Тайное и явное 1989 - стихи разных лет - 140

___________________

"ТАЙНОЕ и ЯВНОЕ" (1989)
___________________

ЛЕВ ГУНИН


    СТИХИ
РАЗНЫХ ЛЕТ

   избранное


Стихотворения, сборники, циклы
Памяти моего дорогого брата Виталия


  ИЗДАНИЕ 2019

  © СТИХИ РАЗНЫХ ЛЕТ.

______________
Возможны ошибки в передаче текста везде, где использована автоматизация. Тем, кого интересует творчество этого автора, можно порекомендовать альтернативную версию (с обложкой, иллюстрациями, авторской вёрсткой) -

В это собрание вошли избранные стихотворения разных лет. Если нет географической ссылки, то (это касается стихов 1970-1991), скорее всего, стихотворение было написано в Бобруйске (Беларусь). Разножанровость, характерная для автора, и очень разные (по тематике, по образности, по типу) стихи в одном цикле или сборнике: это - широкий охват явлений, "вариантность личности", артистическая "смена" персонажей "первого лица".
___________________________

© Лев Гунин: автор стихов; дизайн обложки; вёрстка; и др.
© Фотопортрет Виталия Гунина на первой заглавной странице.
© Михаил Гунин (отец Льва, фотограф): фото на первой заглавной странице.
© 2018 – Lev Gunin [Лев Гунин]
© ИЗ НЕ ОПУБЛИКОВАННОГО - 19 - ТАЙНОЕ и ЯВНОЕ (1989): Лев Гунин
© L';diteur | Edutor : Lev Gunin | Издатель: Лев ГУНИН
© La couverture du livre et le design | cover and book design: Lev Gunin |
© Layout and Design: Lev Gunin
© Electronic (computer) versions and conversion: Lev Gunin
© Электронные (компьютерные) версии и конверсия: Лев Гунин
© Вёрстка и цифровой текст, вёрстка для печати и дизайн: Лев Гунин
ISBN:
____________________________

ИЗ НЕ ОПУБЛИКОВАННОГО: 1981-1989
циклы и сборники стихов - 19

ТАЙНОЕ и ЯВНОЕ (из сборника стихов) (1989)


____________________________________
Из конфискованного томика номер 9 до-эмиграционной поэзии (сохранившиеся черновые версии, поначалу не вошедшие в собрание стихов разных лет).

(См. комментарий автора ниже)

____________________________________


ОТ АВТОРА

В 2007-м году случилось одно - трагическое для меня - событие, которое негативно сказалось на всём моём поэтическом творчестве последующих лет: пропал 9-й (в другой версии - 6-й) томик машинописного собрания, которое я подготовил ещё на Родине, в Беларуси, до фактической депортации из родной страны (которую покинул навсегда (и, вероятно, никогда больше не увижу (в Канаде я "невыездной"; не говоря уже о невесёлой социально-экономической ситуации). (Надо добавить, что некоторые мои друзья, упоминая эту пропажу, путают даты, ошибочно называя то 2006, то 2008 год).

Всего было 3 копии 9-томного собрания ("главная" и две отпечатанные под копирку). Томики были переплетены в виде книг с картонной обложкой. Одна копия хранилась у меня дома. Вторая - у моей мамы. Третья - у одного из приятелей.

Когда я спохватился, что 9-го тома (самого объёмного, охватывавшего наиболее широкий - хронологически - период) нет на месте, я сразу бросился к моей маме, у которой всё собрание (2-й экземпляр) хранилось на полке в тёмной комнате (кладовке). 8 томиков оказались на месте, но последнего недоставало ...

9-й том пропал СРАЗУ же после того, как я прочитал по телефону примерно 10 стихотворений (из 3-х последних томиков) своему близкому другу, культовому кинорежиссёру Юрию Белянскому. Не исключено, что все разговоры с Юрием (а то и все мои разговоры по телефону) "мониторятся", и пропажа 9-го тома каким-то образом связана с политической деятельностью Д. (сына Юрия).

Вот отрывок из моего письма моему близкому другу (и другу моего покойного брата Виталия) - поэту, фотографу, гениальному художнику, резчику по дереву и чеканщику, мастеру червления по металлу, автору получивших европейские призы работ, искусствоведу Евгению Алмаеву:

От кого: Лев Гунин <leon987654321@mail.ru>
Кому: Евгений Алмаев <aeg7@mail.ru>
Дата: 31 Дек 2007 20:25:56
Тема: Re[3]: -------- ctixi ==================

(отрывок)
========
еще одно несчастье
со мной приключилось:
пропал 9-й томик моих стихов.

еще в Беларуси я когда-то
отпечатал на машинке, на
добротной бумаге, свои
избранные стишки, переплел,
получилось в виде аккуратных
книжек - 9 пузатеньких
томиков.

(...)

примерно полгода восстанавливаю
"изначальные" версии ранних
стихов по черновикам,
постепенно выкладывая вот сюда:

www.gunin.artlaboratory.org

когда дошел до 9-го тома, оказалось,
что его нет! надо сказать, что
во всем, что касается книжек и тетрадок,
я человек предельно - педантично,
фанатично - аккуратный: у меня все
на своих местах, и, если что-то
не там, меня это бесит.

несколько дней назад томик был
на месте.

элементарно изъяли.... уроды...

звоню приятелю, которому
отдал на хранение 2-й, менее
притязательный, вариант тех же
9 томиков. звоню, спрашиваю,
не выбросил ли он
еще мои тетрадки в
мусорку.

нет, говорит, и смеется. все
на месте. на кухне, в шкафчике,
где им и положено быть.

идет, не отключаясь, с трубкой
на кухню, вот, говорит, все
в порядке. я прошу его вспомнить,
сколько было томиков. а у него
очень хорошая, математическая,
память. он отвечает: 9. я его
прошу пересчитать. и вот те на!
9-го томика нет!

уроды!.. другого слова нет!
_______________________
Трагична судьба Жени Алмаева (который был примерно на 12 лет младше меня). Именно в 2007-м году он повредил руку при несколько подозрительных обстоятельствах, и - вскоре - у него развилось урологическое онкологическое заболевание. Врачи запустили болезнь (судя по обстоятельствам - возможно, умышленно), и, когда, наконец, Жене объявили диагноз, опухоль была уже на неоперабельной стадии. (Кстати, мой раздел gunin.artlaboratory.org был уничтожен, и все выложенные туда стихи пропали).

