Человек за бортом! Эхо войны

ПОСТОЯННОЕ МЕСТО ПУБЛИКАЦИИ::http://stihi.ru/2012/08/04/4377

(Сборник "Великой Победе-65!") рец.0 рис.автора

ЧЕЛОВЕК ЗА БОРТОМ!Эхо войны. (фрагмент романа «Неравнодушье, как диагноз!»)

Это был 1957 год, мне было 10 лет и я уже перешёл в четвёртый класс. Я родился в казачьей станице Нижне-Курмоярской на берегу Дона, но через три года нас посадили под охраной солдат-нацменов на баржи и спустили вниз по Дону в голодные степи, затопив наши обжитые и богатейшие места  Цимлянским рукотворным  морем-водохранилищем, которое  стало напорной массой Цимлянской ГЭС, из-за которой и перегородили  Дон пятнадцатикилометровой плотиной, построив с другого конца плотины город-спутник Волгодонск. Это было частью проекта соединения Волги и Дона судоходным каналом , осуществлённого Генералиссимусом Сталиным, по задумке Петра Великого. А так же, я считаю,   это было продолжением политики  «расказачивания», хотя  и  природе, тем самым,  был нанесён колоссальный ущерб.
     После переселения мы недолго пожили в  степном хуторе Рябичи-Задонские, потом перебрались на постоянное место жительства в г.Цимлянск, который тогда ещё был рабочим посёлком. Дом наш стоял на улице  крайней к Цимлянскому морю,  которое  хранило Светлую Память  нашей затопленной  вотчины.
     Несмотря на то, что мы  нашей семьёй переехали в  Цимлянск, но в хуторе Рябичи-Задонские, или просто Рябичи, остались многие наши родственники. Вот в десятилетнем возрасте на летних каникулах  мне первый раз разрешили съездить самостоятельно на маленьком теплоходе ОМ-308 к  бабе  Вале и деду Коле – брату и сестре моей бабушки Нади, маминой мамы. Рейс был по маршруту Порт Цимлянский – Порт Ростова-на – Дону. Мне ехать было вниз по течению часа два с половиной до пристани Мариинская. Мне из дома бабушка и мама нагрузили  гостинцев   для бабы Вали и деда Коли. При чём, у дедушки Коли дом тоже был в х. Рябичи, но он жил с женой бабой Стюрой на кордоне в лесу, так как работал лесником-объездчиком в пойменном  придонском лесу, через Дон от станицы Мариинской, где была пристань.
    Я в прошлом году уже ездил на таком теплоходе с  бабушкой Надей в гости в Рябичи. Мне этот теплоход понравился  гораздо более, чем пароход «на колёсном ходу», который шлёпает своими лопастями, а сам на месте, особенно против течения. Меня ещё на пароходе интересовал блестящий  бронзовый колокол  на  палубе в носовой части. Кто-то мне тогда объяснил, что это для того, чтобы звонить, если  кто-то упадёт за борт. Это сигнал: «Человек за бортом!» На этом теплоходе тоже был такой же колокол  на палубе в носовой части. Двигатель  у теплохода гудел ровно,  глухо, но с подвыванием: У-у-у-у! У-у-у-у! Ветерок  встречный, волна  от  теплохода  бежит по берегу, спутывая удочки рыбакам. От  парохода  такой волны не было! Над теплоходом, над Доном и, видимо над всем побережьем  из   теплоходного  репродуктора несётся  эстрадная музыка с  песнями  и чуть ли не через одну мелодию повторяется  модная тогда: «Мишка, Мишка! Где твоя улыбка, полная задора и огня? Самая нелепая ошибка, Мишка, то что ты уходишь от меня!».  Чайки, не реагируя на звук, а может быть наоборот – их  привлекала музыка, но они просто пикировали  на теплоход, как самолёты в кино про войну. Капитан в рубке в красивой фуражке, в кремовой рубашке! Вот бы выучиться на капитана!
      Доехали  мы  быстро, я даже не заметил. Я сошёл с теплохода на правый берег, на пристань Мариинскую, переправился  на баркасе с перевозчиком на левый берег Дона и шёл по лесу километра три до кордона.
      Лес в низовьях Дона только лиственный. Хвоя не выдерживает наши температуры  и смола начинает закипать и течь. Листья тоже с трудом выдерживают наши температуры и поэтому в лесу остро чувствуется запах «поджаренной» листвы тополей , вязов, вербы и деревья осторожно начинают сбрасывать пожухлую листву ещё среди лета, уменьшая площадь испарения. Сейчас  редко услышишь  над лесом в вышине клёкот стервятников, а тогда их было много, поскольку было чем питаться,   и этот звук остался во мне  одним из звуков детства, как скрип вёсельных уключин и звон капель донской воды стекающей с  вёсел баркаса… Ах! Какое было на Дону эхо! Крикнешь с этого левого берега:
-Пе-ре-воз-чик!
