Эдуард Багрицкий Суворов Eduard Bagritsky Suvorov

В серой треуголке, юркий и маленький,
В синей шинели с продранными локтями,-
Он надевал зимой теплые валенки
И укутывал горло шарфами и платками.

В те времена по дорогам скрипели еще
дилижансы,
И кучера сидели на козлах в камзолах
и фетровых шляпах;
По вечерам, в гостиницах, веселые девушки
пели романсы,
И в низких залах струился мятный запах.

Когда вдалеке звучал рожок почтовой
кареты,
На грязных окнах подымались зеленые
шторы,
В темных залах смолкали нежные дуэты,
И раздавался шепот: «Едет Суворов!»

На узких лестницах шуршали тонкие юбки,
Растворялись ворота услужливыми
казачками,
Краснолицые путники услужливо прятали
трубки,
Обжигая руки горячими угольками.

По вечерам он сидел у погаснувшего камина,
На котором стояли саксонские часы и уродцы
из фарфора,
Читал французский роман, открыв его
с середины,
«О мученьях бедной Жульетты, полюбившей
знатного сеньора».

Утром, когда пастушьи рожки поют напевней
И толстая служанка стучит по коридору
башмаками,
Он собирался в свои холодные деревни,
Натягивая сапоги со сбитыми каблуками.

В сморщенных ушах желтели грязные ватки;
Старчески кряхтя, он сходил во двор, держась
за перила;
Кучер в синем кафтане стегал рыжую
лошадку,
И мчались гостиница, роща, так что в глазах
рябило.

Когда же перед ним выплывали из тумана
Маленькие домики и церковь с облупленной
крышей,
Он дергал высокого кучера за полу кафтана
И кричал ему старческим голосом: «Поезжай
потише!»

Но иногда по первому выпавшему снегу,
Стоя в пролетке и держась за плечо возницы,
К нему в деревню приезжал фельдъегерь
И привозил письмо от
матушки-императрицы.

«Государь мой,- читал он,- Александр
Васильич!
Сколь прискорбно мне Ваш мирный покой
тревожить,
Вы, как древний Цинциннат, в деревню свою
удалились,
Чтоб мудрым трудом и науками свои
владения множить…»

Он долго смотрел на надушенную бумагу —
Казалось, слова на тонкую нитку нижет;
Затем подходил к шкафу, вынимал ордена
и шпагу
И становился Суворовым учебников
и книжек.

1915

***

In a gray three-cornered hat, brisk and small in form,
In a blue greatcoat with torn at the elbows sleeves.
In winter, he wore felt boots to keep his feet warm.
And he wrapped his throat by scarves and neckerchiefs.

In those days, on the roads the diligences still ran with bells.
On the driving box sat in camisoles and felt hats the grooms;
In the evenings, merry girls sang romantic songs in hotels,
A peppermint smell was flowing in the low rooms.

When the horn of a mail coach was sounding in the far distance,
The green curtains were raised on the dirty windows, alarming,
In the dark halls, the gentle duets stopped each with their romance,
And there was a whisper: «Suvorov is coming!»

The thinnest skirts was rustling on the narrow stairs, downs and ups,
The gates were opened by the servant boys, with the polite bows,
The red-faced adventurers at once hid their tobacco pipes,
Burning their hands and fingers with sizzling hot coals.

In the evenings, the extinct fireplace was the place where he sat,
On the mantelpiece stood Saxon clock and porcelain freaks' stuff,
Opening from the very middle a French novel, he read
"About poor Juliet throes as to a noble seigneur love."

In the morning, when more melodiously shepherd's horns sang,
And the fat maidservant clattered her shoes down the corridor,
He was going to his colder villages, to visit them,
He pulled on his boots with the heels knocked off and went out the door.

In his wrinkled ears were cotton wools, not fresh and yellow both;
Aged groaning, holding the rails, he went out in any weather;
The coachman in a dark blue caftan was whipping a red horse,
And the hotel, and the grove rushed past, so that the eyes dazzled

When the small houses and a church with a peeling roof began
Just in front of him; from the mist they were clearly floating out,
He was pulling the tall coachman by the flap of his caftan
And shouted to him in an old man's voice: «Drive quietly now!»

Sometimes with the first snow, he was standing in the cab upright
And he was holding onto the cab driver's shoulder better,
Since directly into his village the State Envoy arrived
To deliver from the Mother Empress herself the letter.

«My Dear Sir," he was reading then, "Alexander Vasiljich!
How sad it's for me to disturb your peaceful plans' advances,
You, like the ancient Cincinnatus, retired to your village,
To multiply your possessions with wise toil and sciences...»

He looked at the perfumed paper long, — he seemed to string each word
On a thread, so that it brimmed shimmering with a lace of brooks,
Then he went to the closet, took out his medals and the sword,
Suvorov appeared here from the tutorials and the books.

15-16 July, 2024

***

Портрет фельдмаршала графа А. В. Суворова. Й. Крейцингер, 1799 г. Эрмитаж Источник: Википедия