В любом случае, исчезновение самого объёмного тома собрания моей до-эмиграционной поэзии именно в то время представляется неслучайным. Именно тогда (после периода "затишья") возобновилась компания шельмования, когда целая команда русскоязычных участников поэтической "тусовки" с израильскими паспортами вновь пошла в атаку, распространяя обо мне порочащие слухи, подвергая мои работы (в том числе и стихи) необоснованным ярым нападкам, изображая меня примитивным (на уровне дебилизма) "одноклеточным червём". Ставилось под сомнение моё высшее музыкальное образование (даже мои дипломы за музыкальную школу и музыкальное училище объявлялись "выдуманными"); утверждалось, что я "никогда и нигде не работал" (и т.п.). Понятно, что возможность появления в Сети моих стихов, которые "не соответствуют" такому "портрету", не устраивало тех персонажей, что стояли за компанией шельмования: их сильно раздражали мои исторические, философские, теологические работы.

Ряд стихотворений (которые входили в 9-й том) я восстановил по сохранившимся черновикам (примерно 40 процентов стихов из того же тома (в отличие от предыдущих томиков) "не имело" черновиков). Эту работу затрудняли следующие обстоятельства. 1) несколько рукописных тетрадей: у себя на родине я переписывал одни и те же стихи из одной тетради в другую - по мере накопления объёма; и, бывало, изменял одну-две строки. 2) в самых первых черновиках на клочках бумаги (или в блокнотах с отрывными листками) - иногда давалось до 5-ти версий какого-нибудь слова или строки. 3) после пропажи 9-го тома я стал хранить свои тетради у разных друзей, и это - опять-таки - затрудняло пересмотр.

Уже после того (примерно в 2012-м) как предпринятая работа была в основном завершена - я наткнулся (в 2014-м) на рукописную тетрадь, где обнаружил циклы и версии, которых раньше не заметил. Я отсканировал эту тетрадь, пропустил текст через специальную программу (которую - как программист-любитель - сам написал (точнее: модифицировал одну из "официальных" программ OCR-распознавания), переведя текст в цифровой формат, и записал на один из "бесчисленных" DVD.

Через какое-то время отыскать эти файлы среди океана других оказалось не так-то просто. Только теперь, когда уже составлено множество книжек собрания разных лет (121 сборник), я случайно наткнулся на "потерю". Пришлось нарушить хронологию - и "вставить" (после 121-го сборника) несколько циклов из уже далёких (сегодня) лет.

"Тайное и Явное" - отрывки из этой книги стихов уже вошли в основное собрание
разных лет; здесь представлены другие стихотворения, которые - до последнего времени - считались утерянными. Возможно, они уступают по уровню (включая альтернативные версии уже опубликованного) как предыдущим циклам и сборникам, так и другим версиям тех же стихов, уже опубликованным ранее. Однако в них выражена атмосфера моего родного города и города Минска, встречаются (возможно, важные) сведения о том историческом периоде, интересные идеи, оригинальные находки. Пусть читатели и знатоки судят об их ценности.   
Слава Зельский - мой соученик по Минскому институту Культуры (куда я поступил, не получив диплома за консерваторию (происки "органов").
А. И. Рабкин - известный ленинградский (петербургский художник), который родился и вырос в Бобруйске, и каждый год проводил 2-3 месяца в своём родном городе: писал пейзажи улочек и улиц.
Николай Рубцов - талантливый бобруйский художник, автор многих поражающих воображения полотен.
Евгений Иванович Вишневский (возможно - Вишневецкий) и Никифоров - два художника, которые учили моего брата. Никифоров, Рубцов и Тихон Абрамов были самыми известными из бобруйских художников того времени.
__________
Это последний из написанных на родной земле циклов поэта. Следующий сборник в основном состоит уже из лирики короткого парижского периода. (...) Не будет преувеличением следующее замечание: трудно назвать другого поэта после Серебряного века, поэтическая речь которого звучала бы так естественно и музыкально. (...) Отрыв от родной почвы, воздух изгнания - сыграли печальную роль в его дальнейшей судьбе. Достигнув высокого уровня, который нуждался лишь в закреплении, он сразу лишился всего, что было накоплено за годы творчества: прежнего стиля, свободного владения всеми видами стиха (от безрифменного и белого, до холостого и рифмоида), прежних типичных аллюзий, аллегорий и коннотаций. Ко всему прочему, человек лишился своей уникальной (очень обширной) личной библиотеки. Так в одночасье умер один поэт - и родился другой, лишь отдалённо похожий на прежнего. Его попытки возобновить творчество в конце девяностых (в той промежуточной стране, где он подвергался особенно изощрённой травле, не записано ничего законченного) можно сравнить с попытками пациента, перенёсшего сложную операцию, заново научиться ходить. В отличие от других изгнанников, время от времени появляющихся на родине, Гунин был навсегда лишён такой возможности. Подвергаясь преследованиям и на чужбине - со стороны местных властей, - он первые годы практически не общался с представителями эмиграции, не участвовал в культурной и общественной жизни. Эмиграционные стихи - это стихи уже совсем другого человека... - К. С. (литературный критик) (2002 (2004?)
__________________


СОДЕРЖАНИЕ:
1. ПАДЕНИЕ МИРАЖЕЙ (Славе Зельскому)
2. ОНО
3. ОБОЛЬЩЕНИЕ
4. за  э т о й  тьмой придёт другая тьма
5. не сказать
6. не моя середина
7. мгновения не стоят обещаний
8. Я из тех, что давно не касались земли
9. пригорюнились две суки
10. в предвечерье / в межсезонье
11. и мысль не ярко-красная
12. предзакатной поре
13. любой живущий -
14. в тесную рамку стиха
15. сквозь жизнь трещавшую по швам (бобруйским художникам)
16. скользкая потеря

--------------------------------






                Лев Гунин

Стихи 1989 года



ТАЙНОЕ И ЯВНОЕ

     сборник стихов 1989 г.