  А эхо подхватывает  и,  извращая, повторяет:
-Пе-ре-воз-чик! Озчик! Чик! Ик! Ик!- и так далее, пока пройдёт все бугры и балки противоположного берега.
     А ещё очень помнится повозка запряжённая лошадкой, запах свежего сена в телеге, запах лошади и лошадиной упряжи, запах кувшинок  с лесного озерка  и ведро  над костром с ароматом раков и укропа. Я до сих пор считаю, что это укроп  раками  пахнет, а не наоборот. А раки у деда в лесу были величиной с краба тихоокеанского. А  арбузы у деда в лесу были  для женщин неподъёмными. Однако моя бабушка Надя ревниво доказывала, что со степных бахчей арбузы и дыни намного слаще, чем с лесных. И она была права.   
    Я приехал к деду неожиданно. Дед Коля  с  бабой  Стюрой  были,  как батраки на собственном хозяйстве. С раннего  утра до позднего вечера они были заняты хозяйством и огородами. У них были козы, овцы, свиньи, две коровы, куры с очень красивым петухом, утки, гуси!. Петух был умница! Он не подпускал кур к кустам, где их могли подстеречь лиса, хорёк, ласка. Петух смотрел и за небом, где кружились стервятники: коршуны, а иногда и степные орлы. Дед  рассказывал, что этот петух однажды отбил у коршуна курицу, когда тот замешкался и не успел взмыть  с добычей в небо. Куры у деда Коли и бабы  Стюры упитанные и коршун не рассчитал свои силы. Петух выдрал у него на спине пучок перьев! Будет знать на кого покушаться!
         Сегодня я  деда и бабушку  случайно застал обоих дома, но дед собирался уезжать. Я вручил им гостинцы, но видел в их глазах растерянность, так как я не вписывался в их планы. Дед   с удовольствием  похлопал по ладони тяжёлой книжкой, трёхтомником «Сказание о казаках» Петрова-Бирюка, которую я привёз ему в подарок от себя  и с сожалением сказал:
-Эх! Когда читать-то? Может зимой…
         Дед сказал бабе Стюре чтобы она меня покормила,  и ускакал на лошади, а баба  Стюра ему вслед  недовольно огрызнулась:
-Спасибо, что напомнил! А то бы я забыла! Пойдём, Ленуша! Рассказывай, как там ваши.
  Я поел, рассказал  за столом мелочи нашей жизни, а главное, как я хозяйничаю у отца на Рыбачьем острове  под  Цимлянской ГЭС  и попросился на озеро Черепашку порыбалить.
Баба Стюра  довольная, что я  не требую к себе внимания сказала:
-Да иди! Но какая же там рыбалка?- не сказав в чём её сомнения.
    Озеро Черепашка было образовано  на месте  какого-то  укрепсооружения во время войны. Кроме  большой котловины и насыпи по берегам у неё были  по углам  заводи, как-бы орудийные гнёзда, а там где голова у черепахи, там был как-бы спуск для входа.
 Я понял в чём были сомнения бабы Стюры, когда пришёл туда, на озеро. Там было видимо- невидимо  домашних дедовых  уток и гусей. Утки встретили меня, чужака, таким концертом: Кря-кря-кря, что, по-моему,  и на кордоне слышно было за 500 метров. Но это полбеды! Там же были гуси, а у них гусаки! Я гусаков не боялся  ещё с детства, которое я считаю было у меня ещё в хуторе Рябичи, когда мы там жили до моего пятилетнего возраста, а с пяти лет я уже был в  Цимлянске, или  как все местные говорили – в «Цимле»! А в Цимле я уже был взрослый, как я считал. А теперь вообще мне 10 лет. Я даже на теплоходе езжу  самостоятельно! Но гусь, наверное глава этой гусиной банды,  не знал, что я взрослый  и устремился на меня с шипением, защищая свой «гарем», хотя там и другие гусаки были, но они  видимо  делегировали свои права этому наглецу и он  прямо-таки устремился почти бегом в моём направлении. Я,  в самый последний момент,  схватил его за шею, но аккуратно, чтобы не помять, потом подхватил его подмышку, отнёс его прямо к стае и, несмотря на то, что другие гусаки в количестве три  головы, а главное, столько же клювов, пошли в мою сторону с шипением, пригнув головы к земле, я демонстративно бросил главаря гусиной банды в озеро, на что все гуси отреагировали полной растерянностью.
    Я воспользовался этим замешательством и,  отойдя от гусей метров на пятнадцать, стал оборудовать удочку, на удилище срезанное по дороге на озеро. Шум в стае уток и гусей, однако, был повышенный и я не услышал, как сзади подошёл ко мне поверженный мною гусак и рванул меня клювом под лопатку. Реванш он, конечно, взял, потому что теперь я оказался в воде, спрыгнув туда от неожиданности и боли под «смех» утиной и гусиной стаи. Я со злости выскочил из воды хлестнул по спине своего обидчика удилищем и он сбежал широко расставив крылья и гордо выговаривая своё: Га-га-га!  - которое для меня звучало равносильно: Ха-ха-ха!
