Dies irae

Эпилог.

И проснулся я ото сна,
И выпучил карамельные очи,
И была за окном весна,
И был в летаргии Отче,

И шли с литургии люди,
И серость бранили смехом,
И пили вино с посудин,
И кто-то челом отъехал,

И били они афеев,
И распятием в грудь себя били,
И лобызали кисть фарисея,
И в брехале Отче сгноили,

И сгноили его вовсе,
И в словах, и в своих поступках:
И каялись богословски;
И кончали его в проститутках.

„И в грехах не знаем мы меры,
И в молитвах не знаем мы веры."

И, глядевши меня, улыбались,
И я уж подумал будто
И впрямь за мной развлекались
И шут, и семейка плута.

И бросил взгляд им за спины,
И зрел черноту с помоями,
И зрел панелек руины
И в них алкашей с побоями.

„И всё зримое - лишь дуализм.
И за мной, видать, зрят коммунизм."

„День гнева" Part I

Заражённый, но заряженный мировым бытием,
Покидаю свою хату, как мессия Вифлеем.
Кину взгляд на близ стоящего учёного ханжу,
Но осклаблюсь и отдам монету грязному бомжу.

«Мы живём в эпоху слабых невольников дофамина.
Не Иисус теперь нам нужен, но Мария Магдалина,
Чтоб без угрызений совести давать себя в поруки,
А на склоне своих лет отмывать от спермы руки.

„Опиумный бум" пришёл под пеленой сношений,
Алкоголя, наркоты и „правильных отношений",
Нахождения „в балансе" и „венеры на весах",
Всемогущей руки рынка и жизни на небесах!

Изрыгни свои проблемы в храме главному софисту;
Вместо антидепрессантов почитай евангелистов;
Чтоб по бате не вздыхать, возьми кредит на отпевание;
Не вводи во искушение и сделай обрезание.

Возрадуйся: жизни стабильной, да в коммуналке;
Битой плитке и висящей лампочке на верёвке;
Мамкам у плиты. С жизнью своей играй в догонялки,
Параллельно убегая от костлявой с винтовкой.

Приходя домой надейся: «„Завтра" точно наступит».
Но, прости, дружище, даже его у тебя не будет.
Ты проснёшься и пойдёшь опять стоять у станка.
Поздравляю с капиталом, счастьем и „днём сурка"!

Чтоб добавить к обыванию какую-то цель -
«Даму сердца», умоляя, к себе тащишь в постель…
Принимаешься с „любимою" детишек плодить,
Полагая: „Появился, наконец, смысл, жить!"

Смешные мои люди... Всё же - они не ведают,
Сколько же дерьма в этом мире они отведают.
Отведают и дети предкам благодаря,
И будут уповать на бога, веру и царя.»

Я пойду на остановку, уткнувши бананы в уши,
Чтоб из глотки лицемерной „Благослови..." не слушать.
Включу повеселее, выжав плеера „курок",
Над своею рефлексией совершив „Самоотвод".

„День гнева" Part II

Еду к даме я: вкушая сладкий запах цветов;
Повторяя сборник старенький ванильных стихов;
Уповая, что к особе интерес не пройдёт,
Похоть скроется в штанах, а разум не наебёт,

Не развернётся и махнёт рукой особа на взводе,
Прочитав рассказ о боли в кожаном переплёте.
Остановка. Выхожу. Вручаю даме цветы.
Наряд её - чернее ночи. „Вот - венец красоты!".

Говорил о своей жизни, очень мило улыбаясь,
И её рассказы слушал, под ногами расстилаясь.
Мы с ней оба настрадались от людей несправедливых.
„Ты со мной, а я с тобой. Бойтесь гнева терпеливых!".

Конечно, интересами мы с ней не сходились:
Из уст моих - философов цитаты сочились;
Из уст её - романтиков эпиграфы мрели.
И только о свободе в один голос мы пели.

Однако я не выложил все карты на стол.
Всё, что в душе таилось, так же было сокрыто.
Всё, что меня терзает, я хранить предпочёл.
До тошноты страданиями брюхо забито.

На улице смеркалось. Даму к дому провёл
И взглядом вожделенным её губы обвёл.

Она стоит напротив в неловком молчании.
Что ждёт от меня действий - я прочёл по глазам.
И „маятник качнётся" в моём подсознании,
Но прежде прикоснусь к её лиловым губам.