        ПАДЕНИЕ МИРАЖЕЙ
                (версия)

Славе Зельскому

лишь отзвук правды сквозь стекло пройдёт
и скажется - как с детства скарлатина -
четвёртый вдох или девятый ход
или в земле замедленная мина

и каждый пятый ждёт своей судьбы
и маятник за каждой тенью длинной
и стрелками срезает чьи-то лбы
косое время и сырая глина

и с праведником рядом ходит зло
копируя шаги его коварно
искусство заменяя ремеслом
и к чувствам применяя kodeks karny

а за порогом снова тот же день
и те же полускрытые причины
как будто не осталось больше стен
и не осталось ёмкости у глины

и так же невменяемой судьбы
дымятся порожденья-пирамиды
и падают гиганты без борьбы
и лопаются шеи от обиды

до пирамиды надо дорасти
всё строишь стены укрепляешь голос
но рухнет миф когда конец пути
и оборвётся нас державший волос

и за рекой четвёртая река
в ней кровь черна как нефть или чернила
и рушатся под тяжестью века
и темнота в зрачках мертва от ила
               12 апреля 1989
(обе версии написаны в Минске, весной 1989 г.)



    ОНО

возникает
и не возникает
поёт -
не поёт
доносится музыкой -
и не доносится вовсе
ступает каблуками
по растрескавшейся
земле -
не ступает
не поёт
не вьётся
не шелестит -
а ждёт тебя
за углом
сбив
на бок
кепку
открывает
эру
как
школьный пенал.
  13 апреля 1989. Минск.



    ОБОЛЬЩЕНИЕ

четырёхмесячными
стопами
шагает по чуткому сердцу
неслышными пальцами
снимает
невидимые цепи

незаметно
воплощает
сон

и не уходит
с пробуждением
   14 апреля 1989. Минск.



              *    *    *

за  э т о й  тьмой придёт другая тьма
но это не изменит приговора
не ведая ни жалости ни сна
он сыплет снег - бездонной ночи порох

чудовищное лезвие судьбы
вновь разрезает на две половины...
былое "я": на крошечные "мы"
одну длину - на крошечные длины

в пути судеб не поступь так страшна
как цель стези как адское горнило
тропинкой вьётся не одна вина
но - как ни странно - и святая сила

в тисках недугов под огнём потерь
то маленькое тельце изнывало
вмещавшее огромных храмов дщерь
то "я" былое: коего не стало

но разделившись надвое в бою
оно и в смерти вслед непобеждённо
хранило облик - комнату свою -
откуда до сих пор я слышу стоны

я знаю: можно эту дверь открыть
в тот мавзолей в тот мир потусторонний
но тело то в моём не сможет жить
и смерть его во мне сидит на троне

не вынести растущего рубца
и пропасти задвинуть я не в силах
и всадник чёрный мчится без лица
вставая в опрокинутых могилах

не удалось мне закрутить кольцом
начало века с века окончаньем
и падаю раздавленным лицом
в руины не открытого мне знанья

и теплится в последний круг потерь
последняя надежда среди молний
открыв сердца - как бы вторую дверь:
спасенья путь как ритуал исполнив

но боль бездумно выставит за дверь -
в бессмысленную пустоту за светом -
и слизывая слёзы воет зверь
обет перекрывая мой обетом

и оставляет вновь наедине
с пустыней и виной необратимой
кусая губы синие как смерть
и мне на грудь бросаясь как к любимой
    Май, 1989. Бобруйск.



   *   *   *

не сказать
что не сделано
не догнать
что не велено
не добиться
отвесности
там где нет
безутешности
там где нет откровения
не ощупать мгновения
не познать нетерпения -
батрака вдохновения -
зло приходит ступенями
не по воле веления
а по воле творящего
не за грош говорящего
не уснувшего спящего
в ночи зренье таящего
до глубин осязания
до решёток всезнания
до своей многокрылости
и до адовой милости
         Май, 1989. Бобруйск.



       *    *    *

не моя середина
не моё ремесло
и река не долина
и клюка не весло
не моя контрабанда
не мои пузыри
и увозит шаланда
не мои фонари

умереть бы вначале
а теперь всё равно
нет камней на причале
и прогнило бревно
темень всюду такая
не погасишь и дня
и теперь я не знаю
кем я стал для меня

погасить головешкой
не засыпанный ров
значит пеплом и решкой
души взять под засов
отпусти их на волю
на заснеженный двор
дай немного покоя
ты не враг и не вор
только сердце сдавили
две другие стены
и дыханье от пыли
стало как у струны
не моя середина
и мостки не мои
тёмно-красная глина
обрамленье струи
         Май, 1989.



          *    *    *

мгновения не стоят обещаний
а обещанья источают страх
сегодня душно
среди новых знаний
и явь минуты
рассыпают
в прах

сегодня поздно   
но вчера при этом
курились трубки
мир был разрешён
и объективов впитывали губки
полотнища поруганных
знамён

под радио ликующие звуки
хоругви опозоренных имён
шли по рукам
в значенье
на поруки

ОН

покинутое зарево блужданий
перетекает в полый хруст костей
там карлики
и лысый брадобрей
и генерал с кровавыми
руками

а жизнь - в мгновенье
и тоска - в уменье
не поддаваться голосам зверей
закрыть своею грудью
всё
что свято
идти на зов
единственного брата
и дожидаться
гибели
своей
    Июнь, 1989.



         *     *    *

         (версия)

я из тех что давно не касались земли
я из тех что слова удержать не смогли
я из тех кто предвидел эпоху назад
новый путч новый смерч и военный парад

это я кто всё знал но добраться не мог
до ушей до динамиков и до мозгов
а в последнем бою с войском полного зла
и моя бы силёнка сгодиться могла

и о бандах юнцов и о ведомстве тьмы
много зим говорил чем тревожил умы
расскажу и во тьме негасимой ночи
если рот мне заткнут кулаком палачи

но в обыденной жизни я тени змея
и поступки мои совершаю не я
я опасен для тех кто стоит на земле
я из тех кто бесстрастен к хвале и хуле

потому мне до гроба не будет суда
и меня заставлять будет только беда
расставлять обвинений капканы с небес
(потому что судья мне не бог и не бес)

над потомками мрака и диких царей
над грибковою кучей седых палачей
и до смерти своей не забудут меня
эти выродки света и призраки дня

только в наших - не в ихних - заложниках мир
хоть в руках у них сила пылающих дыр
и лишь чудо спасёт и от них и от нас
но боюсь что опять не теперь не сейчас

надвигается что-то осколком Луны
прерывая реальности чёрные сны
будет поздно шепчу но мой голос пропал
среди будней людских среди марева шпал

не поэзия - нет - нарисует портрет
ног безвестных полков что ступают след в след
окружая невидимо быт городской
освещая невидимо всё под луной

и закроет в копилку неведомых сил
всё что каждый из нас больше жизни любил
и окончится мир - как мы знали его -
в мавзолее добра - в пантеоне богов...
      Июнь, 1989.