   Я понял, что здесь рыбалка уже не получится  и  пошёл на  рядом расположенную протоку под названием  Змеючка, которая была очень извилистая и длинная. Я подошёл к ней, вынул из карманов всё размокшее содержимое: носовой платочек, деньги на дорогу, салфетки, которые мама давала «на всякий случай», ну и старые билеты, которыми хотел похвалиться своим друзьям, что я ездил на новом теплоходе да ещё сам, без провожатых! А,  раньше я им рассказывал, как я ездил со взрослыми на  пароходах с колёсно-лопастным приводом и мало кто из них мог этим похвалиться. Я не был хвастуном, но… детство! Я выложил свои вещи на травке в косых лучах заходящего солнца и срочно занялся удочкой и рыбалкой. Я опомнился, когда  уже поднялись комары и поплавок стало плохо видно. Точнее, я опомнился, услышав далёкий крик в лесу:
-Лё-ё-ня-я-я! – и я понял, что я от Черепашки и от кордона ушёл по Змеючке чёрт знает  куда, увлёкшись    рыбалкой. И я закричал:
-Я зде-е-есь! Де-е-да-а-а! – и вскоре услышал  конский топот и увидел недовольного деда Колю на взмыленном  и тоже очень недовольном коне по имени Орлик, возбуждённо пляшущем под ним.
-Ну, разве можно так?- возмущался дед, - Ты же сказал – на Черепашку, а ушёл за километр!
-Ну, там же гуси! Какая же рыбалка?
-Всё ясно!- сказал усмехнувшись дед, - Иди сюда! Проедешь  на холке потихоньку! – и протянул ко мне руки с седла.
-Так я же рыбу наловил! Куда же мы её? – и извлёк из воды кукан с десятком краснопёрок.
-Да что же у нас есть что ли нечего? Оставь её ракам на ужин!- сказал дед,  но что-то  до него дошло и он, смягчившись,  дополнил, - Ну ладно! Бери! Бабка кинет их на ночь в горнушку, запарит на сене!
   О своих вещах, которые я оставил на просушку на солнышке, я вспомнил только утром. На то место я пошёл, но ничего там не нашёл. Пожаловался деду с бабой и рассказал про гусака, на что они посмеялись и  сказали, что  это гусак мне отомстил, а денег на обратную дорогу они мне дадут, а вот куда он мог всё это деть, одному богу известно.
  В этот день я сам пешком ушёл в Рябичи к бабе Вале. Деда Коля и баба Стюра опасались отпускать меня  одного в двенадцатикилометровый путь, но  мой неожиданный визит явно не вписывался в их напряжённый образ жизни и они с  плохо скрываемым удовольствием отпустили меня, чему я был очень рад. Я был всему рад, что мне разрешали делать самостоятельно. Если кто-то из взрослых что-то на моих глазах делал, я просто дрожал, запоминая и впитывая каждое движение с уверенностью, что, если мне разрешат, то у меня получится так же. Не всегда получалось так же… Как получилось  у меня в гостях у  деда Васи, отца моего отца, когда мы жили в Рябичах. Я ехал, вернее, шёл по извилистой дороге по займищу среди лугов, озёр, проток, ериков и баклуш, упиваясь забытыми  запахами раннего детства, вроде бы к бабе Вале, а полюсом для меня был деда Вася, который тоже и сейчас  жил в Рябичах с чужой бабкой, покинув мою бабу Катю, а когда мне было четыре годика и мы жили в Рябичах, то он меня прогнал от себя, заподозрив во вредительстве по наущению моей бабушки Нади(маминой мамы) с которой они друг друга ненавидели. Дело в том, что я тогда пришёл к нему в гости и прямо сразу  пошёл в его  столярную   мастерскую, куда меня тянуло,  как магнитом и на запах стружки и на вид разнообразного инструмента, висевшего по стенам. Я попросил у деда разрешение построгать его рубанком. Дед разрешил и увидев, что у меня что-то получается, куда-то пошёл, оставив меня в мастерской. Может быть он пошёл в магазин за гостинцем.  У меня в его отсутствие дело не заладилось. Видимо он давно не работал рубанком и клин, удерживающий лезвие подсох и ослаб. Лезвие у меня ушло. Я видел,  как лезвие выставляют и клинят для работы. Я выставил его и заклинил, но оно  при этом вылезло больше чем положено и рубанок  «рубил», а не строгал. Я расклинил его и опять выставил. Стал заклинивать молотком, а лезвие опять полезло вместе с клином. Но мне же тогда  было не десять лет! Мне было четыре года! Сейчас бы я так не сделал, а тогда… я взял и постукал по лезвию молотком… чуть-чуть! Но оно отказалось строгать после  этого!
