Глава 2

Аруту подвели к зловещему доктору на прогулке. Крепкий человек со следами кофейного загара на квадратном, чисто выбритом тибетском лице протянул к нему руки и воскликнул:

— Привет! Ты тот самый еврей, который сидит за изнасилование? Могу поклясться, не ожидал такой встречи! — Это был тот самый известный палач — а Сергей-то думал, что он другой, не такой добрый на вид, наверное? Это правда, пытал доктор профессионально с улыбкой и спокойно, спрашивал, не больно?

— А так?! Больней?!! — Раны прожигал кислотой, точно такое — никогда, никто не выдержит.

— Боль тут же прекратится, — отеческим тоном говорил доктор. — Когда вы подпишете… — Потом предлагал чай, тибетский соленый или китайский жасминовый, кофе не пробовал, сам заваривал и подносил клиенту, по русской воровской терминологии доктор был «лохмач», а пытаемый «жабер». Так было почти всегда, боль, пытки и конфеты, за исключением тех случаев, когда надо было сразу «запытать», сделать так, чтоб в мучениях человек умер, желательно медленно. Тогда врач работал один в кожаном фартуке и высоких сапогах, кожаных или резиновых, брал себе выходной или отпуск, одну женщину пытал неделю, разрушая её физическое тело по частям.

Остатки мяса от трупа и костей подорвал гранатой, заказанная буквально испарилась. Во время любого испарения большой массы выделяется энергия, воспринимаемая нами в том числе, как свет, в его лучах доктор купался, хоть немного пожить, как просветленное существо в чистом измерении, сейчас Доктор был сама любезность. Поэт недоверчиво посмотрел на него, в его облике не было ничего, что давало бы повод усомниться в его искренности. Правда, глаза горели слишком ярко, а лицо — всего на секунду! — иногда приобретало  суровое, не понятное и даже страшное выражение.

— Дуру не включай, — прошипел поэту сзади Тайванчик. (Вах, сагол полненький!)  — Смотри в глаза лепиле! Улыбайся. — При его словах Сергей еле подавил приступ нервной дрожи, пронизавшей всё тело. Как при первой беседе с Натальей Сидоренко, тогда он тоже не знал, чему верить. И тогда:

— Семь лет в Тибете, — стараясь ответить на приветствие так дружелюбно, как мог, воскликнул Арута, он любил этот фильм, молодой Брэд Питт. — И без женщин! — Потом якобы смутился, чуть покраснел, для прилива крови к щекам мысленно зажал себе нос воображаемыми щипцами, поток воздуха прекратился. — У нас полюбовно. — О том, кто был отцом Сонам, естественно, умолчал. — Это мой семейник, враг КНР Тайванчик из Тайваня, — представил он китайца, Доктор холодно посмотрел на него, на какой-то момент его зрачки сузились, внутри Сергея похолодело, новый кандидат на пыточный стол. Смерть ему, подумал профессор. Его вдруг пронизало острое отвращение к сансаре вообще, в частности, к мирской деятельности.

— Давай изнасилуем одного? Здесь, — внезапно спросил Доктор. Тайванчик расправил плечи, готовясь к поединку. Кто первый?

— Давай, — сказал Сергей, — а кого? — Играть, так играть. Выхода все равно не было, только в камеру для пыток. — По очереди, он тоже с нами, ладно?

—  Отлично, — похоже, красный гестаповец и правда искал себе компанию, скучно, господа. — Пошли ко мне в хату? Выпьем! — Леденящая властная рука страха коснулась всех и каждого.

— Что? Сейчас, на ночь глядя? А как же проверка, — Сергей сделал вид, что испугался. — Скоро закончится прогулка! — Доктор вложил два пальца в рот и громко свистнул. — Охрана! — Подбежало человек пять. — Этих ко мне в синий корпус!