             *    *    *

пригорюнились две суки
на цепочке этой скуки
не добрались до разлуки
до парадного крыльца
цвет парадной лженауки
стержень чаяний без муки
график конунгов безруких
прочертили два конца

чтобы завистью обмана
с верхоглядством истукана
лампы чёрные зажечь
и до красного дивана
доскакать вздохнуть и лечь

но кончается отсрочка
превратилась в холмик точка
и сквозь дверь пунктирной тьмы
проникает многоточьем
холод будущей зимы

это антипревращенье
взбеленённое горенье
рабство в новом поколенье
спровоцируем не мы
но до белого каленья
до предела сил терпенья
доведут народ тюрьмы

не тюремщики лихие
не чиновники пустые
а придёт народ пустыни
чтоб расправить только имя
распылить неотвратимо
мир того что было "мы"
         Июнь, 1989.



    *     *     *

в предвечерье
в межсезонье
на ничейной полосе
слышит ухо
полузвоны
в полутьме
и полусне

в металлических
оковах
ниспадающих ковров
мрамор лестниц -
это слово
недосказанных веков

в полосатых одеяньях
лёгким шёлком завиты
непонятные созданья
невесомой пустоты

в этом полу-воспаленье
в переходной глубине
вспыхивают проявленья
с черным грифом на спине

в недобитости бокала
в пограничности стекла
губы наши прикасала
неземная сила зла

в недосказанности смыслов
в мимолётности ресниц
спит распущенность статистов
разбалованность их шлиц

и нетвёрдою походкой
и с нетрезвой головой
мир идёт до поворота
за которым новый бой
    26 июня, 1989.



        *    *    *

и мысль не ярко-красная
и ночь не полосатая
скорей искристо-влажная
а может быть носатая

а может быть верёвочно
с окна сползает кольцами
асфальту адресована
приласканная штольцами

от неба отрывается
свинцовым потом каплями
всё что его касается
но что упало вряд ли бы

не будь угрозы молота
в двух голосах надтреснутых
всю ночь шипящих холодом
как будто в доме тесно им

как будто слух ломается
носительниц их ветреных
и голоса срываются
свинцовыми ответами

чугунными опорами
к ним утро приближается
и не ударишь спором ты
а всё уже кончается

так всё уже налеплено
на стёкла запотевшие
как будто все ослепли но
мгновение утешит их

от света лжи обыденной
от света заоконного
от боли непредвиденной
и от того что плохо нам

расходятся как элипсы
сигналы чувств не чаянных
и  э т о  утро съели псы
возможностей не знаемых
     27 июня, 1989.



      *    *    *

Предзакатной поре
ни за что не гореть.
Обречённой игре
до конца не дотечь.

Извращённому "я"
не стоять над собой,
не постичь бытия,
не добраться домой.

И не сдержанный гнев
не скрестится с тоской,
не поможет ничем,
только станет бедой.

Снова в толще стекла
кровь с клинков потечёт.
Порождения зла
поднимают народ.

Поднимают друзей
друг на друга идти,
убивают людей
до начала пути.

Не дождаться конца
смуты, зла и беды
тут, где правит не царь,
а четыре среды.

Но и там, где горит
ослепительный свет,
где над бездной висит
красноликий ответ...

...но и там, где блестит
свет зловонных светил,
где про грусть говорит
отставной крокодил...

роковая печаль
в его узких глазах
неподкупна, как сталь,
как печать на устах...

И во сне даже он
не читает с листа,
ощущая закон
без судей, без креста.

Потому не дойти
до конца из концов.
И алеет в груди
предзакатная кровь.
    Июнь-июль, 1989.



       *    *    *

в тесную рамку стиха
втиснуты только меха...

в окна задумчивых слов
смотрятся тени веков

плотью как обручем стен
сдавлен телесный мой плен

и потому не разнять
хватки его мне опять

в звуках - но только не слов -
тонет моё естество

и до сих пор так грешно
и до сих пор так смешно

что голова - не кулак
что береста - знакам знак

и коченеют уста
от прикасанья листа
     Август, 1989. 



        *        *        *

               бобруйским художникам
         А. И. Рабкину, Никифорову и Н. Рубцову

сквозь жизнь трещавшую по швам
сквозь хохот жуткого ненастья
я снова благодарен Вам -
Художник - за минуту счастья

за крепость среди моря зла
которой крылья злых фантомов -
одно: спесивого орла
второе: змея - не затронут

за эту крепость чистоты
какой имперским сапожищам
не оттоптать у красоты
от света не застить змеищам

и визг бесовской кутерьмы
всей нечисти крикливый шабаш
не запятнают эту мысль
и это чувство не замажут

и тает даже смерти власть
когда Прекрасное родится
и вечная пылает рать
на тёмном небе как Жар-Птица
  Август-Сентябрь, 1989. Минск.



      *      *     *

скользкая потеря
отрывает мох
сам не свой теперь я
корень мой усох

ветви в небе синем
жёлуди на них
доброты просили
чей приход так тих

но подслушал ангел
просьбу их во сне
и не дождь послал мне
не тепло к весне

а послал кислотный
серный дождь с небес
превратил в болото
весь дубовый лес

ангел чернокрылый
с тёмною душой
никому не милый
а всему чужой

и роятся черви
красные в земле
и кружится первый
чёрный снег во мгле

и застило дымом
нежный горизонт
и во тьму незримо
дух мой унесло
    Сентябрь, 1989.

=======================
    Январь - сентябрь, 1989. Бобруйск.
_________________________
_____________________
+++++++++++++++++++++++
++++++++++++++++++++++++



                Лев Гунин

Стихи 1989 года



ТАЙНОЕ И ЯВНОЕ

     сборник стихов 1989 г.




