Ах, у зеркала...

                Троицкое, лето 1973г.


                Ах, у зеркала -
                любим все мы!
                И подолгу наедине
                в себя вглядываемся,
                жалеем,
                что другие все -
                в стороне.

                И никто до конца не узнает,
                не увидит,
                что скрыто в нас.
                Не тебя,
                целый мир обнимают
                эти руки.
                И тысячи глаз

                аргусовых
                под одной дугой
                устремляются в этот мир
                впитывают,  как никто другой,
                всё живое!
                Пространство, миг!


                И не счесть всех взглядов,
                нежных,
                жалобных,
                дерзких,
                святых.
                Это только увидеть надо
                вольным взором
                и жаром в груди.

                И у зеркала,
                пока молоды,
                мы с надеждой идём к себе,
                если около -
                слишком холодно,
                а внутри -
                горячей, чем бег

                в неизведанное,
                в дали улиц,
                переулков -
                вспотеть, чтоб остыть -
                или в новую жизнь
                от привычных лиц
                искать,
                утверждаться,
                быть.

                ***

                И у дочери
                с первым лепетом
                откровением стал двойник.
                С ним особенно как-то.
                Трепетно.
                Замирающе.
                Напрямик!

                И напрасно бранится бабка.
                Не кокетство это,
                не блажь.
                То - открытие!
                То - загадка!
                Мир - в себе,
                сокровенный наш.

                Дочке на ночь читала строки
                о Москве на холмах,
                куполах,
                о бессоннице тёмноокой,
                о рассветных колоколах.

                Дочь вздыхала, не засыпала,
                умоляла ещё читать.
                Утром раньше, чем надо, встала,
                попросила
                Её
                показать.

                Бойко взмахивают страницы,
                останавливаясь на портретах.
                Больно вздрагивают ресницы
                девочки четырёхлетней.

                Молодую Марину
                с чёлкой
                наконец приняла,
                обняла.
                Так ходили, обнявшись,
                долго
                дочь моя и Цветаева.

                Мне отрадно вдвойне узнаванье.
                Хотя были стихи наградою
                за добро целый день, послушанье,
                то есть - редко,
                врезались сразу

                в детский мир и воображенье.
                Уже знает всё наизусть.
                Но  глаза двойника - отраженья
                являют  недетскую грусть.

                И ко мне
                с надеждою тайной
                перед зеркалом в полутьме:
                - Мама!
                Я похожа на Цветаеву?
                Те же чёлка и профиль...
                Нет?! -

                Улыбаюсь.
                Меня читает.
                отворачивается,
                ни вздоха!
                Отражению
                новую тайну
                доверяет
                хранить
                высоко.