Дед пришёл и спросил, как у меня дела, настрогал ли я ему стружек для  розжига, а я сказал, что не очень, что рубанок не строгает. Дед посмотрел на лезвие и выкатив на меня бешеные глаза выгнал меня  и сказал, чтобы я больше к нему не приходил, и что меня этому  баба Надя научила. Я  сейчас  шёл и,  вспоминая это,  опять переживал всё заново… Эх! Встретить бы  деда Васю случайно на улице! Может быть он увидел бы какой я взрослый и простил бы меня… А я буду идти к бабе Вале и пройду специально мимо дома деда Васи, хотя и не по пути. Вдруг он будет во дворе и глянет на меня!
    Я дошёл до речки  Мусорки, которую надо было переходить вброд  по… ну в общем, чуть ниже пояса и стал разуваться. В это время подъехал мотоцикл с коляской и в нём сидели два парня, где-то старшеклассного возраста, одетые… в общем, для рыбалки. В коляске у них был мокрый бредень. Они на меня уставились  с любопытством, соображая, что  я по вешнему виду совсем не здешний. Они поздоровались со мной, я ответил. Они спрашивают, откуда и куда я путь держу, а я ответил, что из Цимлы ( то есть из Цимлянска)  к бабе Вале. Они уточнили к какой бабе Вале  и успокоившись и переглянувшись с облегчением  сказали, что они меня довезут к ней, взяв у меня из рук  сумку с гостинцами из Цимлы и  свеже зарезанную утку от деда Коли.
-Сейчас заедем к нам, раков наварим! Ты раков любишь? У нас раки великанские! Ты таких сроду не ел! Вот увидишь!
-Люблю! – ответил я, хотя перспектива куда-то заезжать, меня не устраивала.
-А нам раки уже остохренели! Что у тебя в сумке там насчёт пожрать?
-Нету у меня ничего в сумке насчёт пожрать! – ответил я.
-А это чё?- ковырнув пальцем газетную обёртку, спросил один, - О! А говоришь ничего нету! Курица или утка! Зашибись! – матом проговорил один, - Садись! Не разувайся! – и силой посадил меня в коляску мотоцикла.
Меня такое отношение сразу насторожило и я понял, что «попал» и плакали мои гостинцы. Я спросил их:
-А вы курмоярские?
Они переглянулись между собой и один неуверенно ответил:
-Да!Да! Курмоярские! – а другой промолчал, но  чуть погодя спросил, - А как фамилия твоя?
-Крупатин! – ответил я.
-А  вы раньше жили здесь в Рябичах?
-Конечно!- ответил я, - Пять лет как уехали! Мамка моя учительницей была здесь!
Тот, что за рулём был, так тормознул, что сидящий сзади него, чуть верхом на    него не сел, заматерившись…
-Мари  Петровна-а-а? -  спросил он,
-Да!- ответил я.
-Ё-о-о-ма –ё! протянули они оба, хором,  -Тогда в гости отменяется! Хотели мы тебя нашей самогоночкой угостить! Но раз ты Мари Петровны сын, то нельзя! Передавай  ей привет от Чиреватого и Халабудина  – лучших её учеников! – заржали  они.
  И тут я вспомнил события пятилетней давности:За нашей Избой-читальней стоял разбитый немецкий танк. За хутором их было больше, но этот был для местных пацанов более досягаем.Они постоянно лазили на нём и в нём. А в нём они лазили с гаечными ключами и вылезали оттуда красочно-чумазыми с разными добытыми трофеями.Я, четырёхлетний, смотрел на них с невероятной завистью и они, переморгнувшись, решили сотворить хохму с моим участием.Они предложили мне в подарок трёхкилограммовую, покрытую чёрным нигролом шестерёнку, мол, бабка её отмоет и будешь катать по дороге:др-р-р-р.Я с радостью принял их чумазый подарок и понёс домой. Поскольку шестерёнка для меня была тяжеловата и скользила в руках, я её уронил по пути и разбил большой палец левой ноги.Обливаясь слезами, но продолжая тащить свой "подарок" я дошёл до своей калитки, где сидели на кАрше (большое бревно вместо лавочки)дед Лаврентьич и соседки.Дед ещё издали стал укорять меня:Ну, если Лёнькя ревёть, значить Лёнькя не казак! Лёнькя - хохол!
  У меня слёзы сразу высохли и я хромая, но молча прошёл мимо них до калитки. Я конечно не видел, что из-за угла с восторгом, дожидаясь финала выглядывали пацаны, подарившие мне шестерёнку. Из калитки с ужасом выглянула моя баба Надя, вышвырнула на дорогу в пыль мою шестерёнку и сказала: Что чёрт не выдумает, то он выдумает! Тут задал такого рёву, забыв, что я казак, что зашевелились немецкие танки и на окраине хутора.Баба Надя обсыпала пылью шестерёнку, обтёрла и вернула мне, размазавшему нигрол уже и по лицу.Я вспомнил:это они удружили мне пять лет назад шестерёнку в нигроле... Тогда они были пацанами, а теперь возмужавшими подростками, но так и остались лоботрясами, неприкаянной послевоенной безотцовщиной.
 Через пятнадцать минут Халабудин и Чиреватый высадили меня у калитки бабы Вали и в результате мне не удалось пройти мимо двора деда Васи.