ПАРИТЕТ

1
из сосудов земли вылезает ужасная правда
чтобы встать во главе несусветной сумятицы грёз
на ресницах дрожит до сих пор не созревшее завтра
и больная луна так свербит как извечный вопрос

из завалов ума выползает на чистую воду
рукотворный туман слишком долго скрываемых тайн
и грозит эта муть человечеству или народу
уходя истуканом в иссиня-кровавую рань

и плодятся как черви которую ночь супостаты
чтобы пить из людей охлаждённую свежую кровь
и во всём только мы только сами во всём виноваты
потому что виновными стали мы через любовь

от рожденья виновность над нами довлеет до гроба
потому что свой голод лишь нами должны утолить
паразиты и хищники вирусы черви микробы
из-за нас им сердешным так хочется есть или пить…

из-за нас по ночам палачам всё неймётся не спится
и державные рыла пускают слюну из-за нас
и костлявой с косой наши ложа обходит столица
проводами звеня под невидимый хохот кирас

наши кости истлеют до не наступившего завтра
и летят как гробы деревянные струпья эпох
и крылатая смерть зависает над меченой тантрой
и роняет на землю горящую тьму словно вздох


2
весенними шагами за обмана покрывалом
крадётся за гардинами опять зима-меняла
сосульками звенящими и пустоты лекалом

из головы отсеченной наружного пространства
повсюду растекается смрад и тоски и пьянства
с безвременья насечками - мигрени постоянством

и с рук тиранов кормится костлявая с косою
ведя вампиров розовых за руку к водопою
ведя на стычки армии командуя страною

и мокнет за пакгаузом - синея - безысходность
как слякоть внесезонная как злая всенародность
как праведник затравленный с клюкою и сумою


3
кто мне вынес приговор
смерти от рожденья?
кто мечты завесил взор, 
вопреки смиренью?

кто над хищниками сплёл
магию всесилья?
кто несчастия возвёл
жизненной стихией?

кто на нас ярмо вины
водрузил навечно?
и кому ещё нужны
дети человечьи?

кто в тиски одной судьбы
вставил поколенья?
тот не тот, чьи мы рабы
не по принужденью!
 Ноябрь, 1987. Бобруйск.


   ФОКУС

                Грише Трезману
одна печаль заменит мне другую
но я до них уже не существую
и каждый раз когда меня здесь нет
я сам себе даю за них ответ
и в этом тоже нет моей печали
которая как мир была вначале
и каждую толкая нежно дверь
я убегу от будущих потерь
зато бросаю пригоршнями свет
лишь оттого что и меня здесь нет
    Октябрь, 1987.



                *    *    *

Не смерть приходит за душой, а жизнь.
Смерть - неизменна. Жизнь - неизменима!
Два колокольчика. Серебряное "дзинь!".
Жизнь - это время, что проходит мимо.

Вот солнце. День. Пусть камень мостовой.
Асфальт свинцовой серостью запаян.
Всё, что представишь: сделалось тобой.
И тень, и миг, и день (врата от рая...).

Всё, что увидишь: часть твоих забот.
Стена аптеки. Зёрна тротуара.
И  э т о т  день - как всё вокруг - уйдёт
в неведомые дали, став нагаром.

И всё, что будет: всё оно ушло
заранее - чтобы придти и сбыться.
На плёнке чувств твоих оно окно,
в котором совершения таблица.

И что наступит завтра: не вчера -
ушло... ушло... ему сюда не влиться. 
И гаснет солнце на конце пера.
И гаснут в чернь обёрнутые лица.

И только капля солнца на холсте
миг остановит до осуществленья.
Но и её мертвящий дух аптек
осуществит, сместившись до мгновенья.

И канет в бездну капелька времён.
Живьём уйдёт в мохнатую пустыню,
оставив ямку, конус или звон,
два колокольчика от серебристой сини...
       Октябрь 1985 (6) - Октябрь, 1987. 



*      *      *

и снова мне ещё семнадцать лет
и вновь я жду кого-то из последних
и кажется - такого просто нет
что было бы неисполнимо в те дни

так будем же свободны как тогда
уйдя из пут житейской паутины
и никакие прошлые года
своим ярмом не сгорбят наши спины

лишь только шрам и талое окно
лишь эту ночь и скатерть на буфете
возьми с собой из этих прошлых снов
которые назвали жизнью...
дети!

лишь первый сон... он - самый дорогой
он самый свежий он блаженный самый
как хлеб и кров как твой приход домой
как близкие твои... как руки мамы...

и всё приснится - всё что повелишь
всё сбудется - в семнадцать всё возможно
и смерти нет когда ты говоришь
и вечность приручать совсем несложно...
                Октябрь, 1987.



       ПОРУБЕЖЬЕ

рубеж последний - баловень судьбы
но первую в себя вбирая муку -
нельзя отдать исчадьям без борьбы
разлуку местом и свою разлуку

и в пиковых часах есть хоть одна
непиковая времени минута
когда перед тобой стоит стена
и падает сама собой как будто

и кажется что будет за холмом
деревня или хутор или груша
но там рубеж - а ты забыл о нём
как позабыл ты собственную душу

идти туда не замечая мест
идти не замечая перекрёстков
идти пока ещё желанье есть
хотя идти и не идти непросто

и тот рубеж последний что в конце
как панораму осветит внезапно
как молнией и как паденьем цен
то самое трагическое завтра

но если уже нечего терять
когда уже сегодня нет надежды
тогда готовься жизнь свою отдать
и помни твёрдо - это порубежье
          Октябрь, 1987. Минск.



       *       *       *

Невнятный лепет, шорохи травы -
поэзия, чьё слово отзвучало.
Столица перекрикивает высь,
и тянет к ним своё больное жало.

Шагают динозаврами к домам
большие экскаваторы повсюду,
и места нет задумчивым стволам,
и места нет природы чистой чуду.

И только я слова их подхвачу,
и голос мой, никем не различимый,
прошелестит навстречу палачу:
остановить, застопорить причины.

Я - гот, вандал живой ещё струи,
косноязычной речи несравненной,
не мёртвых слов и не живых руин,
единственных таких во всей вселенной.

