Два дня из жизни Вольфа Никитина

«14 июля 2024»

Просто так. В запись.
Открыл глаза где-то к половине восьмого. Мог бы и пораньше (имея в виду «выгул» себя болезного). Кабы со вчерашнего (штормового-ливневого) не сошла на нас пахмурнасьць ды ахалода, мабыць, і наогул не рызыкнуў. Але…
Сьпякота! Учора – 30. Ды з нашай вільготнасьцю. Сёння будзе крыху меней. Але…
Наташка спит. Опять – замаялась. И это – в отпуске. Так... Ремонт! Пусть и локальный, но учитывая неэффективность и бестолковость «пособника», всё одно мало не покажется.
Кухонка, да угол прихожей. С обоями (после очередного «затопления»). А под них – подмазка-штукатурка.
А от неё... Не продыхнуть. И это – по нашей сьпякоце...
Проветривания-продувания помогают немногим. Слава Господу, снизошёл! Вчерашним ливнем.
Выхожу в 7.45. Тем же маршрутом, что и позавчера (тогда – часом раньше).
На этот раз обошлось без покушения – при выходе из-под арки. То бишь – без прицельного падения с каких-то этажей увесистой щепы (сантиметров пятнадцати в длину и трёх-четырёх в толщину-ширину). Кабы угораздило в голову, могло бы и хватить. Но... Мабыть, Господь и отвёл – жахнуло перед самым носом. Как того Трампа по уху.
Отойдя метров на пять, оглядел над-арочные этажи. Ничего подозрительного. Бывает! Плюнул и зашагал к переходу.
Это – позавчера. А зараз всё пошло без инцидентов.
В Запись, так в Запись.
Из более или мене примечательного.
Пасмурно. И точно – не жарко. Народу – пока немного.
Однако – воскресенье. Что – Оно, сообразил не сразу. Отчего-то мигнуло понедельником. Прикинул (в памятное) с «арифметикой».
Число... Четырнадцатое. А 28 июня точно была пятница (в наше «минское»). Тогда... Седьмого (+ 2) – воскресенье. Значит (+ неделя) – и сегодня.
Тупой! Сегодня (14-го) – два финала. В Германии – Испания-Англия. В Лондоне – Джокович-Алькарас. А я – выверяю «арифметикой». В конец – тупой.
Народу – немного.
Ещё у арки – у «пакгауза» курили какие-то подсобники от «Соседей» (с обратной стороны). Две тётки (совсем не старые) и мужик. Напротив «Весты», на скамеечках – такая же картина: две барышни и мужичонка. Отдыхают.
Из подземки выползают двое. Что повыше – в бледно-синем. Другой – в зеленоватой рубашонке. Скособоченный. Крепко западает на правую сторону. Западает, похоже, не по болезни, а со вчерашнего. А то – с ночи. Крепко.
В самом переходе, уже к выходу, навстречу попадаются снова двое (но – не парой) с объёмистыми жёлтыми пакетами. Сначала – дама (с одним). А за ней и дядька. С двумя и, по виду, тяжёленькими.
Мабыть (оба), из персонала прибиральщиков. Однако, уже в «штатском».
Выхожу и двигаюсь дальше не вдоль оградки школы (как поступаю чаще), а вниз, к мосту – до поворота на перескок между набережной и верхом.
Впереди меня (сначала метрах в шестидесяти, а потом – дальше, дальше, дальше...) спешит девчушка – в чёрном, с пакетиком в левой руке. И не просто – спешит, а чешет рысью. Считай, в забег.
Так и погнала. Через «Блохина».
Пока я на перескоке потиху прокандыбачил с каких-то полста, она и весь мост перемахнула. Даже приостановился: понаблюдать, куда её так вынесет?! Небось к вокзалу устремилась, а на такси деньжат пожалела.
А мы (в смысле – я) – на набережную. На территорию, где основные аттракционы и подпитывающие павильоны.
Далеко идти не намереваюсь. Где-то, на скамеечке, минут пять передохну.
А уже какие-то воспоминания (под живые картинки) набегали.
Когда, ещё с «перескока», вперялся в неспешно (в отличие от той девчонки) несущую себя к Балтии Двину, ближе к берегу прорастающую-расцветающую ядовитой зеленью – перед глазами являлись Шуты. И дороги до них отсель... 20 с небольшим. Километров. Примерно столько и реке – до тех заповедных (а нам – памятных) мест.
Пусть саму Двину, если в стиш, я ярче величал у Здравнёва. Ниже по течению, а по карте... К северу от Витебска, яко в районе города она развёртывается круче к Западу.
Там, у усадьбы Репина, Двина – Наташкина. А в Шутах – Ксюшина...

