, чисто духовный.

Есть один момент, о котором хотелось бы сказать в предисловии.  Там, где Олег говорит о вещах само собой разумеющихся, он преднамеренно сбивается на не правильную, почти пародийную
речь:

Нет фадистки больше такой.
Навсегда твой пьедестал.
Португалия гордится тобой.
Не пустеет твой зрительный зал.

(«Амалии Родригес»)

Видимо, здесь он берет пример с обэриутов. Мне трудно понять, зачем он это делает. Но это у него принципиально.
Особняком в книге стоят стихи на темы русской истории. По убеждениям Олег Драчев близок к славянофилам и символистам.  Инвективы, обращенные к Петербургу и его державному основателю, напоминают страницы Толстого, Достоевского, , Андрея Белого, строки Некрасова, Анненского и Блока:

Ты ближе всех стоишь к Европе -
Окно хотел он прорубить.
Из года в год лежишь в потопе.
Кого хотел он удивить?

Ломая вековую Русь на дыбе,
Тлетворный дух нам насаждал.
В болезненной своей гордыне
Лишь все чужое привечал.

Не заслонят дворцов фасады
Кровавых дел и свист плетей.
По-прежнему стоят засады
Царя распявших палачей.

Тут можно, пожалуй, заметить, что не упомянуты подвиги великих зодчих и подвиг блокады. Но стихи Драчева отнесены именно к девятнадцатому веку.
Историк Натан Эйдельман спрашивал в одной из своих монографий: «Как разрубить петровский «двойной узел» (то есть сочетание такого просвещения с таким рабством и деспотизмом)?»

И завершение стихов, полемических по отношению к Пушкину, знаменательно:

На холмик Ксении блаженной
Ты покаянье принеси...

К душе ли императора или города обращены эти слова, но ими не разрубается, а развязывается «двойной узел».

Эмоциональный спектр стихов Олега Драчева очень широк. И знак мастерства можно видеть в присутствии у него дифирамбического начала:

Тебя зову у шумных вод.
Мне эхом - алая заря
И величавый небосвод:
Люблю тебя, люблю тебя!

Твой лик рисую на холсте.
И локон черный обводя,
Мне повторяет кисть в ответ:
Люблю тебя, люблю тебя!

«Я – осколок Древней Руси» - так представляет себя лирический герой
Олега Драчева. И, может быть, любовь его «до всякого столетья», и
слово его доносится к нам из тех,
незапамятных времен.

Алла Шарапова