О пользе и вреде не токмо философии 2018

Одно существо, вероятно, разумное, вознамерилось овладеть Миром. При этом оно пребывало в сомнениях, пусть и методологических, относительно реальности самого предмета, а при допущении такой – относительно его целостности. Иначе: если Мир не есть всего лишь иллюзия и глюк, является ли он тем, за что себя выдаёт. Ведь на месте Единства вполне может оказаться Многое, а за, казалась бы, постигаемой упорядоченностью и картинностью, мог скрываться без-образный обманщик Хаос.
Ежели ничего этого вовсе нет, то чьи же это взбрыки и всполохи, и каким образом они обретают видимость целостности? Вероятно, разумное существо (кстати, так и не научившееся владеть то ли своей «природой», то ли «собством», а возможно, и само отнюдь не представляющее какую-либо мало-мальски вразумительную целостность-цельность), самоназвавшееся субъектом или попросту Я, уже почти отчаявшись, нащупало в пучинах сомнения то ли шкатулку, то ли пыльный мешок (вероятно, это была Память) и извлекло оттуда идею Бога.
От упругой пока только фикции стало значительно светлее, а главное комфортнее. После технически несложных манипуляций воспрянувшего духом Cogito, а именно – махания благодатью перед собственным носом, фикция обрела черты наиреальнейшего фантома и совершенно отделилась как от ретивого субъекта, так и от пока только предполагаемого Мира.
Почти чудесным образом все сомнения относительно реальности последнего сразу же развеялись. Вместе с ними исчезли и колебания по части возможности осуществления собственно Намерения. Миром можно и должно овладеть!
Deus ex machine (по-нашински «рояль в кустах»), не откладывая свои полномочия в долгий ящик, заверил право субъекта на исполнение благородной миссии. Всемогущий, не способный в силу своей же Всеблагости на обман, всецело оправдывал возлагаемое на него доверие. Не исключено, что в знак благодарности за многовековые моления в свой адрес. Так или иначе, существу (простите: субъекту!) возвращались обещанные ещё в райских кущах регалии Венца и Владыки, утраченные там же по причине якобы первородной погрешности.
На секунду-другую прервёмся, извинившись за некоторую витиеватость слога. Ничего не попишешь: антиномии Разума – как говаривал некогда ещё старик Иммануил.
Дело оставалось за малым: начертать достоверный Путь к вновь обретённой Цели. Понятно, что благодушный Иисус, со своим исходником «Аз есмь Путь, Истина и Жизнь» для такого мероприятия никак не подходил. Начиналась очередная переоценка ценностей: Мавр сделал своё дело…
Берясь за гуж, ещё Галилео произнёс что-то вроде: «Мы не столько открываем законы природы, сколько предписываем их ей». Надо бы посмотреть точнее. А ещё – у Бэкона. А на посошок – у того же Канта. Впрочем, с XIX века «править бал» в науке начинает позитивизм. Хотя и там не всё было хламом (как-то попытался представить В. И. Ульянов в своём одиозном «М и Э»).
Однако, по ходу предприятия, ушла в тень и идея Всеблагого-Всемогущего, что засвидетельствовал некто Лаплас в ответ на любопытство новоявленного человекобога в лице Буонопарте. Если быть до конца честным, цацка эта покинула мир науки не вполне.
С одной стороны, она проникла в «святая святых» Science – Математику, под псевдонимом Актуальной Бесконечности. А попытки изгнать пройдоху из самого лона, предпринятые в начале XX века конструктивистами-интуиционистами, особым успехом не увенчались. 
Во-вторых, в Органоне Декарта, особенно в последнем правиле-требовании («делать всюду перечни настолько полные и обзоры столь всеохватывающие, чтобы быть уверенным, что ничего не пропущено») наличествовала претензия на достижение уже в познании, а не только в его «основании», завершённости-совершенства. Такая самонадеянность была существенно поколеблена Гёделем, а именно его теоремами о принципиальной ограниченности всякой формальной (то бишь непротиворечивой) системы. Дотошный Курт доказал, что непротиворечивость аксиом арифметики нельзя доказать, исходя из самих аксиом арифметики (если только арифметика не является на самом деле противоречивой). Была ли решена таким образом вторая из знаменитых проблем Давида Гильберта (о непротиворечивости аксиом арифметики), полной ясности нет. Впрочем, где она таковая наличествует?! Разве что, в пресловутом исходнике самого Рене…
В-третьих… Интеллектуальная честность самих учёных. Вкупе с их независимостью («свободой мысли»).  Этическая, так сказать, составляющая. Здесь опять не помешало бы воспомощество Канта, с его моральным доказательством. Если не существования самого Бога, то хотя бы состоятельности идола научности.
В общем, сколько науки в самой науке (и даже – в самой математике) – одному Богу известно. Однако же: Работает! Эффективно (пока…). Ну, с «овладением» получилось не ахти (больше – с использованием (NB)). Зато преуспеваем по части переделки и замещения. Мы – о Мире. Наука – орудие Пролетариев! В отличие от бесполезной Философии, которая изначально ублажала (и утешала) бездельников. Правда, некоторые из них (а скорее, примазавшиеся), вместо того, чтобы «заниматься самим собою» (иже – с Бытием), не оставляют затею «обоснования науки», не удовлетворяясь марскистским жупелом Практики. Ну, и уже целый сонм услужливых «псевдофилософов» претендует на роль предтеч (методологов) этой самой дивы. При этом, как и положено, сами «учителя» [да простят меня, баламута, коллеги «по цеху»: реплика полемическая и отчасти «провокационная» – ничего личного!] не фига мало-мальски пристойного в собственно науке (как к ней не относись, дама она – сурьёзная…) создать не могут. Но – наставничают-окучивают «неофитов».