Я - воздух астматичных городов,
который - как из лёгких - откачали,
и только мне дано услышать зов
невероятной гробовой печали.

И стоны трав, и хрипы тишины,
которой глотку перерезал трактор,
и канонаду будущей войны,
и жизней плеск на атомный реактор... 
     Октябрь, 1987. Минск.



        *     *     *

опять когда заваривает бред
крепчайший чай из ночи суррогата
я в сотый раз произношу обет
но он уходит как вода куда-то

и остаются хмурые как тьма
надежды безотказные и листья
и остаются тёмные дома
на светлом фоне неба закулисы

и остаются пули тишины
в стекле непробиваемом оконном
и хочет сердце выйти из тюрьмы
захлопнутое телефонным звоном

напольные часы таят своей стук
и полночь неполна как эти звуки
и от раздумий замирает дух
и ночь идёт заламывая руки

и слухом нарушается обет
меняя угол или батарейки
и ничего не сделанного нет
и снизу кто-то ходит у скамейки...
       Октябрь, 1987. Минск.



      *    *    *

в их головах
смешались следы
ветки свистят
от ветра
клубится пар
над сонной землёй
всё воплотилось в предметы

всё воплотилось в иконы
в телемана и баха
на туалетных столиках
духи
вперемежку с бантами
благовония
в виде сосудов

всё воплотилось в остатки
символов - не предметов
стало придатком
мысли
действительность
потемнела

и не распутать
лент
не расплести
косичек

новое бытие
старое перехитрило
блеском своих
витрин
экранами
окон на ножках
запутанностью
интриг:

лабиринт
символов
соединённый
с мозгами

тонкие проводки
невидимыми
жгутами
опутают целый
свет
станут
мыслью
и актом

не расплести
венков
не разобрать
начала
не распутать
узлов
после того
что стало
после того
как померкнет свет

закоченеет тело
когда не станет
тебя
и гробовая
печаль
закончит
виток
зимы

и образы превратятся
в застывший ледник
в начало конца
из начала
     Ноябрь, 1987. 



     *      *      *

ночь
окно
нам не дано смеяться
зелёное сукно
рулетка
не отыграться

сны разрывают
мозг
сбывшегося
не стало
тайных желаний рост:
сам себя
поддержал он

воплощение давних
фантазий
страшного
ледоход
сокровенное
без конфликта
нищета
без кручины
тысячи раз
проходишь
мимо бутылочной
пробки
мимо железной
двери
не замечая
их

тысячи раз во сне
в новых местах
и в старых
не замечаешь
двери
выхода
и тепла
женщин
прикосновенья
их тела
обнажённые
переключают
вниманье
уводят от
дверцы
в себя

дружба
беседы
разоблачения
приобретают
больше значения
и никогда не увидишь
за дверью
тот ослепительный свет

оставшееся темно
кровь в опустевших залах
в лапах чудовища
дно
будущего
не стало

в окнах грядущих
темно
свет потушен
в глазницах
кончилось это
кино
новому
не присниться

страшного не отложить
нет приговору отсрочки
и остаются
жить
занавеса
три точки...
    29 ноября, 1987.



     *      *      *

дороже жизнь и свет
осколки тьмы
на цифры разлагаясь - станут мысли
десятки тысяч чёрненьких значков
на проводах сознания повисли

они даны  д о  казусных причин
до дани неизбежной каузальной
во тьме добытия всегда висит
реликтовое слово тушей тайной

и ты слепой что - сидя за углом
и шляпу водрузив перед собою -
ушами видит истины излом
в иллюзии родившейся вдовою

и знаки что слагаются в слова
как атомы невидимого поля
не в жизни зачерпнула голова
но до всего
до   н а р о ж д е н ь я   доли

и бытие как и небытие
на том
неведомом
всего лишь отпечаток...
...наградою за правильный
ответ
нож Истины торчит
между лопаток
   Ноябрь, 1987.
 

ИНТЕРЛЮДИЯ

Фендер -
кажется, это гитара.
Фёдор -
кажется,
это мальчик.
Дерево - которое
над обрывом.
Жёлуди - которые
под ногами.

Как же давно
это было?
Сколько
огромных
вселенных
перед моими глазами?
Время - необратимо.
Горючее наших жизней.
Могильщик наших
желаний.

Только сходство
деревьев
и сходство имён
помогало
видеть
как всё смещалось
как всё
менялось местами.

Нямунас - Припять:
выключатель.
Неман - Даугава:
другой свет.
Даугава - Двина.
Вильня - Вильнюс.
Троки - Тракай.
Вопрос - ответ.

Как только остановилось -
не стало обмана.
Не стало дыханья...
Сердце больше
не бьётся.
Время больше
не тянет.

Действительность
засверкала
каплей
реальной
крови
на терновом венце
творенья.
Имя
до имени,
правда
до правды,
рождение
до рожденья.

Время зашевелилось
щупальцами
своими.
Имя за имя.
Правда за правду.
Жизни за жизни.

Тень его
в форме собаки.
Трёхголовая
Гидра.
Мира
тайные
знаки.
Мира
или
не мира.
   22 ноября, 1987.



      *      *     *

сегодняшнее жило
в коробке из-под ягод
вчерашнее служило
обёрткой от духов
подёргивали силы
плечами и вполсилы
лысели говорили
играли в домино

распроданное пеплом
влекомое внезапно
сегодняшнее было
коварно и хитро
и было наслажденье
в бездонном и дремучем
преступном злодеянье
на острие ножа

гремели погремушки
гудели пароходы
трещали и огнились
бенгальские огни
и в жилах был осадок
от прошлого чего-то
от нового СколОта
от ядовитых книг
     23 ноября, 1987. 