— Сделаем, — старший смены рысью отбежал в сторону, что-то сказал выводящему прапорщику камеры N1. Двое дюжих китайцев из провинции Шаньдун, там самые физически крепкие китайцы, отконвоировали троицу в через подземный коридор, весь утыканный лампами дневного освещения, на другую часть тюрьмы, пригнув голову, поэт с тайваньцем вошли в  интересную келью, особняком стоящую в конце стены старой кладки, дверь в которую даже не запиралась, то,  то они увидели, поистине их поразило, особенно не имеющего опыта долгого тюремного заключения Сергея, гостиничный номер, да какой! Звёзд пять.

Несколько комнат, зимний сад,  маленький балкон, ванная, на улице, дверь наружу выходила на запретку, между стеной с колючей проволокой и маленьким газоном перед ней самой маковый сад, некоторые головки набухли, другие созрели, опиум. Доктор использовал его настой для понижения осознавания реальности у тех, на которых ставил, как он любил выражаться, психические опыты по развязыванию языков, сам употреблял редко. Гости вернулись в гостиную, усадили себя в глубокие кресла, Тайванчик дал глазами профессору знак, делаем его здесь, другой такой возможности не представиться, Сергей понял. Бывают вещи, которые надо делать немедленно, видит Бог, ничто его не спасёт, если Арута ударит первым. Ножом, как в ЦМТ. Где нож?

— Скажите, почему вы работаете на китайцев? — как можно более участливо спросил он, интонацией выражая вид почти мольбы, чтобы доктор взял его к себе.

— Тибет исторически связан с Китаем, — ответил Доктор, — если бы не Китай, тут давно бы была Индия! — Профессор ужаснулся… Современное раздробленное государство с внутренним феодальным строем, в котором правительство контролирует лишь некоторый процент территории, за хорошие часы на руке в дневном поезде в Варанаси могут убить, продашь, хватит на год, а кое-где в отдельных джунглях страны высшие касты всё ещё охотятся на людей, наиболее презираемых, таких, как чандали. Чандали может убить любой, суда не будет. Он проглотил стоявший в горле комок, попросил воды.

— Чаю, — авторитетно поправил его Доктор. — Разве я могу предложить гостям воду? — Вполне по-булгаковски. Находясь в глубоком кресле, Сергей вспомнил историю, которую рассказал ему Шах, и расслабился.

Когда Киллер вышел и еле унёс ноги из Владивостока по паспорту, присланному ему Колей Усовым из Находки и отпечатанном на ксероксе транснациональной фирмы отправок почтовых отправлений и корреспонденции DHL, по прибытии в аэропорт Домодедово увидел одинокую фигуру, выходящую из туалета помыть руки. Подарок судьбы, ему навстречу шёл так называемый Директор, которого активно искали по всему Дальнему востоку ребята Джема, в красноярских красных лагерях такое имя дают смотрящим по красной камере, красный пахан, других там нет. Это лагеря ломки, огромные пресс-хаты, где всех трюмят и крепят, за пару недель немощный старичок, безвинно пострадавший от доноса соседа в какой-либо глухой сибирской деревне, даст полный расклад по убийству Джона Кеннеди на английском, жить захочет, выучит.

Директор специальной камеры, находящейся на так называемом «спецу», тюрьме в тюрьме, изолированной от всех, где находятся особо важные или опасные заключённые, или ценные, заметил его первым, надо отдать должное; он быстро взял себя в руки, не показал лицом, что сильно поражён, ему сказали, Шах погиб во время лагерного бандитизма, вызванного отцом Лены, того самого, который вместе с другими должен был решить судьбу Киллера, обманули. «Топорно сработали, — быстро подумал он, — мы бы нет.» Жить ему оставалось не более нескольких минут.

— Сколько лет, сколько зим, братан! — Директор раззявил беззубый рот до ушей, что должно было означать улыбку. — Ты в Москве! Какими судьбами? — Он старался выиграть время, тихонько кося глазами по сторонам, родился полуслепой, тренировал с детства, научился видел, как стрекоза, одновременно вверху и внизу, спереди и сзади даже в темноте, а ещё больше чувствовать.

