Грызу Салями с Беляковым 2022
Безумный Батюшков и Матушков-Салями
Плечами ватными мне небо заслоняли.
Плутая пальцами в лесу лилейных риз,
Я слушал Батюшкова, Матушкова грыз.
Так, об руку рука, вошли в мои черты
Покоя бледный жар и холод суеты.
Так бьющая вразлёт наследственная сила
От головы до пят меня перекосила.
В чаду табачном от сандалий до залысин,
Вознёсся Батюшков, и Матушков обгрызен.
Осталась песня – помесь щебета и лая:
«Вернись ко мне, симметрия былая!».
Александр Беляков…
Буквально накануне «Света безумия» перекинулся с Женни (Е. О. Далимаевой). Сначала она «поддела» меня по поводу «оденем ордена». Сопроводив заметку стихом незабвенной Новеллы Матвеевой.
А затем закинула следующее:
[Мне ваши стихи (может, я и говорила?) всегда в памяти воскрешают творчество ярославского поэта Александра Белякова. Сейчас перечитывала его старые, сохраненные у себя стихи, наткнулась на опус, который по созвучию прям попадает в вашу ситуацию... А иногда и в мою, поскольку всё чаще хочется в самоволку от мертвечины и канцелярщины... Простите, если обидела)))
И вот приходит к имяреку
Ни бе, ни ме, ни кукареку,
И вот поёт ему: «Не бэ,
Войди в одну и ту же реку,
Замри, как памятник себе…»
Раскинулись, не зная квоты,
Седой обыденности воды.
Какой-то сизокрылый дух
Всё время спрашивает: «Кто ты?
Ни то, ни се? Одно из двух?»
Увы, покуда чувство долга
Клешнёй за холку держит волка,
В нем разгорается лютей
Несбыточная самоволка –
Без учреждений,
Без людей.
………………………..]
Согласен: есть у меня с Александром Юрьевичем некоторые «близи». И немалые! Включая биографическое (к стихам от математики). И «попадания» случаются.
Вот наладил я своё «батюшково» и решил к нему (к ярославцу Белякову) заглянуть. И в первом же «загляде» налетел на нашего безумца (К.Б.). Причём, не в чистом виде (на сам стих), а на упоминание о нём у Ильи Кукулина. «Единственный, один из многих. О стихах Александра Белякова». О книге А.Б. «Эра аэра», изданной в 1998-м.
Впрочем, комментарий Кукулина к тексту А.Б. показался мне слегка неуклюжим
[Батюшков и Мамин-Сибиряк ни с того ни с сего порождают Матушкова-Салями, Впрочем, они ли? Не вполне ясно. Отстояние от события до слова меняется, и сама эта переменчивость имеет музыкальный смысл, поддерживает мелодию. Однако – что замечательно – эта переменчивость, как и слова, и ритм, участвует в формировании смысла стихотворения].
Кто такой Матушков-Салями, решить пока колеблюсь. Размах – от Пушкина до Осипа Эмильевича (Мандельштама). А вот Мамина-Сибиряка, в отличие от Ильи, я здесь почему-то не чую. Неужто от «холода суеты» тем Сибиряком дохнуло?!
Напротив, О.Э.М. с «Матушковым», да ещё с «Салями» – вполне созвучен. Одно смущает: обгрызание. – В смысле: перечитан вдоль и поперек?! «До дыр». Измызган… Пушкин на эту роль лепится больше Мандельштама. Как «наше всё».
Всё же на любом пути
Что-нибудь спасём,
Потому, как ни крути,
Всюду Наше Всё.
Хотя это у А.Б. вовсе и не о Солнце русской поэзии.
Салями… Вяленая колбаса. И к чему она здесь (у А.Б.)?! Как мой «румяный пряник в сырой выпечке». И даже круче. В смысле – твёрже. Для особливо грызучих, и мне болезному – не по зубам.
Матушков…
Выпускали в нашем Витебске «самодельный» журнал «Идиот». С 1983 года. В 2013-м вышел 44-й номер. А в № 37 (август 2000), посвящённом «злодею» Алесю Пушкину, запечатлелись графические работы Вячеслава Матушкова.
Ничего кроме. В смысле – об оном (В.М.) мне не известно.
Куда популярнее фамилия Матушкин. Одного определённо знаю. Игорь. ЗМС РБ. В 2002-м году добрался вместе со сборной до полуфинала Олимпийских игр. Хоккей. Легендарный матч в четвертушке. Феноменальная шайба Копатя, запрыгнувшая лягухой в ворота шведов от маски Томми Сало.
Салями, сэр! Это я – о встрече Матушкина и Сало. Володя Копать Сало закоптил. Пусть копчение и вяление не одно и то же – Однако!