    *     *     *

четыре сотых эпителия
неведомой
слизистой
лабиринт отростков
на углеродных скелетах
жгутики
и спирали
как в молекуле родопсина
с выстланной подстилкой
усиков-чернецов
брат твой
монстр
полная
антитеза
тайная
идентичность
зелёная
кровь
вот твои
мысли
обтянутые
кринолином
впрыснет яд
моментально
в образ от плоти
твоей
   24 ноября, 1987.
 -------------------------------------------------






        ПАДЕНИЕ МИРАЖЕЙ
                (версия)

Славе Зельскому

лишь отзвук правды сквозь стекло пройдёт
и скажется - как с детства скарлатина -
четвёртый вдох или девятый ход
или в земле замедленная мина

и каждый пятый ждёт своей судьбы
и маятник за каждой тенью длинной
и стрелками срезает чьи-то лбы
косое время и сырая глина

и с праведником рядом ходит зло
копируя шаги его коварно
искусство заменяя ремеслом
и к чувствам применяя kodeks karny

а за порогом снова тот же день
и те же полускрытые причины
как будто не осталось больше стен
и не осталось ёмкости у глины

и так же невменяемой судьбы
дымятся порожденья-пирамиды
и падают гиганты без борьбы
и лопаются шеи от обиды

до пирамиды надо дорасти
всё строишь стены укрепляешь голос
но рухнет миф когда конец пути
и оборвётся нас державший волос

и за рекой четвёртая река
в ней кровь черна как нефть или чернила
и рушатся под тяжестью века
и темнота в зрачках мертва от ила
               12 апреля 1989
(обе версии написаны в Минске, весной 1989 г.)



    ОНО

возникает
и не возникает
поёт -
не поёт
доносится музыкой -
и не доносится вовсе
ступает каблуками
по растрескавшейся
земле -
не ступает
не поёт
не вьётся
не шелестит -
а ждёт тебя
за углом
сбив
на бок
кепку
открывает
эру
как
школьный пенал.
  13 апреля 1989. Минск.



    ОБОЛЬЩЕНИЕ

четырёхмесячными
стопами
шагает по чуткому сердцу
неслышными пальцами
снимает
невидимые цепи

незаметно
воплощает
сон

и не уходит
с пробуждением
   14 апреля 1989. Минск.



              *    *    *

за  э т о й  тьмой придёт другая тьма
но это не изменит приговора
не ведая ни жалости ни сна
он сыплет снег - бездонной ночи порох

чудовищное лезвие судьбы
вновь разрезает на две половины...
былое "я": на крошечные "мы"
одну длину - на крошечные длины

в пути судеб не поступь так страшна
как цель стези как адское горнило
тропинкой вьётся не одна вина
но - как ни странно - и святая сила

в тисках недугов под огнём потерь
то маленькое тельце изнывало
вмещавшее огромных храмов дщерь
то "я" былое: коего не стало

но разделившись надвое в бою
оно и в смерти вслед непобеждённо
хранило облик - комнату свою -
откуда до сих пор я слышу стоны

я знаю: можно эту дверь открыть
в тот мавзолей в тот мир потусторонний
но тело то в моём не сможет жить
и смерть его во мне сидит на троне

не вынести растущего рубца
и пропасти задвинуть я не в силах
и всадник чёрный мчится без лица
вставая в опрокинутых могилах

не удалось мне закрутить кольцом
начало века с века окончаньем
и падаю раздавленным лицом
в руины не открытого мне знанья

и теплится в последний круг потерь
последняя надежда среди молний
открыв сердца - как бы вторую дверь:
спасенья путь как ритуал исполнив

но боль бездумно выставит за дверь -
в бессмысленную пустоту за светом -
и слизывая слёзы воет зверь
обет перекрывая мой обетом

и оставляет вновь наедине
с пустыней и виной необратимой
кусая губы синие как смерть
и мне на грудь бросаясь как к любимой
    Май, 1989. Бобруйск.



   *   *   *

не сказать
что не сделано
не догнать
что не велено
не добиться
отвесности
там где нет
безутешности
там где нет откровения
не ощупать мгновения
не познать нетерпения -
батрака вдохновения -
зло приходит ступенями
не по воле веления
а по воле творящего
не за грош говорящего
не уснувшего спящего
в ночи зренье таящего
до глубин осязания
до решёток всезнания
до своей многокрылости
и до адовой милости
         Май, 1989. Бобруйск.



       *    *    *

не моя середина
не моё ремесло
и река не долина
и клюка не весло
не моя контрабанда
не мои пузыри
и увозит шаланда
не мои фонари

умереть бы вначале
а теперь всё равно
нет камней на причале
и прогнило бревно
темень всюду такая
не погасишь и дня
и теперь я не знаю
кем я стал для меня

погасить головешкой
не засыпанный ров
значит пеплом и решкой
души взять под засов
отпусти их на волю
на заснеженный двор
дай немного покоя
ты не враг и не вор
только сердце сдавили
две другие стены
и дыханье от пыли
стало как у струны
не моя середина
и мостки не мои
тёмно-красная глина
обрамленье струи
         Май, 1989.



          *    *    *

мгновения не стоят обещаний
а обещанья источают страх
сегодня душно
среди новых знаний
и явь минуты
рассыпают
в прах

сегодня поздно   
но вчера при этом
курились трубки
мир был разрешён
и объективов впитывали губки
полотнища поруганных
знамён

под радио ликующие звуки
хоругви опозоренных имён
шли по рукам
в значенье
на поруки

ОН

покинутое зарево блужданий
перетекает в полый хруст костей
там карлики
и лысый брадобрей
и генерал с кровавыми
руками

а жизнь - в мгновенье
и тоска - в уменье
не поддаваться голосам зверей
закрыть своею грудью
всё
что свято
идти на зов
единственного брата
и дожидаться
гибели
своей
    Июнь, 1989.



         *     *    *

         (версия)

я из тех что давно не касались земли
я из тех что слова удержать не смогли
я из тех кто предвидел эпоху назад
новый путч новый смерч и военный парад

это я кто всё знал но добраться не мог
до ушей до динамиков и до мозгов
а в последнем бою с войском полного зла
и моя бы силёнка сгодиться могла

и о бандах юнцов и о ведомстве тьмы
много зим говорил чем тревожил умы
расскажу и во тьме негасимой ночи
если рот мне заткнут кулаком палачи

но в обыденной жизни я тени змея
и поступки мои совершаю не я
я опасен для тех кто стоит на земле
я из тех кто бесстрастен к хвале и хуле

потому мне до гроба не будет суда
и меня заставлять будет только беда
расставлять обвинений капканы с небес
(потому что судья мне не бог и не бес)

над потомками мрака и диких царей
над грибковою кучей седых палачей
и до смерти своей не забудут меня
эти выродки света и призраки дня

только в наших - не в ихних - заложниках мир
хоть в руках у них сила пылающих дыр
и лишь чудо спасёт и от них и от нас
но боюсь что опять не теперь не сейчас

надвигается что-то осколком Луны
прерывая реальности чёрные сны
будет поздно шепчу но мой голос пропал
среди будней людских среди марева шпал

не поэзия - нет - нарисует портрет
ног безвестных полков что ступают след в след
окружая невидимо быт городской
освещая невидимо всё под луной

и закроет в копилку неведомых сил
всё что каждый из нас больше жизни любил
и окончится мир - как мы знали его -
в мавзолее добра - в пантеоне богов...
      Июнь, 1989.