   По дороге эти навязавшиеся провожатые допытались у меня, что я приехал вчера, а ночевал на кордоне у деда Коли. Тут  горе-водитель второй раз  резко тормознул, вызвав матерщину позадисидящего друга.
-Так Николай Михалыч твой дед? Ты ваще опасный человек! Ты на нас не обижайся, ежели что! Мы же с тобой нормально! Да?
-Ну, да! – ответил я, не понимая в чём дело.
        Кроме никто не знал, что я приехал в Рябичи, но  вечером пришли  к бабе Вале земляки курмоярские и прямо от калитки нараспев  спросил старый  Лаврентьевич, еле волоча ноги:
-Правду говорят или брешут по хутору, что  «Девушки-раздевушки» приехали в Рябичи?
Такую кличку мне дали тогда, когда мне было четыре годика, а я умел читать и меня послали старики с посиделок посмотреть  на свежую афишу, какое кино сегодня привезли. Я прочитал правильно: «Девушки! Девушки!», а пока дошёл  забыл и сказал: «Девушки раздевушки!», чем всех так рассмешил, что запомнили надолго и меня прозвали –«девушки-раздевушки».
   Утром на другой день  баба Валя стала меня собирать в обратный путь, потому что завтра я обещал быть дома. Она вытащила из сарая свой велосипед, протёрла с него пыль, дала насос и предложила мне накачать шины. Если они будут держать давление, то я поеду к деду Коле на велосипеде и там его оставлю, так как бабушка уже не  ездила на нём лет пять. Я накачал, проверил, но нипель переднего колеса  спускал воздух. В аптечке я нашёл запасной нипель, заменил, накачал вновь и убедился, что результат есть. Я решил проехать  на велосипеде по хутору, проехал дважды мимо двора деда Васи, но не увидел его, а только баба  Федора – его жена крутилась по хозяйству возле летней кухни. Вздохнув, я уехал назад к бабе Вале…
   Проверив колёса, укрепив  с бабушкиной помощью на багажнике  её гостинцы, простившись с  нею,  я поехал к  деду Коле на кордон. Через час я уже был там. Я с ведома  бабы Стюры пошёл в лес, набрал  щавель для себя и для деда Коли и  пришёл на кордон.
    Баба Стюра посмотрела щавель и похвалила:
-Молодец! Молодого нарвал! Бабка Надя не забракует!
   Я сказал:
-Нет! Нет! Половина вам! Нам этого много будет! Я же на вас рвал! Вам-то некогда этим заниматься…
-Ну, спасибо!- довольная заулыбалась нещедрая на улыбки баба Стюра.
Я опять попросился на  Змеючку и сказал, что если наловлю  рыбу, то запарим на ночь в горнушке на сене и я возьму её с собой. Баба Стюра согласилась, но сказала, чтобы я не уходил дальше того места, где я был вчера, а дед вернётся с объезда и меня найдёт.
    Дед приехал за мной раньше,  чем вчера и забрал меня с уловом:
-Поедем поужинаем пораньше, да  расскажешь, как вы там живёте, а то я с этим хозяйством до вас никогда  не доберусь! Свою ГЭС в сарае  я раскочегарю, да в хате сядем без комаров!
  У деда Коли  был за домом специальный сарай с мотором, похожим на тот, от которого нам когда-то в хуторе  «крутили» кино. Он заводил этот  мотор с электрогенератором и в доме и на ступеньках горели  лампочки освещения. Но это было не часто. Керосин дешевле,  чем бензин и пользовались для себя так же керосиновыми лампами.
    Баба Стюра накрыла стол в хате, а дед поставил на стол бутылку чистого, двойной перегонки самогона и бутылку виноградного вина. Дед знал, что мне родители наливали красное виноградное вино ещё тогда, когда мне было четыре годика и мы жили в Рябичах. Дело в том, что наш фельдшер Фёдор Иванович, наш земляк по затопленной станице Нижне-Курмоярской,который меня принимал при родах, рекомендовал по чуть-чуть давать мне красного виноградного вина. Я и не знал, что с него бывают пьяными. Но однажды у нас появилась пластинка с шуточной песней:  «Улица!» и мы её «крутили» на нашей радиоле, работающей на  батарее сухих элементов, стоящих под столом, и занимающих больше места, чем сама радиола. Не знаю в чьём  исполнении была эта песня, но певец слегка притворяясь пьяным, пел о своих впечатлениях, когда он возвращается домой  «под градусом»:
-«Раз поздно ночью иду я к себе-
Улица странною кажется мне!
И фонари так неясно горят!
Смирно на месте никак не стоят!
Левая, правая где сторона?
Улица, улица! Ты, брат, пьяна!»
  Я после очередного  «наливания» стал изображать из себя пьяного и петь эту песню, что взрослым не понравилось и мне сказали:
-Всё! Больше мы тебе никогда не нальём!
Я сразу же стал трезвым и понял, что это очень плохо быть пьяным!
