Чудо

                «А где же тот ясный огонь? Почему не горит?»
                Булат Окуджава

***
Была зима. Тьма и холод завладели городом, заполнили улицы, окружили дома, возвели снежные крепости сугробов, заперли людей по клеткам-квартирам, где тускло горели электрические лампочки, не способные ни справиться с неизбежной темнотой, ни разогнать какую-то смутную тревогу. Стужа вымораживала землю, замедляя и усыпляя чувства, но мысли становились острее, чётче, строже.
 
«Надо учиться», - думала Нина, студентка первого курса. «Надо стараться.» 
Кому надо? Зачем? Эти вопросы тогда не приходили ей в голову.

День закончился, не успев и начаться, и после лекций, уже при свете фонарей, Нина пошла в читальный зал, располагавшийся в «старом» корпусе. Это здание из красного кирпича, довоенной ещё постройки, выделялось среди других институтских строений и чем-то напоминало величественный собор: кованые перила крыльца, большие высокие окна, тяжёлые деревянные двери, резные украшения на железной крыше.

Нина вошла под своды читального зала. Заворожённая его торжественной тишиной и сосредоточенностью она взяла очередной толстый том и села у окна. Конспектировать «классиков» получалось с трудом: отдельные слова и предложения были вроде бы понятны, но ухватить общую идею, смысл она не могла, как ни старалась.

А метель на улице не на шутку разбушевалась. Ветер завывал и стучал в окна ветками деревьев пытаясь прорваться внутрь и потушить наконец-то все эти лампы, чтобы господство тьмы было бы безграничным. Но стены «храма» стояли твёрдо, лишь чуть дребезжали оконные стёкла.
 
Вдруг, что-то случилось, что-то произошло, что-то изменилось. Стало светлее? Нина подняла голову и застыла в изумлении: в зале появились ОН и ОНА.

ОНА – светловолосая, голубоглазая, худенькая, одетая во что-то простенькое. ОН – ей под стать, такой же стройный, но чуть темнее волосы, глаза светло-карие. ОНИ стояли рядом ожидая своей очереди, иногда переглядывались, о чём-то перешёптывались и улыбались.
 
Живой огонь горел в их глазах!
 
Как будто в читальный зал внесли ещё два светильника, два солнца с таким всепобеждающим светом, что верный слуга тьмы ветер, словно испугавшись чего-то, присмирел и уже не так яростно и настойчиво стучался в окна. Казалось, не электрические лампы освещали теперь большой зал, а эти два человека, как две вселенные неиссякаемой энергии излучали постоянное, мягкое, похожее на светящуюся золотую пыль сияние, которое окутывало их светлым облаком и щедро заполняло всё пространство вокруг.
 
И все, кто видел ИХ, причастились к этому чуду!
   
Следующие несколько месяцев Нина охотнее ходила в читальный зал, и даже если она не встречала там ИХ, то воспоминание о том как ОН и ОНА нежно смотрели друг на друга разливалось в её груди таким блаженным теплом, точно частица того ИХ огня зажигалась и в её сердце, и  конспектирование представлялось уже вполне «выполнимой миссией» несмотря на тягуче-тяжёлые мысли «классиков».

 
***

Пришла весна. Победным солнцем ворвалась она в спящий замороженный мир, разбудила, закружила, растревожила чувства. Больше, больше света! Хватит спать, идём гулять! Будет весело! Дни и ночи напролёт исполняла она за окнами свои волшебные мелодии: барабанная дробь капели, переливчатые трели ручьёв, настойчивые посвисты птиц, шелест молодых зелёных листьев. Свет, звуки, запахи, краски: всё слилось в радостное предвкушение чего-то важного и счастливого.
 
И хотя впереди маячила летняя сессия на душе у Нины было светло и спокойно и верилось, что всё будет хорошо. Она шла в читальный зал и улыбалась, вдыхая дурманящий аромат сирени, подставляя лицо тёплому ветру, не понимая, что это и есть счастье.
 
«Старый храм» встречал её уже не искусственным, а ярким, праздничным солнечным светом. Возле стойки раздачи книг она сразу же узнала Его и Её. Узнала и не узнала…

Да, это были ОНИ, но ОНИ больше не светились…

ОНА стояла впереди, не глядя на него, не улыбаясь. В глазах её не было ни грусти, ни радости, а только упрямая обречённость суетливой повседневности.
ОН – чуть позади, разговаривал с черноволосой девушкой, соседкой Нины по комнате в общежитии, и улыбался, но улыбка эта была какой-то жалкой, заискивающей.
Оба ОНИ казались тусклыми, серыми, как будто кто-то жестокий и невидимый украл их божественное сияние, собрал драгоценную золотую пыль и унёс куда-то в неизвестном направлении.

Погас огонь, исчезло чудо…

Нине было нестерпимо больно смотреть на них, и она постаралась побыстрее уйти.
 
Поздно вечером вернулась её соседка Тамара – эгоистичная, своевольная, красивая и понимающая власть своей красоты. Она считала себя «царицей» и это означало, что у неё должно было быть всё самое лучшее из возможного: если комната в «общаге», то на двоих, а не на четверых как у всех, если еда в «столовке», то самая дорогая, если платье, то сшитое на заказ по последней моде. Нину, видимо, она «назначила» своей фрейлиной, ведь нужно же было кому-то рассказывать о своих победах и поучать, как добиваться всего чего хочется. Она рассказала, как заполучила лучшего парня у них на курсе и как он бросил свою «бывшую» и дарил теперь только ей Тамаре конфеты и цветы, свои рисунки и стихи собственного сочинения.
 
«Каждый день в любви признаётся», - хвасталась она.
«А ты его любишь?» спросила Нина.
«Люблю? Нет!» - засмеялась Тамара. «Он просто забавный, к тому же довольно талантливый. Посмотри, как хорошо рисует. А вот его стихи, можешь почитать. Мне с ним пока не скучно. А надоест – найду другого.»

Нина смотрела на рисунки, на стихи и ей почему-то становилось тоскливо. Засыпая в тот вечер, она думала, что надо бы осенью попросить коменданта переселить её в другую комнату, на четверых. Или, может быть, лучше… снять комнату одной… в каком-нибудь доме…  рядом с институтом…