Вдали от шума городского,
от пошлых дрязг и суеты
времён эпических осколок
с весёлым именем Шуты
выносит улочек отрожье
на берег Западной Двины
и взглядом острым, настороженным
косит с высокой стороны.
Посёлок дачного пошиба,
приют безвестных мастеров,
он миру званий и нашивок
предпочитает пастораль.
В лугах роскошных сенокосье,
лягушек слаженный хорал…
«Осколок прошлого» коррозию
с души лохмотьями сдирал.
(21.06.2016)

Памiж люлеяў-берагоў павольна коцяцца стагодзi.
Купальскiх вогнiшчаў паўзмрок калыша мрояў ланцужкi.
Аблiччы скурчаных багоў змарнелi ў лiпеньскай спякоце.
Ды ганьбiць вораг наш парог i лёс разбэшчвае цяжкi.
(10.07.2021)

Паміж пустак, балот беларускай зямлі,
На ўзбярэжжы гарэзы рачулкi,
Дрэмле вёска Шуты, быццам птушка ў галлi.
Вабiць казка, разносяцца чуткi.
Пра дзiвосы, яшчэ з старажытных часiн.
Пра русалку тутэйшую Люсю.
Быццам Яська-дзiкун ёй уночы касiў
да вяночку каноплi ў валоссе.
(11.07.2021)

Я – дикий человек. Почти Орангутан.
Гуляю Жизнь-сестру. Куда?!
– «Напропалую».
А Жизнь ведёт меня прямёхонько к Шутам.
А там – степенный стан. А там…
Не забалуешь!
Меняю Жизнь –
                Легко!
              На Люсю, в сапогах.
У нас – один размер. И с памятью проблемы.
А рядышком течёт размашисто река.
И мы в её глазах убоги и нелепы.
За Библию сажусь. Давидовы Псалмы.
А Люся правит чай и суп из чечевицы.
До Бога – высоко. Далёко до зимы.
Листаю под чаёк седмицу за седмицей.
(26.09.2022)

Облака, облака...
Вдоль Двины, бережком.
По высокому. К Балтии – левому.
Недалече, с версту. Да обратно, шажком.
Жизнь – всё та же, Шалунья нелепая.
За июнем – июль. Та же прелесть в Шутах...
Помнишь, Ксюша?! Полночные всполохи.
Не гадалось, не думалось – Чья прожита?!
Кто на очередь стал в мартирологе.
Как, роскошно оскалясь, под «Танец огня»
Кувыркались сатиры косматые.
А над банькой зияла купель-полынья –
То Полиной, то Анной Ахматовой...
(10.06.2024)

С Шутами было, конечно, больше, но так, чтобы с упоминанием о реке – эти...
Уж и не ведаю, наведаемся ли мы (с Наташкой) туда ещё хотя бы разок.
Сойдя с «перескока» на спуск по лестнице, я глянул чуть вправо-наверх.
Там, на склоне, метрах в пяти от начала, есть плацдарм, на котором можно не то, чтобы разбить лагерь, но... – вполне расположиться на свою тусовку ватаге бездельников. Обычное явление.
Где-то в середине нулевых, тогда ещё в сквере имени Калинина, так и поступила одна мужская компания. От шахматного клуба. Составом... В 6-7 человеков.
Цель была скромная и, по тем временам, не уникальная. Приятным летним (а мабыть, и майским) вечером отметить очередную встречу. Друг с другом. Скорее всего – в продолжение уже начатого где-то в районе своей мекки.
Расположились. Постелили газетки. Разложили прикупленную снедь и уже достали пластмассовые стаканчики...
Не прокатило!
Как из-под земли обозначились 3-4 добрых молодца. В светло-голубых форменках. Обозначились и доходчиво объяснили отдыхающим их права и обязанности. Праздник завершился, так и не начавшись. Но – без инцидента.
Отчего вспоминается (а и почти зрится)?! Да среди нас оконфузившихся был и Юрий Васильевич. Мамаев. Мой хороший, пусть и заметно старший, приятель.
Хороший...
Был...
А как перестал быть – да, просто, взял и умер (1 февраля 2012-го) – я и собственно шахматные баталии оставил. Напрочь. Успев выиграть за полтора месяца до его кончины очередное (своё) первенство клуба, а месяцем раньше замкнул тройку в Высшей лиге города. Впрочем, Юра в этих баталиях уже не участвовал.
Вспоминается...