  Деда Коля налил нам с бабой Стюрой по   стопочке вина, а себе  стакан самогонки, на что баба Стюра  подозрительно спросила:
-Ну, что? Нагайку и седло прятать?
-Нет! Нет! Я всё в меру! – сказал дед, а баба предупредила:
-Смотри! А то сам нагайки заработаешь!
  Дед молча,  недобро покосился а неё, но вздохнув,  ничего  не сказал.
Дед предложил выпить за здоровье всех родных и близких, выпили  и дед спросил:
-Ну, расскажи, внучок! Что она там за ГЭС Цимлянская  такая? Много ли воды в море? Не прорвётся ли плотина?
       Я с готовностью стал рассказывать деду и бабе Стюре, что   плотина длиной 15 километров  громадной толщины и по ней ходят поезда пассажирские и товарные и по автодороге в два ряда ходят  машины даже самые здоровенные гружёные МАЗЫ. И проходят они так же через    ГЭС, которая  не такая мощная,  как плотина, но она железобетонная и в ней шандоры, которые при половодьи приоткрывают  и сбрасывают  массу воды. Что при этом, если бывает шторм, то через шандоры  перехлёстывает волна с такой массой, что под нею автобус с пассажирами приседает, а пассажиры визжат. Дед, слушая меня сидел,  как остекленевший, приоткрыв рот, а баба Стюра  сокрушённо раскачивалась из стороны в сторону, взявшись за голову.
-А если прорвётся плотина, до Рябичей и до кордона достает вода? – с ужасом и надеждой глядя на меня спросил дед и я, помявшись, ответил, что даже до Ростова  достанет и всё будет смыто в Азовское море, но это только в случае войны, если разбомбить. Вот американцы в прошлом году испытали атомную бомбу  в Тихом океане, рассказывал я, так мы в школе проводили митинг протеста и я написал стихи в школьную стенгазету про атом.
-А, ну –ка, прочитай! – попросил дед и бабушка поддакнула.
-Только это как бы от имени самого атома я пишу! – предупредил я и  стал читать:
-Атом:
-Я не для того рождён,
Чтобы люди гибли от меня!
Я рождён для помощи людям в жизни и труде!
Я, атом, требую, чтоб люди знали
В жизни место моё где!
-Ух, ты молодец! Ленуша! Ты наверно  этим… поэтом будешь, когда вырастешь! Давай за тебя выпьем !
-Дед! Меру не забыл? – напомнила баба Стюра.
  Выпили, закусили и я вспомнил мучавший меня вопрос:
-Скажите, пожалуйста, а почему мне сказали, что со мной связываться опасно, когда узнали, что я внук Николай Михалыча?
-Кто такие? – спросил дед, переглянувшись с  бабой Стюрой.
-Бывшие ученики моей мамы  Чиреватый  и Халабудин! Они меня подвозили на мотоцикле к  бабе Вале от речки Мусорки.
-Вот так отпускать одного! – сказала баба Стюра, а дед покачав головой сказал:
-Бандиты они! Браконьеры! Гоняю я их по лесам  и озёрам!Но что с них спросить?Безотцовщина!Отцы на фронте погибли! Но это свои бандиты, а бывают и чужие! Видал у нас в балочке лежит ржавая покорёженная машина. Это бабина Стюрина работа!
    Баба Стюра в это время отошла  к печке, подложить чего-то свежего на закуску. Дед схватил бутылку, налил стакан себе, мне стопку вина и стукнвушись со мной  сказал:
-Давай, пока бабки нету, а то вся жисть на тормозах! И расскажу, пока её нету, а то не даст! Когда Сталин умер, а  Берия распустил всех бандитов из тюрем,  вот четыре года назад, тут и нагрянули незванные гости к нам на кордон в моё отсутствие. Сели за стол во дворе в наглую потребовали приготовить им хорошей закуски, пригрозили ей, что если  им закуска  не понравится, то ею закусывать будут… Она  пошла в хату, вроде зачем-то, вышла с ружьём на порог   приказала им лечь на землю пузом, выстрелила  в стол по их бутылке, которую они уже начали распивать, а им приказала ползком  двигаться к машине, а если кто встанет, то стрелять будет в задницу. Они убрались, но пообещали, что вернутся. Ну, мне милиция не помога, как сам понимаешь, в лесу-то! Пришлось меры самому принимать. Обпахал я подъезд дороги до самого двора и площадку перед калиткой, вроде как для остановки, так, что в другом месте не поставишь машину или телегу, ну, ты же сам видишь! Они вернулись через пару дней, вооружённые,  когда я уже караулить их перестал. Зашли во двор с ружьями, взяли бабку на мушку и заставили идти в хату. У нас видел, верёвка висит через весь двор и вроде тряпки на ней висят для просушки? Видел? Нет! Ну, смотри! Эту верёвку не трогай, хотя она высоко и не сразу достанешь! Бабка пошла, взошла на ступеньки, а верёвка оттэда начинается! Она вроде как оступилась на порожке и схватилась за эту верёвку… Как шандарахнуло за двором и машина ихняя  вверх тараманом горит. Они спрашивают с перепугу:
-Это что? -  а она смеётся и говорит:
-Значит хозяин вернулся! Путь вам для отступления открыт только в одну сторону! Не в лес, а в займище по дороге и только бегом! Иначе  всех перестреляет!