Ну, а теперь поговорим о «пользе и вреде». Яко философии, так и прочих человечьих заморочек. Во всяком случае в нашем «околотке» такой разговорец намечается. А спровоцирован он (отчасти) подмётным (но отнюдь не пустым) письмецом, взбудоражившим сонное царство философического отделения менского БГУ, да очередными неуклюжими попытками отреформировать «соцгум», под аккомпанемент-ангажемент историка-краеведа члена-депутата председателя комиссии Палаты представителей по образованию, культуре и науке – короче, высокосиятельного лакея – Игоря Марзалюка. Прости, Господи! До чего ж порой выразительны бывают наши прозвища! В одном слове – и столько… Мне в нём больше чуется «мозгляк» и что-то мерзкое ещё (вплоть до «маразма»). Но… Дохтор. И не рядовой!
Марзалюк, он, конечно, ещё тот… Однако же и мы – хороши. Всполох пошёл больше с переляка, вызванного вероятностью очередной потери ставок (зажимают вконец работадатели!), а то и полной ликвидации кафедры, чем от переживания за Истину. Тут мы все одним миром мазаны: что Марзалюк, что дохтур-доноситель Голубев, что прочия. Своя рубашка, она завсегда пользительна. Но перейдём от низин бытия к более абстрактным материям.
Если даже допустить интуитивную ясность таких категорий как вред и польза, остаётся вопрос об их, так сказать, относительности. В смысле: что пользительно Юпитеру (там было о дозволенности), не пользительно быку. Более того, обыкновенно чья-то польза так или иначе чревата вредом кому-то ближнему, а то и дальнему. Вся жизнь – взаимопожирание, и смерть – скорей освобождение от вурдулаков и камен… (практически самоцитата из «Мрачного»). Где-то прибыло, а где-то убыло. По-другому – редко. Разве только по истовой Любви.
Общество и индивид (система и элемент). Общество – подсистема Универсума в отношении с Природой (Врагом!). В рамках самого Общества всякого рода заморочки между разного пошиба сообществами, «семьями», «цивилизациями». С их препинаниями по части «пользы и вреда».
Мутант то мутант (человечек). Но какова интенция его «притязаний»? В отношении Природы – скорее, злокачественная. Раковая опухоль планеты (пока). С претензией на глобальный прорыв.

 «... Я давно уж почувствовал необходимость понять – как возник мир, в котором я живу, и каким образом я постигаю его. Это естественное и – в сущности – очень скромное желание, незаметно выросло у меня в неодолимую потребность и, со всей энергией юности, я стал настойчиво обременять знакомых «детскими» вопросами…» (М.Горький. «О вреде философии»).