Памяти Ю.М.

Болеет друг. Почти уж не встаёт.
Чуть легче стало и опять скрутило.
Два раза виделись за прошлый год.
И завтра, вот, заеду на квартиру.
Прощаться и прощения просить.
Что не помог.  Что просто не был рядом.
Не передал хотя бы горстку сил
Своим участьем, словом или взглядом...
 (VB, 2012)
----------------------------------------------------------
Здравствуй, Юра! – Да что я! – Какое тут «здравствуй»… Прости:
Что к тебе не зашёл. Не нашёл, где лежишь, за два года.
На погосте твоём до сих пор я пока не гостил.
Врать не буду: хотел, да пустой оказалась охота.
Таки-так… Всероссийская чёрствость и лень.
Коли живы – нужны. Да и то лишь, поскольку здоровы.
Даже толком не знаю доподлинно месяц и день.
Если это – февраль, то, конечно, не позже второго.
Скоро – Сочи… Опять олимпийцы выходят на старт.
И опять у меня защемила под сердцем заноза.
Помню твой неуёмный болельщицкий пыл и азарт,
да забавные коменты и деловые прогнозы.
Помнишь, Юра?!: Афины – где Юля…
Турин и Пекин.
А в последнем, десятом: далёкий канадский Ванкувер.
И сегодня кричал бы и гнал нашу Дашу: «Беги!».
Ах, как время летит! Уж два года, как взял, да и умер…
(2.02.2014)