             *    *    *

пригорюнились две суки
на цепочке этой скуки
не добрались до разлуки
до парадного крыльца
цвет парадной лженауки
стержень чаяний без муки
график конунгов безруких
прочертили два конца

чтобы завистью обмана
с верхоглядством истукана
лампы чёрные зажечь
и до красного дивана
доскакать вздохнуть и лечь

но кончается отсрочка
превратилась в холмик точка
и сквозь дверь пунктирной тьмы
проникает многоточьем
холод будущей зимы

это антипревращенье
взбеленённое горенье
рабство в новом поколенье
спровоцируем не мы
но до белого каленья
до предела сил терпенья
доведут народ тюрьмы

не тюремщики лихие
не чиновники пустые
а придёт народ пустыни
чтоб расправить только имя
распылить неотвратимо
мир того что было "мы"
         Июнь, 1989.



    *     *     *

в предвечерье
в межсезонье
на ничейной полосе
слышит ухо
полузвоны
в полутьме
и полусне

в металлических
оковах
ниспадающих ковров
мрамор лестниц -
это слово
недосказанных веков

в полосатых одеяньях
лёгким шёлком завиты
непонятные созданья
невесомой пустоты

в этом полу-воспаленье
в переходной глубине
вспыхивают проявленья
с черным грифом на спине

в недобитости бокала
в пограничности стекла
губы наши прикасала
неземная сила зла

в недосказанности смыслов
в мимолётности ресниц
спит распущенность статистов
разбалованность их шлиц

и нетвёрдою походкой
и с нетрезвой головой
мир идёт до поворота
за которым новый бой
    26 июня, 1989.



        *    *    *

и мысль не ярко-красная
и ночь не полосатая
скорей искристо-влажная
а может быть носатая

а может быть верёвочно
с окна сползает кольцами
асфальту адресована
приласканная штольцами

от неба отрывается
свинцовым потом каплями
всё что его касается
но что упало вряд ли бы

не будь угрозы молота
в двух голосах надтреснутых
всю ночь шипящих холодом
как будто в доме тесно им

как будто слух ломается
носительниц их ветреных
и голоса срываются
свинцовыми ответами

чугунными опорами
к ним утро приближается
и не ударишь спором ты
а всё уже кончается

так всё уже налеплено
на стёкла запотевшие
как будто все ослепли но
мгновение утешит их

от света лжи обыденной
от света заоконного
от боли непредвиденной
и от того что плохо нам

расходятся как элипсы
сигналы чувств не чаянных
и  э т о  утро съели псы
возможностей не знаемых
     27 июня, 1989.



      *    *    *

Предзакатной поре
ни за что не гореть.
Обречённой игре
до конца не дотечь.

Извращённому "я"
не стоять над собой,
не постичь бытия,
не добраться домой.

И не сдержанный гнев
не скрестится с тоской,
не поможет ничем,
только станет бедой.

Снова в толще стекла
кровь с клинков потечёт.
Порождения зла
поднимают народ.

Поднимают друзей
друг на друга идти,
убивают людей
до начала пути.

Не дождаться конца
смуты, зла и беды
тут, где правит не царь,
а четыре среды.

Но и там, где горит
ослепительный свет,
где над бездной висит
красноликий ответ...

...но и там, где блестит
свет зловонных светил,
где про грусть говорит
отставной крокодил...

роковая печаль
в его узких глазах
неподкупна, как сталь,
как печать на устах...

И во сне даже он
не читает с листа,
ощущая закон
без судей, без креста.

Потому не дойти
до конца из концов.
И алеет в груди
предзакатная кровь.
    Июнь-июль, 1989.



       *    *    *

в тесную рамку стиха
втиснуты только меха...

в окна задумчивых слов
смотрятся тени веков

плотью как обручем стен
сдавлен телесный мой плен

и потому не разнять
хватки его мне опять

в звуках - но только не слов -
тонет моё естество

и до сих пор так грешно
и до сих пор так смешно

что голова - не кулак
что береста - знакам знак

и коченеют уста
от прикасанья листа
     Август, 1989. 



        *        *        *

               бобруйским художникам
         А. И. Рабкину, Никифорову и Н. Рубцову

сквозь жизнь трещавшую по швам
сквозь хохот жуткого ненастья
я снова благодарен Вам -
Художник - за минуту счастья

за крепость среди моря зла
которой крылья злых фантомов -
одно: спесивого орла
второе: змея - не затронут

за эту крепость чистоты
какой имперским сапожищам
не оттоптать у красоты
от света не застить змеищам

и визг бесовской кутерьмы
всей нечисти крикливый шабаш
не запятнают эту мысль
и это чувство не замажут

и тает даже смерти власть
когда Прекрасное родится
и вечная пылает рать
на тёмном небе как Жар-Птица
  Август-Сентябрь, 1989. Минск.



      *      *     *

скользкая потеря
отрывает мох
сам не свой теперь я
корень мой усох

ветви в небе синем
жёлуди на них
доброты просили
чей приход так тих

но подслушал ангел
просьбу их во сне
и не дождь послал мне
не тепло к весне

а послал кислотный
серный дождь с небес
превратил в болото
весь дубовый лес

ангел чернокрылый
с тёмною душой
никому не милый
а всему чужой

и роятся черви
красные в земле
и кружится первый
чёрный снег во мгле

и застило дымом
нежный горизонт
и во тьму незримо
дух мой унесло
    Сентябрь, 1989.

=======================
    Январь - сентябрь, 1989. Бобруйск.
_________________________
_____________________
+++++++++++++++++++++++
++++++++++++++++++++++++


Рецензии