В своё время, в рамках дискуссии (посвящённой судьбе философии), проводимой пролетарским журналом «Под знаменем марксизма», Сергей Константинович Минин – преинтереснейший персонаж! – выступил со статьёй «Философию – за борт!». Впрочем, подали её в № 5-6 за 1922 год в сокращённом виде, что, якобы, существенно искажало замысел автора…
Пару слов о «преинтереснейшем». Справка из Википедии:

После Октябрьской революции стоял во главе взявших власть в Царицыне большевиков, и на должности председателя революционного военного совета оставался главой города, один из организаторов обороны Царицына, в это время сблизился со Сталиным и Ворошиловым. Был помощником М. В. Фрунзе.
С 1918 года член РВС Северо-Кавказского ВО, член РВС 10-й армии РККА.
Член коллегии НКВД.
В 1918–1920 член РВС ряда фронтов и армий, начальник управления НКВД РСФСР.
С мая 1920 года член РВС 1-й Конной армии.
В 1923;1925 годах член Северо-Западного бюро ЦК ВКП(б).
С 1923 года – ректор Коммунистического университета.
В 1924–1926 годах занимал пост уполномоченного Народного комиссариата просвещения РСФСР по ВУЗам и рабочим факультетам Ленинграда.
С 23 мая 1925 года фактически возглавил Ленинградский государственный университет, дублируя полномочия с ректором Н.С.Державиным. Руководил присоединением Ленинградских Географического и Химико-фармацевтического институтов, с 1925 года ставшими отдельными факультетами при университете. С осени 1925 года уступил свои полномочия заместителю В.В.Покровскому.
Участник «военной оппозиции». Один из лидеров зиновьевской «новой оппозиции» (1925)…
Умер в Москве 8 января 1962 года, похоронен в «большевистском зале» закрытого колумбария № 18 Нового Донского кладбища.

Сразу же возникает законный вопрос: При такой биографии – и своей смертью?! Да ещё в 1962-м… Многое проясняет один эпизод:

В 1927 году по состоянию здоровья (предположительно психическое расстройство) отошёл от общественной деятельности.

А ещё восклицают: «Не дай мне Бог сойти с ума!».
Ну, и на посошок (о гражданине Минине):

Выступал с инициативой переименовать Царицын в Мининград. Сталин писал секретарю Царицынского губкома ВКП(б) Борису Шеболдаеву: «Я узнал, что Царицын хотят переименовать в Сталинград. Узнал также, что Минин добивается его переименования в Мининград. Знаю также, что Вы отложили съезд советов из-за моего неприезда, причем думаете произвести процедуру переименования в моем присутствии. Все это создает неловкое положение и для Вас, и особенно для меня. Очень прошу иметь в виду, что: 1) я не добивался и не добиваюсь переименования Царицына в Сталинград; 2) дело это начато без меня и помимо меня; 3) если так уж необходимо переименовать Царицын, назовите его Мининградом или как-нибудь иначе; 4) если уж слишком раззвонили насчет Сталинграда и теперь трудно Вам отказаться от начатого дела, не втягивайте меня в это дело и не требуйте моего присутствия на съезде советов, — иначе может получиться впечатление, что я добиваюсь переименования; 5) поверьте, товарищ, что я не добиваюсь ни славы, ни почета и не хотел бы, чтобы сложилось обратное впечатление». В итоге город был переименован в Сталинград.
(Википедия)

С Буревестником [МГ] и его эволюцией от «ницшеанства» к «сталинизму» – всё куда веселее. В контексте размышлений (разглагольствований?) по поводу «вреда и пользы»…

Не ходите, братья, в идеологи.
Не хвалите «избранных вождей».
Их маразма судороги-всполохи.
Огоньки бредовые идей.
Мумиё. Фетиши полудохлые.
Обещаний дивных громадьё.
Закружат стихии Эмпедокловы.
ваше житие и бытиё.

Перечитывая публицистику Пешкова (Горького) – в целях не только «глобальных» (а именно, прояснения интенции философических исканий писателя), но и куда более «интимных», касающихся «дела Лосева» – «выскочил» (сработала «Ариадна» сетевого запроса) на имя Олега Акимова. С критикой последнего в адрес моего имяславца, по поводу искажения образа Аристотеля, я уже некогда пересекался, но особого значения не придал. Мало ли кто кого критикует! В этот раз пробежал некоторые тексты чуть внимательнее. И не только «аристотелевские» (вокруг «Метафизики»). Их у Акимова, кстати, не мало и, будет желание, я туда ещё вернусь. У Олега Евгеньевича – свой сайт. По проблемам науки (физики, математики, психологии). Вот к этому я определённо приобщусь плотнее.