До его годов мне... Осталось где-то с 6.
Осталось... Значит, на том конфузе ему было примерно, как мне сейчас. А то и чуть меньше.
14 июля...
По набережной достойного «записи» случилось немного. Встречных – никого.
На площадке одной из питательных точек, на одном из столиков осталось неубранное с вечера-ночи. Бутыль чего-то не безалкогольного – вероятно, порожняя – и приборы.
А проходя мимо павильончика, что разместился по самому краю дорожки, вдруг услышал (изнутри) голос из какого-то источника (транслятора). Повернув голову в направлении доносящего звука, узрел тело, блаженно возлежащее на лавке у стенки. Тело было, судя по виду, скорее мужеское, нежели женское.
Позавчера аналогичное мне увиделось на скамейке у второго подъезда нашей будавины. Там отсыпалось (без четверти 7) нечто, определённо мужественное, но – моложавое.
А что!? Этими ночами температура не опускалась ниже 19-20. Свежий (относительно) воздух. Разве – без подушки и перины. Калачиком, да кулачком под голову.
Присел на скамейку. Посматриваю в сторону «голосящего» павильона. Метров с тридцати.
По дорожке, в сторону Блохина, шагают двое. Низенький. Постарше, лохматый, но с выплешью. И – повыше да помоложе.
Прошагали вдоль места возлежания (за низкой оградкой и какими-то прибамбасами) тела. Но спустя несколько метров таки обернулись. То ли на храп, то ли на «голос».
Обернулись, ухмыльнулись (отчётливо), потёпали дальше.
А уже – девятый час. Минут 10-12. Пора домой. А то ведь уже и проясняться начинает, а с ним и жарень восстановится.
Направляюсь, зигзагами между палаток и каруселей, к одной из лестниц на подъём. Из них (а там, до центральной, вроде, как ещё три) выбираю ту, что выводит к тиру, амаль под Колесо. По ней чаще и подымаюсь.
Позавчера решил посчитать ступеньки. Снизу – доверху.
А дело-то – не простое! Всё время сбиваешься (обычно – на предпоследней-последней каждой клетки).
Позавчера вышло 160.
Сегодня намерился сосчитать поаккуратнее. Где там!
Чтобы уменьшить вероятность сбоев, следовало бы каждую первую (по клеткам) начинать с одной и той же ноги. В смысле – левой-правой. Однако, опять не сподобился.
На этот раз отчего-то сложилось аж в 170! Где-то соскочил-перескочил целый десяток. То ли позавчера, то ли зараз.
Сверху попробовал подличить число клеток-пролётов (а на каждом из них – от 9 до 12 ступок), да и это в точность не получается. Последняя серия уходит из поля зрения. 15? 16?
От Колеса сворачиваю не на Калинина, а, мимо вертушки (крокодилистого вертолёта) к подштыковью. Две прибиральщицы подметают стёжки-площадки. Одна – таки и ничаво. В шортах. Не скажешь, что – тётка. Хай и прибиральщица.
У «крокодила» (не самого ощеренного) – две девчушки и пацан. Годков одиннадцати-двенадцати. Одна забралась к самому люку, что под лопастями.
Можно прикинуть – куда. Хотя бы по этой (старой) фотке. Здесь люк выведен в красное. Зараз он выглядит иначе.
Забралась-уткнулась. Пацан (снизу) руководит дальнейшими действиями.
Прохожу мимо бассейнов. Воды там по самую кромку. Могли бы и рыбку какую запустить. На сезон.
Ан, нет! Рыбке нужна хоть какая-то водоросль. Да ил, чтобы о него рыльцем-пёрышками пошкорудить. А тут... Камень! Плиты. Да какой-то дрянью напичканная вода. До неестественной синевы.
На другой стороне площади, у обочины сгуртовались «служивые». Пятеро. В парадно-белых рубашонках и «генеральских» фуражках. Воскресенье! Последний день лукаморского Базара.
На открытие привозили (вертолётом) Самого. Что-то произносил. Хотя видом – не очень. Передвигается черепахой. Ноги и, явно, что-то ещё. На ШОСе этим видом он даже собратьев азиатов слегка озадачил.
А сегодня всё завершат. Базарное.
Однако, площадь (проезд с Ленина) опять слегка перекрывают. 8.15. Пропускают только «общественников» (троллейбусы-автобусы), но и тех, на какое-то время скоро преткнут. Лукаморцы – гуляют!
На выходе из подземки ещё раз озирнул происходящее за спиной.
С Блохина вывернула кавалькада мотоциклистов (человек восемь). В сопровождении «полиции». Рокеры (сначала, так и подумалось) – в чёрном. В шлемах. Уж не старший ли сын своим ходом из Резиденции пожаловал!?
Ниии... Те же менты. Подкатили к группировке, что в белом. Для усиления, а мабыть, для какой показухи.
Да. Чуть призабыл. Если в «запись».
На зигзаге подземки, уже под выход, навстречу выскочила длинноногая цацка (коза!). В чёрном мини. Процокала, задравши нос.
Это я – уже под тему Винила (Льва). Он в своих вершах тоже частенько на девах оборачивается. Возрастное...

Горячий день, открыт сезон охоты
на всё и вся, мистерия – не буфф,
когда и сам задумаешься – где ты,
кроссовки на ходу переобув.
У Майна бег, вдоль набережной скоком,
где домики с кафешками вразброс,
где бабочек на дереве высоком
давно не травит медный купорос,
и катер по воде, натужно воя,
туристов одуревших волочёт.
Сезон открыт, спасайся, всё живое,
уже неважно, нечет или чёт
в количестве пробежек и прогулок.
Буфф кончился, мистерия рулит.
Предательство уходит в переулок
от верности, похожей на реликт.
Калачиком свернувшись, повседневность,
у совести вздремнула на груди...
Спешишь, и мысль одна – куда я денусь
от этого её – не уходи.
Июль, жара, душа заматерела,
как дикий зверь в охотничий сезон,
и ждут сады вишнёвого расстрела
у дома, что давно уже снесён.
Собой же предан, вымучен до дрожи,
а значит, не уверенный ни в ком...
И та, что всех других была дороже,
не жалует ни взглядом, ни кивком.
Июль, июль, исчерпанная квота –
река, мосты и каменные львы...
И женщина. Бежишь и ждёшь чего-то,
хотя бы поворота головы.