„День гнева" Part III

«„Бытие или ничто? Выбирай, идиот!
Твоя пассия - танцовщица? Тело Другое?
Не целуй, не возжелай! Зашей себе рот!
Это девичья душа! Это тебе не жаркое!

Ты - голодное животное. Не тронь её лик!
Платонической любовью утоли свою плоть.
Хватит лгать себе, ведь ты любви ещё не постиг.
Не целуй, ведь ты ни мать, ни отец, ни Господь" -

Завопили мысли Сартра в моей голове.
Неужели я лишу эту даму свобод?
Утолю свою потребность, как потребность в жратве?
Овладею её телом? Выпью весь кислород?

Нет, всё же „глаз за глаз". Она ведь тоже целует.
Хотя, как посмотреть... Она, возможно, рисует
В своей головушке сюжеты про Ромео, Джульетту
И, как про наши отношения напишут в газету,

А я, всё это понимая, вновь лишаю надежды
Очередного человечка, что лишь хочет любви,
Ведь, может, завтра в моей спальне с себя сбросим одежды,
А послезавтра у меня на место встанут мозги.

Но в этом царстве вечного траура -
Не пережить мне с Кантом невзгоды.
И даже в трудах Шопенгауэра,
Волей к жизни лишаю свободы.

В этом мире смрада и боли,
Расскажи: „Как не быть мудозвоном?
В импульсивном порыве, чтоб максима воли
Быть смогла бы всеобщим законом".

Да кого я хочу наебать, храня свои чувства и мысли в склепе?
Об невидимую бьюсь стену? - Нет, на шее „морали" цепи!
„Согрешив, но не зная канонов, в ад угожу или в рай?
Ответь мне, ханжа деревенский, и дальше всех адом пугай!".

Категории приемлемого разные у люда:
Для кого-то добродетель; для кого-то я ублюдок.
„Без корысти ты целуешь или хочешь обуздать?
Бытию летишь в объятия или хочешь убежать?"

Кто сказал, что я пытаюсь спать, что я пытаюсь встать,
Что я пытаюсь стать, что я пытаюсь лгать, что я пытаюсь дать,
Что я пытаюсь брать, что я пытаюсь драть из строя?
Кто сказал, что я пытаюсь?... Кто сказал бы, что я?!

Я окунулся в мир воззрений, глотая его кусками,
Пожирая догмы, нравы и запивая грехами.
Моё брюхо распирает и дико тошнит от боли,
И сегодня эта дама станет жертвой моей воли.

„Нету зла и нет добра, нет ангелов и Бога,
Есть лишь ханжество и честность" - Finis монолога».

„День гнева" Part IV

Она откроет рот для страстного поцелуя.
Прильнув к её губам, остатки нравов сблюю я.
Она открыла рот для томного поцелуя.
Блюю из своей пасти и говорю: „Аллилуйя".

Разинув свою пасть, я выливаю свою похоть,
Выливаю свою боль и вынуждаю это лопать.
Тушь стекает по щекам, а особа кусает локоть,
Но, признавая поражение, берётся в ладоши хлопать.

Остатки детских травм, как огнедышащий дракон,
Я выкашлял в неё, образовав свой террикон.
И копотью души моей она заражена,
И стала мне теперь, как неформальная жена.

Я выплеснул потери, обиды и кантианство,
Сделал глубокий выдох и лёг рядом с её телом,
Достал из под полы бутыль с коноплёй ницшеанства,
Раскумарил не взатяг и обвёл её тело мелом.

Ты, пока что, бездыханная пялишься в небеса,
Пребываешь в жёстком триппе, как будто от колеса.
Вот теперь-то обогреешь ты всяких от жизни падших,
Но не денешься от бремени имя своё просравшей,

Ведь, не будь меня, едва ли ты ласкою одарила
Тех людей, которых жизнь удачей с шармом обделила.
И поэтому я ухожу от той, что полюбила.

Не пускаешь ты из лап своих маленьких и изящных,
Словом лестным обливаешь меня и мой взгляд пропащий.

А, может быть, ты имени вовсе и не теряла,
Просто счастье обрела в объятиях дуралея,
Однако, счастье это, как герыч употребляла,
Утром, ночью его холя, днём и вечером лелея.