Олег Акимов. Снимок сделан в 1976 году вскоре после получения по подписке «Метафизики» Аристотеля.

Тема «конца науки». Отталкиваясь от одноименного опуса Д. Хоргана начала 90-х. На последней сессии наших магистрантов, помню, мелькнул реферат…Похоже, что сам Акимов, занимающийся критикой формализма и релятивизма в науке с позиций конструктивизма, во многом примыкает к «школе Логунова». Предшественник В. А. Садовничего (Анатолий Алексеевич, 1926-2015) известен, в частности, в силу своей бескомпромиссной позиции в отношении релятивистской теории гравитации Эйнштейна.

«Эйнштейн в ОТО отождествил гравитацию с метрическим тензором риманова пространства, но этот путь привёл к отказу от гравитационного поля как физического поля, а также к утрате фундаментальных законов сохранения. Именно поэтому от этого положения Эйнштейна нам необходимо полностью отказаться» (Лекции по теории относительности и гравитации: Современный анализ проблемы. – М.: Наука, 1987. С. 240).

Но об этом – позже. Вероятно, в контексте «тяжбы философии и науки». А об Акимове – в знак уважения (надеюсь, по Лосеву и по проблемам «конца науки» я ему что-то, пусть и заочно, ещё предъявлю): не следует путать Олега Евгеньевича, пусть и не выдающегося, но серьёзного учёного, с его однофамильцем и также Евгеньевичем – Анатолием (1938-2007). Ибо последний – попросту шарлатан, примазавшийся как к науке («теория торсионных полей»), так и к философии. Уж лучше иметь дело с искренним атеистом…
Вернёмся, однако, к Максимычу. Собственно его участие в судьбе Лосева было двояким. Сначала крякнул в идеологическую дуду в унисон с Лазарем Кагановичем и примкнувшим к нему РАППовцом В. М. Киршоном (А. А. Тахо-Годи: «Я читала стенограмму съезда (16-й съезд ВКП(б), 28 июня 1930 г.). Там любопытные ремарки. Например, драматург Киршон кричит: «За такие оттенки надо ставить к стенке!»»).  А затем, через свою первую (и единственную официальную) жену Е. Е. Пешкову (Волжину), возглавлявшую с 1922 года правозащитную организацию «Помощь политическим заключённым» (просуществовавшую до того самого 1937-го…), вероятно, посодействовал (1933) уже освобождению философа, отбывавшего «десятку» на строительстве Беломорско-Балтийского канала по Делу о Церковно-христианской монархической организации «Истинно православная церковь».

Хотя по этому «делу» (касательно собственно Алексея Фёдоровича) ходили слухи и об участии М.Ф.Андреевой (1868-1953). Актрисы, гражданской жены того же Горького (с 1904 по 1921).

[Общественно-политическая деятельность Андреевой началась в 1899 году, когда она примкнула к социал-демократам и прониклась идеями марксизма, а в 1904 году стала членом РСДРП. Обладая деловыми и коммерческими качествами, Мария Фёдоровна как финансовый агент партии большевиков достигла больших успехов в сборе средств для революционной деятельности, за что Ленин дал ей партийный псевдоним «товарищ Феномен». После Октябрьской революции Мария Андреева занимала руководящие посты в театрально-художественном мире была назначена комиссаром театров и зрелищ Петрограда и пяти прилегающих губерний, а также инициатором создания Большого драматического театра в Петрограде, где и завершила артистическую карьеру. Зная несколько европейских языков, М.Ф.Андреева по поручению советского правительства несколько лет работала в Германии, где добывала твёрдую валюту для государства, будучи заведующей художественно-промышленным отделом советского торгпредства в Берлине. Заключительным этапом многогранной деятельности Марии Андреевой стал московский Дом учёных, который она возглавляла в течение 18 лет.
После окончательного личного разрыва с Горьким (дружеские отношения сохранялись до конца жизни писателя) у Андреевой завязался роман с сотрудником ГПУ Петром Петровичем Крючковым (моложе актрисы на 17 лет), ставшим по рекомендации Марии Фёдоровны личным секретарём писателя.

Забавная фотка:
Пётр Крючков (слева), Горький и Генрих Ягода
в 1933 году. Дача Тессели в Крыму (Форос).

