кочегар

Спасибо за столь глубокий и образный отзыв. Вы уловили самую суть — да, это попытка передать смятение перед лицом обесценивания культуры, где даже классика превращается в топливо для сиюминутного выживания. Сравнение с Мишелем Дюфренуа из «Парижа в XX веке» невероятно точное: как и он, герой стихотворения ощущает абсурдность мира, где духовное приносится в жертву утилитарному.

Ваша параллель с «Министерством чтения» или «украшательства» добавляет слоистости интерпретации. Мне хотелось показать, как искусство, лишённое смысла, становится инструментом пустоты — будь то декор для власти или грубая растопка для кочегарки. Пушкин, «наше всё», превращённый в макулатуру, — это метафора не только забвения, но и циничного потребления наследия.

Рад, что вы заметили противоречивую игру с огнём: классики горят, но их искры всё ещё «пронизывают эфир». Даже в мире, где «всё в ад», поэзия остаётся последним теплом для «хромой овчарки» и «шелудивых псов» — тех, кто на краю, но ещё жив.

Ваш отзыв вдохновляет на новые тексты. Благодарю за внимание к деталям и литературным аллюзиям — это большая честь для автора.

С уважением,


Дмитрий Куваев   01.02.2025 11:32   Заявить о нарушении

А что было в сентябре на Фестивале "Наш Пушкин" в Москве, Вы не представляете...
Просто - ни в какие ворота, как говорится... Одно жюри чего стоило.
Увы - шабаш. И не найти другого слова.
Да, Ваше стихотворение задело за живое.

Эжен Эксабуте   05.02.2025 03:38   Заявить о нарушении

На эту тему особенно жёстко написано во "Фрагменте автопортрета" Андрея Вознесенского

Эжен Эксабуте   05.02.2025 04:10   Заявить о нарушении

Да, и Вы написали - "шелудивых псов"... Невольно вспоминается поэма "Двенадцать" Блока:
"Отвяжись ты, шелудивый!
Я штыком пощекочу!
Старый мир, как пёс паршивый,
Провались - поколочу!
..........

... В белом венчике из роз -
Впереди - Иисус Христос."

Эжен Эксабуте   05.02.2025 04:24   Заявить о нарушении

О, эти шелудивые псы, вечно снующие по заснеженным улицам русской литературы! Вы правы: Вознесенский, конечно, отчаянно полемизирует с Блоком — но не через отрицание, а через гротескное переосмысление. У Блока в «Двенадцати» пёс — символ старого мира, который волочится за новыми хозяевами жизни, рыжим призраком мелькая меж сугробов. Но Христос впереди — не благословение, а вопросительный знак. А Вознесенский, этот яростный шестидесятник, превращает блоковскую метафору в автопортрет: его «шелудивые псы» — уже не внешний враг, а внутренние демоны, гложущие творца в эпоху тотального двоемыслия.

Представьте: Блок пишет о конце света, а Вознесенский — о конце человека в этом свете. Его «псы» — не метафора, а приговор. И если у Блока Христос с кровавыми розами венца ведёт красногвардейцев в никуда, то у Вознесенского, кажется, и этого венца уже нет — только зеркало, в котором отражается оборотень с мордой интеллигента.

Но главное — оба они, и Блок, и Вознесенский, понимали: когда история срывается с цепи, все мы становимся немного псами. Одни — бешеными, другие — бродячими. А поэзия — последний окрик в метель: «Стой! Кто идёт?»

Дмитрий Куваев   05.02.2025 05:21   Заявить о нарушении