Моя душа не терпит: зависимых наркоманов;
Желающих делить своих отпрысков и доходы;
Желающих жениться, посредством самообмана
Обеляя институт брака и несвободы.

Сплошное лицемерие клятвы у алтаря!
Кричат: „Любовь до гроба!". На деле же - *** там плавал.
В четверг - брачная ночь; в субботу - к даме втихаря.
Оправдаешь вожделение тем, что вселился дьявол!

Я от тебя уйду - ты проревёшься в подушку.
Со временем, конечно, наконец, поумнеешь.
Ты станешь одинокой, очень тихой девчушкой.
Теперь ты, как и я, больше любить не умеешь.

Ты сильная, как я, и поэтому, уходя,
Я не плевал в лицо твоё в миг, когда мы прощались,
Чтоб ты наверняка возненавидела меня.
Единственной была, с кем расставаясь - обнимались.

Сказал „Авось, сойдёмся", но лгал тебе святой ложью.
Я шёл на остановку и думал: «Она не вверит
Сердце своё другому голосом с сильной дрожью.
Не „откроет двери" вам... Она людям впредь не верит».

Пошёл на остановку, а в воздухе боль летала.
Ты откашливалась мной и философию читала.

„День гнева" Part V

Я еду в „Вифлеем", уткнувши бананы в уши.
Включаю „Dies irae", чтоб рвать и метать хотелось.
Встречай меня, поп! Встречайте, чинуши!
Встречайте, торговцы! Душа вновь распелась!

Взирая исподлобья, я иду и представляю,
Как прилавки и витрины магазинов расстреляю.
Когда растёт цена, начальства рожа смотрит злобно -
Нам вешают лапшу, ведь это, сука, так удобно...

Молитвы - так удобно;
Иконы - так удобно;
Удобна жизнь загробна;
Бог - это так удобно!

Вам хотелось садомазо под мотивы джаза,
Под тяжёлый рок-н-ролл текла слеза из глаза.
Надышали ваши массы веселящим газом -
Амброй восковых свечей. Смирение - это база.

Хватит наёбывать стадо людей:
Таро; милый принц и святые мощи;
Записки Ленина; „На вас нет цепей"!
„Чего такой умный? Ты будь попроще".

Омразели! Оставили с разбитым корытом!
Сломали ребро и пинком на выход.
С разбитой судьбой, да пустой головой.
А коль не с пустой - нарекают психом.

Война - для людей; война - для смертей;
Война - не для тех, кто сидит в палатах.
„Герой России" - харчок в матерей,
Но отрада для „правильной" ваты.

„Сынок, посмотри, что пендосы творят -
Они бабу с яйцами боготворят!";
„Бухаем, как черти, но держим свой курс:
За Бога, царя, за священную Русь!".

„Рожайте детей! Да, рожайте детей!
Смотрите! У нас есть мат. капитал!" -
С экрана кричит нам один из царей.
Но „как дальше жить?" он в душе не ****.

Действительно, смерть - наш единственный выход.
Очистим поля, небосводы!
Это „Родина-Смерть"! Так найди того психа,
Что зачал вашей жизни невзгоды.
Человек! - мусор природы...

Как трудно живётся... но, как песня поётся!
Мой опиум - стих; ваш - полнейший провал.
Пока вы рожали, молитвы читали,
Оброк отдавали, я за вас горевал.

Полный отстой...
Но так прёт!

Ведь, в сущности, нет в моей жизни печали.
Что б я сейчас делал, не будь дураков?
Кому бы кричал о „поповской морали"?
Что б я сейчас делал, не будь мудаков?

Коль не Родина-уродина, в субботу на работу,
Вряд-ли, я бы написал сюда всю эту поеботу.
Не нужны мне наркота, сигареты и алкоголь,
Потому что каждый вечер снова я дрочу на боль.

Пролог.

И проснулся я ото сна,
И выл на небесные очи,
И была за окном весна,
И были такими же ночи,

И солнце было такое же,
И небо было таким же,
И зарево было такое же,
И ели были такими же,

И счастье было таким же,
И горе было такое же,
И пули были такими же,
И слёзные реки тоже,

И ложь извергалась такая же,
И похоть была такой же,
И смерть гуляла такая же,
И калека сидел такой же,

И мозг плесневел всё так же,
И так же сдыхала правда,
И я у окна, иссякший,
И точно такое же „завтра".