Дневник монаха. Часть 10

   
       
           Прежде - http://stihi.ru/2024/07/19/5780


      
        Гастрольный пазик увозил нас от места последнего земного прибежища Элеоноры. Впереди ехал автомобиль Цукало. Актеры были подавлены и молчали. Вдруг запричитала Леонидовна:
      — Девочка! Ведь почти ребенок, ну что такое 25 лет? И почему не было никого из родных?
      — У неё нет родных, — сказал я.
      — Это Цукало убил её, сволочь, - сквозь зубы проронила  Галина, — сколько раз мы просили его поменять поезд для ангела. А у него всё денег не было. Только на машины есть деньги.
        Мой друг, игравший с Эллой в тот страшный день, сказал:
      — Когда она упала, я сразу подбежал к ней. И она была еще жива. Всё слово повторяла какое-то, наверное в бреду.
      - Какое слово?
      - Не понял: не то рави, не то рай.
      — Равик, — сказал я.
      — Что? — переспросил Пабло.
      — Да не важно. Тебе не понять.

        Мы проезжали мимо метро и я попросил водителя приостановиться. Заплаканные глаза Галины остановились на мне:
       — Боб, ты разве не пойдешь на поминки?
         В душе моей вскипала злость на всех и на все, и я закричал:
       - Да знаю я эти ваши поминки! Напьётесь на халяву, а потом песни будете орать. И плясать... Что с вас взять - клоуны!
         И я выскочил из автобуса. В метро было безлюдно. Пустые вагоны с вихрем мчались мимо. Куда могут так спешить пустые вагоны? Платформа была пуста. Но она была как-то зловеще пуста. И мне захотелось разбить стекло и прыгнуть в несущийся мимо вагон, чтобы ехать куда-нибудь, забившись в угол. Ехать и не о чем не думать. Какие-то тайные крики ходили вокруг меня. Какие-то несбывшиеся мысли вихрем проносились в голове. До глубокой ночи я ездил в метро, не зная куда мне идти. Хотелось только одного — не быть. А как это сделать я не знал, и вернулся домой. Семья была дома. Они приехали с дачи. Зина, ничего не спрашивая, налила мне стакан водки и поставила закуску.
      — Выпей, мне сказали, что ты не был на поминках. Помяни.
      — А ты?
      — И я.
        Мы помянули Элеонору и Зина ушла спать. Я достал из кармана куртки фотографию любимой и поставил её на стол. Мне казалось, что глаза её пытливо вглядывались в меня. И так захотелось поговорить с ней! Но это было невозможно. Но почему? Как это невозможно? Как это понять?  почему смерть? Почему я никогда не увижу эти глаза, и почему они никогда мне не улыбнутся? Нет, что-то не так в этом мире.
      — Девочка моя, умница моя, поговори со мной!- взвыл я тогда.
 

      — Если бы ты ушел к Элеоноре, она бы не погибла, — громко сказала жена.
Я резко повернулся к ней:
      — Ты разве не спишь?
      — Ты так вопишь, что все проснулись.
        И она плотно закрыла дверь кухни. А до меня только дошло то, что она сказала.
      — Зина, ты что такое говоришь? И что ты знаешь?
      — Я знаю всё, — устало заметила жена, — театр не дом слепых и глухих, а доброжелателей всегда полно.
      — А почему ты молчала? Зина, почему ты молчала? — совершенно ошарашенный спросил я.
      — Я ждала. Ждала поступка. Тебе надо было уходить к ней. И не бояться своей любви.
      — Как же я мог уйти, у меня дети. Ты.
Зина посмотрела долгим взглядом и сказала:
      — Ты просто не любил её. Любовь не знает границ, и занавесей. Да ты вообще никого не любил, Боб.
      — Послушай, Зина, не будь так жестока.
      — Правда, Борь, всегда жестока.
      — Тебя очень изменила работа на рынке, ты стала грубой.
      — Меня изменила твоя  измена. Помнишь великую фразу Станиславского: "Священнодействуй или уходи! И это  касается не только театра, но и жизни, — заключила жена.
Потом подошла к столу, и взяла в руки фотографию Эли.
      — Совсем молоденькая, жалко ее. Она бы не погибла если бы ты ушел к ней. Ты струсил.
      — Если преданность долгу называть трусостью, значит я трус, — пытался я защищаться.
      — Кому она нужна твоя преданность? Я ждала признания, но его не было.
      — Да я хотел поговорить с тобой...
      — Но не поговорил, — заключила жена, — между «хотел» и «смог» целая вечность. Разве ты не знал об этом? И ей ты, наверное, что-то хотел сказать, но не сказал, «не смог». Да? И она ждала. Мы обе ждали поступка. Но ты остался с собою. Так кому же ты был предан? И еще... Я ухожу от тебя. Решила это давно. Ждала лета. Думала в отпуске все разъяснится. Но случилось все так, как... лучше бы и не случалось!
     — Почему ты так жестока со мной?
     — Так лучше — ответила Зина.
     — Для кого? Для детей?
     — О детях не волнуйся! Я стала кое-что понимать в этой пошлой жизни, и детей я поставлю на ноги. Так лучше для тебя. Может быть ты, наконец, перестанешь летать в облаках — и станешь мужиком!
     — А кем же я был?
     — Актером, Боб, только актером.
     - Нет, Зина, это неправда, я люблю вас всех. Я не только актёр, выслушай меня. Мне сейчас так страшно...
       Зина молча покачала головой и вышла, плотно закрыв за собой дверь.

      «Все ужасы можно пережить, пока ты просто покоряешься судьбе но попробуй размышлять о них — и они убьют тебя!» Ремарк прав! Мне сейчас лучше не размышлять. Я допил водку, взял сигареты и вышел на улицу. Куда идти? Встань и иди - было моим девизом всегда, а теперь я не знал куда идти. Не шагать, а именно идти, совершать поступки. Есть один выход. Только один. И я пошёл к реке. Город спал. Темнота подползала со всех сторон. К реке! Там что-то решится.

      http://stihi.ru/2024/07/22/5318