По воспоминаниям Владислава Ходасевича, в 1921 году Горький, как колеблющийся и неблагонадёжный мыслитель, по инициативе Зиновьева и советских спецслужб, с согласия Ленина, снова отправлен в эмиграцию, а Андреева вскоре последовала за бывшим гражданским мужем «в целях надзора за его политическим поведением и тратою денег». С собой Мария Фёдоровна взяла и Крючкова, с которым вместе поселилась в Берлине, в то время как сам Горький с сыном и невесткой обосновался за городом. За границей Андреева, воспользовавшись своими связями в советском правительстве, устроила нового любовника главным редактором советского книготоргового и издательского предприятия «Международная книга». Таким образом Крючков при содействии Андреевой стал фактическим издателем произведений Горького за рубежом и посредником во взаимоотношениях писателя с российскими журналами и издательствами. Вследствие этого Андреева и Крючков смогли полностью контролировать расходование Горьким его немалых денежных средств. В 1938 году Крючков был репрессирован и расстрелян, взяв на себя действительную или мнимую вину за «убийство» писателя].
(Википедия)

Мария Фёдоровна была «натурой увлекающейся». Так, в начале своего общения с Горьким имела роман с Саввой Морозовым (вероятно, в целях использования его средств для нужд партии). Ну, а кто из женщин Алексея Максимовича – правозащитница или сотрудница ГПУ – более реально способствовал «реабилитации» как Лосева, так и (моральной) самого мэтра от литературы, не мне судить. Но – забавно! Я имею в виду переплетения судеб и «высокие отношения».
О «забавном». Дабы не потерять.

