Коктебельские хроники

... И Леонид под Фирмопилами,
Конечно, умер и за них.
Г. Иванов

1

Нас, поразмыслив, наградили летом.
По совокупной скудности заслуг
К нему идёт Андреевская лента
Или мальтийский крест – одно из двух.

Всё остальное – знаки самозванства.
Но, облекая потные тела,
Медлительно проходят по пространству
Явленья из объёмного стекла.

И в каждом – дух любви изнемогает,
Дрожит, переливаясь тяжело;
И молимся... И чайка умирает,
Роняя в воду чёрное крыло.

2

Как сверчок при луне,
опрометчиво пел
На родной стороне
о земле Коктебель.

И не верить не мог
в пограничный предел,
Но явил тебя Бог
для меня, Коктебель.

Для минутных часов
в преломлениях зал
Угнетённых лесов
и озноенных скал;

Для волнистой гряды
бесконечного дня,
Посреди пустоты
и сквозного огня;

Где,
сродни неземному,
Волошинский луг,
Задыхаясь,
к сухому
астралу приник;

Ритуалом прибоя
повенчаны где
Над землей – голубое,
фарфор – по воде,

И в любовной постели
свести удалось
Глухоту подземелий
и музыку лоз!..

Торжествуй, Коктебель –
я вернулся к тебе.
Беспобедно
теперь
я повинен судьбе.

Нет ни слов, ни причин
нарываться на спор –
Ты – мой ангельский чин
и немой приговор.

Вознеси меня днесь,
чтобы выдохнуть мог
Только сущую лесть
и досужий укрёк.

Душу вымани вплоть
до всесветных времён!
И возьми мою плоть
в византийский полон...

3

Как сладко быть временщиком!
На побережье строить дом
под кипарисовым зонтом
и с галереей;
изнемогать от чепухи,
играть со смертью в поддавки,
писать забытые стихи
и акварели.

Быть не в опале, не в чести
у белых сил, у красных сил
и даже – Господи, прости, –
у самых черных;
и, поднимаясь по складам,
навек обосноваться там,
где побывали Мандельштам
или Кручёных.

На том – провиденном – юру,
где только ветер поутру,
смотреть на вечную игру
огня и тени.
И вечно чуять на губах,
казалось – мимолётный, страх
несовершённых впопыхах
прикосновений...

4

Бабочка сложила
тонкие крыла.
Красная могила.
Белая ветла.

На горе продольной –
небушко окрест.
Кто - то сердобольный
выкаменил крест.

Исполать вам, дети –
радость и тоска.
Здесь гуляет ветер
и гудит астрал.

И уже не спорят
о добыче тел
ни морская воля,
ни мирской предел.

Время опустилось
на глазное дно...
Всё соединилось.
Всё – разрешено.

5

Подступает пора молчать.
Помоги мне, сынок, – не спи.
Я боялся тебя зачать
в киммерийской больной степи.

Посмотри на меня, поплачь,
херувим, подорожник, снег.
Принаряжен в шелка палач
не для избранных, а для всех.

Полюбуйся, какой узор
сочинили глаха шутих,
чтобы легче летел топор
среди вывертов огневых,
и на пеплом покрытый плац,
остывая, стекал белок!..

Полюбуйся на нас, поплачь,
горстка, капелька, мотылёк.

Мы в ответе за всё и вся.
И расплата всего верней,
если даже понять нельзя,
почему ты сроднился с ней...

Как нельзя не воздать Тому,
Кто, спасая от нас любовь,
сыну милому моему
приготовил небесный кров.

6

Что ты маешься, хуже прежнего?
Что надеешься обрести?..
Позови меня в даль кромешную,
в ночь безлюдную отпусти.

Как легко говорил о Сократе я,
унижая его детей!..
Посмотри на моё распятие –
не стоять ему сорок дней.

Оказалось, что мера высшая –
праздник площади и огня;
и душа моя – чернокнижная;
и погибнуть может она.

Словно ирисы ненормальные,
недотрожные как хрусталь,
спеленала меня изначальная,
запредельная киноварь.

Подвела теснота телесная
под веселья цепной кистень,
Где нисанова тьма –
невоскресная –
подменила воскресный день,

И взметён в небеса бесполые
мусор пляжного конфетти!..

И распяты нудистки голые.
И распятья у них на груди.

7

Чайки летят над водой и в воде.
Господи, где ты !?
Или – нигде?..

Ночь украинская стелет постель
Черному морю...
Прощай, Коктебель.