Трёхсотый

Ни военных, ни антивоенных -

Борька пишет стихи про любовь.

Среди них - даже пара нетленных.

Муза, эй! Не насупливай бровь!



Он стреляет стихом без промашки

В обгорелое небо любви.

Но давно от любимого Сашки

Убежденья его увели.



Он за ленточкой с самого Крыма,

Его кровь - беспокойная ртуть

И фатально неисправима

Его тяга тельняшку рвануть.



Вот не знаю я, был ли он первым

У кого-нибудь, кроме жены.

Но какою-то сукою нервы

Ему напрочь обожжены.



А у Родины был он трёхсотым

И на той, и на этой войне.

Вроде, Борькою выбраны квоты,

Вроде, навоевался вполне.



Снова щупал бы бабу, как грицца,

Заливал бы горючее в рот.

Только небо Аустерлица

Всё покоя ему не даёт.



На заплёванной сцене райклуба

Пусть читал бы своё о любви,

Одновременно нежный и грубый.

Но мы помним, его увели



Бодрым строем и маршевым шагом.

По призыву Отчизны. А чё?!

И печально глядит Башлачёв

С ЛБС типографской бумаги.



Сколько юных и честных лет,

Ставя третью рюмку - для Сашки -

Мы делили с тобой кабинет.

А теперь всё летит вверх тормашками.



Кувырком, всё пошло кувырком,

Раз поэты уходят в снаряге.

Так о ком сожалеет, о ком

Сашкин лик с типографской бумаги?