[Имя упомянутого выше Владимира Киршона было в те весёлые времена не просто на слуху. Он числился одним из главных идеологов всесильной Российской ассоциации пролетарских писателей (РАПП). А его пьесы, о художественных достоинствах которых многие коллеги отзывались без восторга, тем не менее ставились на главных сценах страны – во МХАТе, Театре имени МГСПС (ныне театр имени Моссовета), Театре имени Вахтангова в Москве и в Большом драматическом театре (БДТ) в Ленинграде. Причем некоторые из них имели настоящий успех у зрителей. Немирович-Данченко в «Рабочей газете» от 25 марта 1928 года, говоря о постановке в Театре им. МГСПС пьесы Киршона «Рельсы гудят», отмечал: «Все исполнители этого спектакля живые, настоящие люди. «Рельсы гудят» – пьеса жизнерадостная, а сейчас нужны именно такие жизнерадостные и бодрые пьесы».
Киршон был из тех, кто, как сказали бы сегодня, двигался в мейнстриме – прославлял Сталина и идеи социалистического строительства. Его пьесы посвящены разлагающему влиянию буржуазной идеологии на молодежь («Константин Терехин»). Он возвеличивал образ «красного директора» («Рельсы гудят»), и, кстати, считается, что именно Киршон открыл путь на советскую сцену герою-пролетарию, строящему новую жизнь. А самой известной его пьесой, пожалуй, стала комедия «Чудесный сплав» о молодых ученых] – То же ведь «тему» не обошёл! (ВН).
[Последним произведением Киршона оказалась драма «Большой день», в которой описана война, завершившаяся победой коммунизма во всем мире.
Поэтом он никогда не считался, хотя в некоторые из своих пьес включал стихи. В середине 1930-х годов для театра Вахтангова Киршон сочинил уже прочно позабытую сейчас комедию «День рождения». Музыку для неё написал молодой тогда композитор Тихон Хренников. Одна из песен начиналась с тех самых слов: «Я спросил у ясеня…». Ноты к ней не сохранились, но Хренников позже вспоминал, что его композиция была веселее, чем у Микаэла Таривердиева: «Там это была ироническая песня».
В августе 1936 года «Правда» опубликовала первое коллективное воззвание писателей с требованием расстрела, правда, не своих коллег, а активистов «антисоветского объединённого троцкистско-зиновьевского центра». Среди подписавшихся значится и Киршон. Бумеранг был запущен…
В это же время драматург ведёт активную переписку со Сталиным, причём некоторые его послания являются классикой довольно распространенного тогда жанра письма-доноса. Отца народов Киршон выбирает и в главные свои критики, прося вождя оценить правильность его пьес. В июне 1930-го он просит генсека прочитать пьесу «Хлеб» и указать на недостатки. Кстати, существует байка о том, что на встрече Сталина с писателями Киршон подбежал к вождю со словами: «Я слышал, Вы вчера были на моей пьесе «Хлеб» во МХАТе. Мне очень важно узнать Ваше мнение». «Вчера? – переспросил вождь. – Не помню! В 13 лет посмотрел «Коварство и любовь» Шиллера – помню. А ваш «Хлеб» не помню».
Не брезговал Киршон доносить «отцу народов» и на своих коллег по ремеслу. «Я считаю себя обязанным сообщить Вам о новых попытках разжигания групповой борьбы между литераторами-коммунистами», – пишет он в 1933 году. В 1934-м Киршон направил Сталину и Кагановичу письмо с жалобой на газетчиков. Травлей Киршон посчитал критические статьи о своём творчестве.
Но неумолимо приближался 1937 год. 28 марта был арестован покровитель Киршона Генрих Ягода, занимавший три года пост наркома внутренних дел СССР, а затем наркома связи. Как водится, за этим потянулась цепочка арестов всех тех, кто так или иначе был связан в свое время с главным чекистом страны. Одним из звеньев стал Владимир Киршон.
Его взяли не сразу. Сначала прорабатывали на заседаниях Союза писателей, как делал он сам в свое время. Четвёртого апреля 1937 года жена Михаила Булгакова Елена записала в дневнике: «Киршона забаллотировали на общемосковском собрании писателей при выборах президиума. И хотя ясно, что это в связи с падением Ягоды, всё же приятно, что есть Немезида и т. д.». В конце апреля она пишет о предложении писателя Юрия Олеши пойти на собрание московских драматургов, на котором будут расправляться с Киршоном. Булгаков его отверг.
Киршон же снова бросается к Сталину. Он слёзно просит не изгонять его из партии: «Дорогой товарищ Сталин, вся моя сознательная жизнь была посвящена партии, все мои пьесы и моя деятельность были проведением её линии. За последнее время я совершил грубейшие ошибки, я прошу покарать меня, но я прошу ЦК не гнать меня из партии». Но его обвиняют уже не просто в связях с Ягодой, но и в троцкистской деятельности. Сталин не помог. Бумеранг прилетел обратно.
Алексей Лосев, сосланный в лагеря и строивший Беломоро-Балтийский канал, чудом выживший и проживший 94 года, признан столпом русской философии. Михаил Булгаков стал классиком. Владимир Киршон, расписавшийся в истории строчками «Я спросил у ясеня…», расстрелян в 1938 году, немного не дожив до своего 36-летия.
(Текст Екатерины Ковалевской. Российская газета – Неделя № 6720 (149))]

Одним словом: «Ирония судьбы». «Весело» – ничего другого и не скажешь…

[«Среди буржуазных «мыслителей» есть группа особенно бесстыдных лицемеров, их ремесло сочинять книги о великих заслугах христианства в истории культуры, причем они забывают о поразительном изуверстве церкви христовой, непрерывной пропаганде ею ненависти ко всем иноверцам, о садизме ее бесчисленных инквизиторов, забывают о неисчислимых ужасах «религиозных» войн, о том, что эта церковь освящала рабство и крепостное право. Наместники Христа на земле, князья церкви, епископы, религиозные философы и в наши дни остаются такими же «гасителями разума» и человеконенавистниками, какими они были всегда, а особенно с той поры, когда христианство было признано государственной религией. В рукописной копии нелегальной брошюры профессора философии Лосева «Дополнение к диалектике мифа» сказано то самое, что ежедневно печатается в прессе политиканствующих эмигрантов, предателей трудового народа в прошлом, готовых предать его еще раз и завтра. Не считаясь с тем, что даже классовые враги Союза Советов признают факты культурного возрождения русской трудовой массы, философ Лосев пишет: «Россия кончилась с того момента, как народ перестал быть православным. Спасение русского народа я представляю себе в виде «святой Руси». Но что же такое, по мнению Лосева, представляет собою русский народ? Народ этот он характеризует так: «Рабочие и крестьяне безобразны, рабы в душе и по сознанию, обыденно скучны, подлы, глупы. Им свойственна зависть на все духовное, гениальное, матерщина, кабаки циничное самодовольство в невежестве и бездействии».
Нечего сказать – красивенький народ! И если б профессор был мало-мальски нормальный человек, он, разумеется, понял бы, что из материала, столь резко охаянного им, невозможно создать «святую Русь», – понял бы и повесился. Только идиот может оценивать «зависть к духовному» как порок. Но профессор этот явно безумен, очевидно малограмотен, и если дикие слова его кто-нибудь почувствует как удар, — это удар не только сумасшедшего, но и слепого. Конечно, профессор – не один таков, и наверное он действовал языком среди людей подобных ему, таких же морально разрушенных злобой и ослепленных ею. Что делать этим мелким, честолюбивым, гниленьким людям в стране, где с невероятным успехом действует молодой хозяин, рабочий класс, выдвигая из среды своей тысячи умных, талантливых строителей социалистического общества, в стране, где создается новая индивидуальность? Нечего делать в ней людям, которые опоздали умереть, но уже гниют и заражают воздух запахом гниения. Я как будто уклонился от моей темы? Возвращаюсь к ней»].