Не исключаю, что в досланном Женни о чувстве долга, за «ни бе, ни ме» скрываются всё те же Батюшков и Матушков. Ну, или хотя бы зияет их отсутствие.
Вошла Одетта – едва одета.
За нею – Оден, весь в орденах.
Чайковский Пётр, по правде, где-то,
Отнюдь не лучше Бородина.
Не станем спорить о наших вкусах.
Кучкистов много. А он – один.
Чайковский тоже был очень русским.
Никак не меньше, чем Бородин.
Не знаю, что там казалось Нине. *
Здесь всякий смертный чуть одинок.
А если гений, то и в помине.
О, Мельпомена! Сними венок!
Да. Об особом увлечении Уистена Хью (Одена) музыкой – тем более русской – мне не известно. Однако либретто для опер он сочинял. Кстати – для Игоря Стравинского и Николая Набокова.
А с Чайковским его роднило одна «странность». Впрочем, у нас – не об этом. А об одинокости. Гения и вообще. О тщете славы. О нашей заброшенности-оставленности.
А Батюшков меня-таки взволновал. Хоть через Вейдле, хоть через подвернувшегося Белякова. Через его стих о «перекошенности». То ли от головы до пят, то ли от сандалий до залысин. Впрочем, последнее было уже то ли о вознесеении и обгрызе, то ли о погружении в табачный чад.
* Имелся в виду опус Нины Берберовой. «История одинокой жизни.
Вчера, по рекомендации, глянули на ночь «Женщина в золотом».
Понятно, что вспомнилось своё…
«От Климта к Мунку»
Адель…
Излом руки.
Тягучим,
отборным золотом – декор.
Искусствоведами изучен,
но не разгадан до сих пор
твой взор,
достойный Моны Лизы.
Как и не ведома модель…
– Не ты ли, томная Адель,
оставив детские капризы,
служила ею для репризы,
где Саломею и Юдифь
терзают страсти роковые?!..
Фигурки тают восковые –
пора оплачивать кредит,
что жизнью дан…
Спадают ризы –
Все бабы,
непременно, лгут.
Иные,
северные фризы –
меня в Норвегию влекут.
(6.08)8.08.2016
PS:
Ах, бабы, бабы, век отпущен вам,
Сперва на бал, сперва вы ягодка,
За вашу грудь убили Пушкина.
Сидела б, баба, ты на якоре!
Ау! Есенину влестившая
Глазами в масть, устами в клёнах
Ты обнимаешь перестывшего
За непознавших, но влюблённых.
Тебе, не любящей одних,
Его как мальчика швырять.
Да! До последней западни!
Да! До последнего шнура!
О, если б знали вы, мадонны,
Что к Рафаэлю шли на Пасху,
Что гении сидят, как вдовы,
Оплакивая страсть напрасную,
Что гении себя не балуют,
Что почерк их ночами точится,
Что издеваются над бабами,
Когда не в силах бросить творчество.
Когда изжогой мучит тело
И тянут краски тёплой плотью,
Уходят в ночь от жён и денег
На полнолуние полотен.
Да! Мазать мир! Да! Кровью вен!
Забыв измены, сны, обеты,
И умирать из века в век
На голубых руках мольберта
Полина, полоня меня
Палитрой разума и радости,
Ты прячешь плечики, как радуга,
На стих мой, как на дождь, пеняя.
Но лишь наклонишься ты маком,
Губами мне в лицо опав,
Я сам, как сад, иду насмарку
И мне до боли жалко баб!
(Л. Губанов, Полина)
Губановским я сопроводил свою Адель ещё тогда – в 2016-м. А здесь позволю вернуться к началу («Полины»). Отдав данину упомянутому выше «Лебединому озеру»
Полина! Полынья моя!
Когда снег любит –
значит, лепит,
А я, как плавающий лебедь,
В тебе, не помнящей меня.
Полина! Полынья моя!
Ты с глупым лебедем свыкаешься,
И невдомек тебе, печаль моя,
Что ты смеркаешься, смыкаешься,
Когда я бьюсь об лед молчания.
Снег сыплет то мукой, то мУкой,
Снег видит, как чернеет лес,
Как лебеди, раскинув руки,
С насиженных слетают мест.
Вот только охнут бабы в шали,
Дохнут морозиком нечаянно,
Качать второму полушарию
Комочки белого отчаянья.
И вот над матерьми и женами,
Как над материками желтыми
Летят, курлычут, горем корчатся –
За теплые моря в край творчества.
Мы все вас покидаем, бабы!
Мы – лебеди, и нам пора
К перу, перронам, переменам,
Не надо завтра мне пельмени –
Я улетаю в 22!..
29-30.01.2022
Свидетельство о публикации №124072103891