Он старался понять, один Киллер или не один, если первое, разговор другой, если второе, надо притвориться. Прямо спросить с него, наказать Шах не мог, в лагерях с ним не сидел, не мог быть очевидцем того, чего сам без понтов не видел. Если, конечно, ему его не заказали, и он его выследил… Вроде не похоже, суровый афганец в коже и сапогах только что вышел из зала получения багажа, прилетел. Откуда, куда, зачем, начнём говорить, узнаем, на крайний сдаст ментам или таможне. Так как лично сержанта он не знал, то не мог предположить, что уже очень давно тот сам принимал решения, война под командованием начальства закончилась для него, когда он демобилизовался, отныне — яростный и дикий… — он часто сам был и исполнителем, и заказчиком, что не часто.

По существу он вообще был вне рамок добра и зла, поняв природу этого своего дикого ума, обнаружил, что она мудрость, и эта мудрость и есть учитель, или лама, который всегда точно говорил ему, что принять и что отбросить, что делать и чего пока нет. Почему всегда? Мы всегда мыслим, верно? Значит, всегда с ним или с ней, с природой нашего ума.

— Обнимемся, братан? Как я давно тебя не видел! Как я ра… — Один из главных прессовщиков красноярских лагерей, весь в перстнях, тупо шагнул навстречу своей смерти. Расстояние короче вытянутой руки всегда опасно, бывает, не ударишь не то, что ногой, коленом, к тому же, сержант был и мастером ближнего. Именно этим он и выиграл с такими, как Директор, на их поле, изощренными мастерами интриг с огромным арсеналом преступных средств на вооружении. Поставят на колени, проведут по губам членом, замажут, понятно, что беспредел, но масть есть масть. После этого какой ты авторитет? Не то, что даже не мужик или шерстьлидер, пидор, петух, рабочий или нет, решай сам. Хуже любых пыток!

— Конечно, — Шах обнял его, в рукаве сверкнул предварительно вынутый из чемодана нож, — братан! — Он два раза засадил Дире в бок по самое лезвие, удивленные глаза предателя стали округляться, чего это? — Тихо, тихо, тихо, —  всё было решено, Директор прекратил дышать до того, как Шах усадил его на скамейку напротив умывальника в уборных, мужской и женской, все ещё как бы обнимая. Когда вы кого-то держите широко на груди, бить ножом снизу вверх под сердце всегда удобно, братишки знаменитого Лёни Макинтоша однажды так чуть не закололи не менее знаменитого полубанкира Смоленского, в кидках был безжалостен, каждый день у дверей банка находили трупы, Смоленский брал любые суммы на обналичку или перевод в другие страны и этого не делал, брал себе, говорили:

— Деньги на тебе! Убьём, — называли чьё-то имя, — если не вернёшь!! Убьём!!! — Убивали, не возвращал. Так же не менее знаменитый Мансур, тот самый, который напротив Петровки, 38 сжёг в кабине прораба, который делал ему ремонт, комнату заполнили отблески пламени и свет, однажды чуть не отрезал ему ухо, спасли погоны Макинтоша и его корона. Потом «якобы банкир» из Ташкента кинул самого Лёню и уехал в Австрию, где по сей день выходит из дома только в сопровождении многочисленной вооруженной охраны раз в неделю по вечерам, оцепляют супермаркет, он туда входит. Шах бил ножом сильно,  а вытаскивал плавно, крови почти не было, потом скинул выкидуху в урну, из него получился бы отличный минитмен.

«Так что в дружеской обстановке ликвидировать кого-то легче, — думал Сергей, который этот эпизод хорошо запомнил, — можем повторить.» Человек вообще склонен сначала создать себе кумира, идеальный образ, напридумывать, потом самому поверить, что такое Бог, если не компьютер, свято отвечающий программисту? Разумеется, гигантский… Под хороший чай поэт начал медленно читать тому, кто в скором времени станет хладным трупом, свои стихи.

Конец второй главы