Сие есть выдержка из статьи М. Горького «О борьбе с природой», напечатанной в «Правде» 12 декабря 1931 года. О Лосеве здесь – как бы мельком, к слову. Хотя интерес представляют и мысли «мэтра» по теме, заявленной в названии. «Если враг не сдаётся…» – пресловутый пассаж пролетарского писателя вполне мог быть адресован не только «человеческому материалу», противному «строительству нового мира». Но и … – собственно природе. Как таковой! В духе Николая Фёдорова. Этой ремаркой мы делаем очередной кивок уже собственному предприятию («О пользе и вреде (не токмо философии)»).

«КТО НАШ ОБЩИЙ ВРАГ, ЕДИНЫЙ, ВЕЗДЕ И ВСЕГДА ПРИСУЩИЙ, В НАС И ВНЕ НАС ЖИВУЩИЙ, НО ТЕМ НЕ МЕНЕЕ ВРАГ ЛИШЬ ВРЕМЕННЫЙ?
Этот враг – природа. Она – сила, пока мы бессильны, пока мы не стали ее волею. Сила эта слепа, пока мы неразумны, пока мы не составляем ее разума. Занятые постоянной враждой и взаимным истреблением, исполняя враждебную нам волю, мы не замечаем этого общего врага и даже преклоняемся пред враждебной нам силой, благосклонность которой также для нас вредна, как и вражда. Природа нам враг временный, а друг вечный, потому что нет вражды вечной, а устранение временной есть наша задача, задача существ, наделенных чувством и разумом.
Природа в нас начинает не только сознавать себя, но и управлять собою; в нас она достигает совершенства, или такого состояния, достигнув которого, она уже ничего разрушать не будет, а все в эпоху слепоты разрушенное восстановит, воскресит. Природа, враг временный, будет другом вечным, когда в руках сынов человеческих она из слепой, разрушительной силы обратится в вос-созидательную. Задача сынов человеческих– восстановление жизни, а не одно устранение смерти. В этом – задача верного слуги, задача истинных сынов Бога-отцов, Бога Триединого, требующего от Своих сынов подобия Себе, братства или многоединства» (Фёдоров Н.Ф.  Сочинения. В 2 ч. Часть 2. Философия общего дела. Статьи, письма / Н.Ф.Фёдоров. М., Изд. Юрайт, 2016. – 348 с. [с.213]).

Враг обозначен! Пусть и временный. До тех пор, пока заражён смертью. Вот вылечим (с божьей помощью – скорее, моральной), воскресим всех папаш, и Природа нас отблагодарит верной дружбой. В «проекте» основоположника русского космизма чего только не намешано: от христианства, до Декарта со Спинозой. Даже Э.В.Ильенков, перекликаясь (постфактум) с Фёдоровым-Гагариным в «Космологии духа», рядом с пророком космонавтики отдыхает.
Овладеть Природой…
Изначально «овладеть-познать» означало двуединый акт. Попросту – совпадение. Смотри хотя бы Священное писание. Что-то здесь навевает и знаменитый тезис о тождестве мышления и бытия. В унисон с Парменидом, Спинозой, Гегелем, марксистским единством исторического и логического… Да мало ли с чем!?
Но в связке с Природой ассоциация с мужеским актом в отношении женщины (бабы!) становится вопиюще очевидной. Можно и с «пониманием» обыграть: понимать – поиметь (имать). Ежели добром не отдастся, тогда силой. Силой, оно даже как-то героичнее, воинственнее выглядит. К чему тут рыцарские церемонии?! А цель, конечно, благородная. Прямо-таки мессианская – Ноосфера, Трансгуманизм!
Средства?! Не знаю, не знаю… Пока человек естества не пытал… (Е.Баратынский). А эксперимент, как не крути – пытка. А то, как в «Иване Грозном» Леонида Губанова