    -Они как лошади скакали по дороге! – продолжал дед, -  Но я услышав взрыв прискакал домой, а бабка мне рассказала, ну  и я за ними с полным  патронташем  «жакана». Их было четверо. Отстреливались! Орлика моего слегка задели, хотя я ему дал команду – лежать. Вот, если бы Орлика они не ранили, я бы может и отпустил бы их. Но за Орлика! Я еле уговорил его голову опустить, а то бы совсем убили. Ну, пришлось мне их, как на войне!  Ни один не ушёл. Это было четыре года назад, а раки до сих пор в Баклановой баклажке размером в две ладони. Я, правда , там ни разу не ловил! Брезгую! А твои знакомые там постоянно  загружаются!
    Я почувствовал, что меня замутило, когда я сообразил, какой перспективы я избежал, не отведав раков тех попутчиков и я поспешно попросил деда налить  мне вина. Мы налили и баба Стюра нас застала за новым тостом:
-Мы за что воевали?  За что мясорубку  прошли, стреляя в своих и чужих? - спросил дед дрогнувшим голосом, - Чтобы эти ублюдки гуляли  по нашей землице, пропитанной нашей кровью?- и по щеке деда потекла горючая слеза, - Давай,  внучок, за то, чтобы казаки были хозяевами на своей  кровной земле!
-Начинается! – прокоментировала баба Стюра, - Глаза на мокром месте! Убирай бутылку! А то нагайку заработаешь, казак!
-Не позорь перед внуком! – сказал дед, утерев слезу и выпив  последний стакан,  - Мы ложимся спать! Завтра рано вставать! Я отвезу тебя на переправу, переправлю тебя хотя и на час раньше до теплохода, но  чтобы душа была спокойна, а потом  поеду домой со спокойной совестью.
      Утром, когда мы с дедом ехали на телеге, запряжённой Орликом,  на душистом сене, я спросил у деда:
-Так вы с бабой Стюрой  постоянно готовы к бою?
-Готовы! -  ответил дед,  - Там  на чердаке и кое-что серьёзное  есть! Но бабка наотрез отказывается  из него стрелять! Я показал ей, рассказал, просил попробовать, но она сказала: «Будет надо – сумею!»
- Деда? – спросил я, - А следующий раз дашь мне попробовать?
  Дед помолчал, хлестнув несильно Орлика  по боку и сказал:
-Дам! Если язык за зубами будешь держать! И дома никому не говори! Понял?
-Только помню, что ты обещал! Остальное всё забыл!- сказал я с готовностью.
-Ну, тады-лады! - ответил дед засмеявшись, -Как разведчик!
   Дед  встретил войну пограничником, чудом уцелел в окружении, был под  Сталинградом, как мой отец, но он был старше отца и был уже настоящим бойцом-красноармейцем и дошёл до Берлина с мелкими царапинами, как он говорил всем, хотя  был весь в шрамах.
  На берегу  Дона дед взял с повозки своё ружьё и выстрелил, один за другим из двух стволов, глядя на двор перевозчика. Тот сразу же выглянул из двери своей хаты и даже трусцой засеменил на берег к своему баркасу. Хороший был дед Коля, Светлая ему память! Но так жалко мне  было, что не увиделся  я с дедом Васей!
    Переправившись, помахал я деду Коле и пошёл на пристань весьма озабоченный. Дело в том, что я утром собирался наспех и не успел сходить в туалет по серьёзному делу. Бумажки с собой я не взял, а салфеток, которые давала мне мама, меня лишил бандит-гусак. Я пошёл в туалет, стоящий  на приличном расстоянии  дебаркадера. Со мной были две нелёгкие сумки, нагружённые гостинцами от бабы Вали, и деда Коли с бабой Стюрой.  В связи с антисанитарным состоянием  внутренностей туалета  я  с сумками в него зайти не мог, а оставить их снаружи, значит подарить  кому-то. Я заглянул в него и успокоился, так как там тоже  никаких бумажек мне никто  не приготовил. Травки с приличными листьями, типа лопуха,  поблизости тоже не было. Надо ждать теплохода с его  комфортабельным,   хотя  и  маленьким туалетом.
      Теплоход мы, пассажиры, услышали  по приближению  песни: «Мишка! Мишка! Где твоя улыбка?», а потом из-за поворота  реки  показался сам теплоход. Он шёл совсем не так,  как вниз по течению. Его носовая часть  с блестящим колоколом, сияющим на солнце, показалась, а остальное выползало примерно около минуты, а до дебаркадера он шёл минут десять, не соображая, что я его жду…с нетерпением, сами понимаете!   