Потухая, вытряхали из избы
Чью-то жизнь, и чьё-то порванное тело,
Всю Россию забрюхатить и избить,
То ли дело, то ли дело, то ли дело.

Короче: жила одна баба. Не важно, чья. Что страна, что Природа.
А и у моего Лосева: о платоническом фаллическом логосе. Хотя там попахивает чем-то иным (куда менее естественным).
Тот же Фёдоров неоднократно выражал своё возмущение в адрес Ницше. Ну, а Горький, опираясь уже на Фёдорова, переметнулся к сталинистской версии марксизма. И чей трансгуманизм чреватее?! Нынче в моде – и вовсе неолиберальный.
Бичуемый Алексеем Максимовичем (а с некоторых пор – и конструктивистом Олегом Акимовым) Алексей Фёдорович был монахом, но отнюдь не святым. Заморочек, включая ошибки, хватало и у него. А критиковать можно и должно всякого. Но между критикой и заказной отповедью-доносом есть существенная разница. Это – во-первых.
Во-вторых… Не Горькому рядиться в адвокаты Святой Руси! Не ему, хулителю корневого деревенского начала в русской жизни, вступаться и за народ, который сам, конечно же, не был ни безгрешным, ни «белым и пушистым» по ходу всей своей истории. А что касается романтической переоценки «зависти к духовному», то по этому пункту от полемики с Алексеем Максимовичем я позволю себе и вовсе воздержаться. Не поймёт! Не понял бы…
«Существует только человек, все же остальное – дело его рук и мозга! Чело-век! Это – великолепно! Это звучит… гордо!»… Сам Горький – конечно же, не Сатин. Вернее, Сатина в себе (бездельника-пустослова) он перебарывал. Оттого так и восхищался «переделывающими мир» и их непоколебимым Вождём, принимая и оправдывая (в принципе) «ложь во благо». И чем тогда он лучше упомянутых в приведенном выше пассаже «лицемеров», «изуверов» и «гасителей разума»?!
Слаб человек! Слаб… А не дурной ведь писатель был (при всех моих с ним мировоззренческих расхождениях). Хотя никто не знает, как бы повёл себя сам и что «запел» бы, окажись на его месте (в «золотой клетке»).
А теперь можно вернуться и к нашему радетелю за конструктивную науку, змагару против всяких там релятивистских, спекулятивно-идеалистических, религиозно-мистических, формалистско-аксиоматических, позитивистско-феноменологических и прочая-прочая ренегатских вывертов.

Продолжение следует

* «Польза философии не доказана, а вред от неё возможен» – афоризм министра народного просвещения Российской империи П. А. Ширинского-Шихматова.
Фраза эта была произнесена в связи с планами новоназначенного (в 1849 году) министра исключить философию из числа преподаваемых в университетах дисциплин, что и было осуществлено в 1850 году. Это действие вписывалось в общую политику последнего периода царствования Николая I (с 1848 года). Философия как дисциплина и в первую очередь западноевропейская философия рассматривались как источник крамолы.
Наиболее исторически достоверная формулировка – та, которая приведена в заголовке: «Польза философии не доказана, а вред от неё возможен» [1]. Однако часто её цитируют неточно.
Возможны и другие варианты. В частности, слово «философия» выносится за пределы фразы или заменяется на какое-нибудь другое. Последняя замена, собственно, относится к сознательным изменениям фразы, когда формулировка используется не для критики философии, а для критики чего-либо другого.
При цитировании близко к тексту использование фразы зависит от намерения цитирующего. Если он не согласен с ней, то она служит характерным примером отношения бюрократии и политиков к философии и образованию и науке в целом. В случае согласия фраза является аргументом против философии и бесполезного теоретизирования.
1. Никитенко А.В. Дневник. В 3-х тт. – Л., 1955. – Т. 1. – С. 334.