    На теплоход я зашёл первым, хотя какая-то бабка с кошёлками на меня заорала:
-Не успеешь? Ломишься через голову! А ещё пионер наверное!
-Пионеры тоже в туалет ходят!- подумал я и помчался быстро занимать место в салоне, чтобы не оказаться в трюме. Место свободное  я нашёл рядом с приличной женщиной и поставил на своё место свои сумки, сказав женщине, что я скоро приду. Я пошёл в туалет, который был в задней части теплохода. В туалете не было ни туалетной бумаги и ничего похожего. Я расстроился! Что же делать? Теплоход отчалил и пошёл «не шатко не валко»  вверх по течению.
-Да-а! С такой скоростью мы  часам к двенадцати  только будем в порту Цимлянском!- подумал я.
    Давление в животе у меня поднималось до аварийной отметки, настроение падало до нуля, а  из  динамика издевательски  орала певичка:
-Мишка!Мишка! Где твоя улыбка? Полная задора и огня! – и меня разбирала злоба, но не знаю на кого. Вдруг меня осенило: А может быть в буфете можно купить салфетки? Я помчался в буфет. Захожу я в очень тесный  буфет, а  там почти никого нет. Только  капитан в кремовой летней   форменной сорочке  с  красивым  «крабом» на фуражке, расплывшись в улыбке ласково держал на прилавке ручку  таявшей от счастья пухленькой буфетчицы. Другой рукой капитан, искоса глянув на меня, прикрыл стопку коньяка. Лицо капитана было неестественно румяным от коньяка или от чувств к буфетчице. Я посмотрел содержимое маленькой буфетной  витринки, но ничего похожего на салфетки не увидел. Я спросил:
-А салфеток у вас нельзя купить?
-Во! Купить!- воскликнула буфетчица, - Да они у меня вообще кончились! Надо в Цимле взять в кладовке! – и продолжила  мило чирикать с капитаном. Я посмотрел по витрине на предмет чего бы такого купить, что буфетчица явно не могла бы дать без обёртки. Конфеты «подушечки» наверное она насыплет в какой -нибудь кулёк, а он мне пригодится, подумал я . В это время у меня в животе крутился какой-то маленький пузырёк воздуха и явно шёл к естественному выходу. Как я ни крепился, но он бесшумно по-шпионски вылез наружу почти сквозь рёбра и сразу заполнил маленькое помещение буфета  «ароматом» не соответствующим этому заведению . Капитан и буфетчица  сразу  престали улыбаться, посмотрели вопросительно друг на друга и вдруг оба развернулись ко мне.
-Пацан! Тебе что буфет и туалет одно и тоже?- спросил бешеным голосом капитан, выпучив на меня глаза.
  Я испуганно  и непонимающе посмотрел на него и промямлил:
-А чего? Я ничего!
-Тогда это я насрал в буфете? Да? – ещё больше взбесился капитан, - Или она? – указал он пальцем на буфетчицу.
-Не знаю!- сказал я и хотел выйти, но капитан с мордой красной,  как помидор рванулся ко мне протянув руку и я выскочил, увернувшись от неё и помчался  по палубе в носовую часть. Обернувшись,  я увидел, что капитан мчится за мной и приближается со словами:
-Да я тебя, сукин сын,  за борт сейчас выкину!
    И тут в моё поле зрения попал сияющий на солнце корабельный колокол. Я не знаю почему, но я подбежал к нему  и,  схватившись за висевший конец   плетёной верёвки от языка колокола заорал:
-Я щас звонить буду!
Капитан остановился в нерешительности и промолвил:
-Это сигнал – человек за бортом! А ты ещё не за бортом!
-А потом поздно будет! Я плавать не умею!
    На теплоходе пропала музыка,   в рубке открылось лобовое окно и в него высунулся рулевой или помощник капитана и спросил:
-Михаил Михайлович! А что он натворил? Не трогайте его, а то  придётся в вахтенный журнал заносить и объясняться!
-А я сам объясню! – заорал я со злобой, - Что капитан меня хотел выбросить за борт!
- Ладно! Засранец! – сказал капитан,  сняв фуражку и вытерев пот с зеркальной лысины, -Живи! – и ушёл. Репродуктор опять заорал с полуслова:
-…. Самая нелепая ошибка, Мишка! То что ты уходишь от меня!...
Я пошёл на своё место. В туалет после стресса я уже перехотел.И стать капитаном я тоже перехотел...
Л.КРУПАТИН, МОСКВА-2011, Цимлянск-1957 год.
Рецензии
Написать рецензию
Леонид! С наступающим праздником тебя!

Владимир Ашихмин   08.05.2011 14:14   •   Заявить о нарушении правил / Удалить
Добавить замечания
Спасибо, Владимр!Так же поздравляю тебя с Великой Победой "со слезами на глазах"!Добра тебе, здоровья, успехов в Творчестве и Любви!Сейчас опубликую специально для тебя:"Если красивые, то можно!"Леонид.

Леонид Крупатин   08.05.2011 14:53   Заявить о нарушении правил / Удалить