Его (Льва) «мистерия – не буфф». Выставлена в 7.42. Аккурат в момент моего выхода. А открыл (уже – я), считай, сразу вернувшись и усевшись за «запись».
Мистерия... Не «буфф» – как бы стрычка Маяковскому. Я и сам балуюсь подобными уколами (перемигиваниями). С «не».
Правда, в «буфф» у меня было (февральское) «К либретто для оперы-буффа «Дон Хуан Пиррон»».

Не сын Честерфилда, но всё-таки как-то воспитанный,
Для женщины каждой сумеешь найти комплимент.
Артистке, привыкшей к пиару, в лучах под рапидами.
Чужой секретарше, слегка повреждённой в уме.
Кассирше, врачу-терапевту, простушке уборщице.
Смазливой субретке, лукаво задравшей глаза.
Три слова. Ну, пять – от которых она не поморщится.
Забыв, что вчера ей такие же кто-то сказал...

Не без дамочек (задравших глаза – как та, в чёрном, в подземке), пусть и без прогулок по набережной.
Прочитав «мистерию» Винила, я ему кинул пару строк. Мол – Попало. Пусть я нынче выскакивал не в кроссочах, а в сандалетах.
Лев на это признался, что на пробежки давно не выбирался. То бишь – пофантазировал.
А Майн (у него) – это Вюрцбург. Бавария. Населением в 130 тысяч. В марте 45-го британцы его знатно отбомбили. В прах!
А там и оборонных объектов никаких не было. Просто... В отместку за Ковентри. Ну, и в окончательный запуг.
А ведь немцы (после войны) всё достопримечательное восстановили! По рисункам да фото.
А, пожалуй, и всё. Если – под Запись.
И – ничего выдающегося. Просто – прогулочное (в переклик с памятью).
Понедельничное (уже – вчера) вышло куда значительнее. По важности-знаковости.

14-16.07.2024
PS:
Разве, одно упустил. До полноты картинки.
Всё тянуло о какой-то живности вставить. «Крокодилистые» вертолёты – таки не в неё. И рыбок к бассейнам я лишь в перезвон запустил. А живность-то была-встретилась. Помимо не больно частых по утру человеков.
Когда поднимался от Черняховки к дому, во дворике, что перед нашим, натолкнулся на целую ватагу пернатых. Так там, сбоку, и контейнеры для отходов. Но шастали пичуги по всему периметру. И так густо, как под нашими окнами не помню.
Голуби, галки, скворцы. Отчего ещё обратил внимание?! – Скворцов было изрядно.
Обычно они попадаются порознь. Ну – поштучно. А тут...
Так их ещё и от галок было отличить не просто. Галки были какие-то мелковатые. А скворцы – наоборот. В общем – одно в одно. Чуть бошки разные, да у скворчащих хвосты подлиннее.
А наглые клянчуги голуби лезли под ноги.

«15 июля. Знаковое»

Ровно в этот же день, в прошлом году, мы завитали к Тане-Лёше в Заслоново. Ну, и как-то – в Лепель и окрестности. Включая бацькаву Спадчыну...
А вчера (собственно, в понедельник, 15-го) мне щёлкнуло – под свои-Наткины прищепки, в мою нерадивость и её муки с ремонтом – прогуляться до одного приюта. Точнее – в его поиски.
А под Заслоново... К 12 часам до нас должна подскочить Варя, собирающаяся на день рождения к подружке. Туточки она чуть передохнёт, а после и переночует. Это – к «слову»-к «дате».
Ну, а теперь о главном. Из Знакового.
Ещё до Варькиного заезда, где-то в 11, я нарядился в свою не помятую с Минска тенниску (так я величаю все рубашки с коротким рукавом) и на запыт Наташки «Куды?!», отказал: «В Мазурино». Ей показалось, что в Парк, но я – уточнил: «На кладбище».
И наладился я в поиски. Ну, и под свои «июльские заморочки»...
Помимо родителей на тых могілках, но – куда дальше, лежит мамина тётушка Анна Евдокимовна. Тётушка – любимая, а ещё – и мачеха.
Случилось так, что Мария (Евдокимовна) Неборако вышла замуж за Василия Смунёва, а при родах (24 марта 1931 г.) померла, оставив дочку Валю.
Василий вдовствовал недолго и года через полтора сошёлся с родной сестрой покойной жены Аней. Анютой – как звали её мы. Рождением она была 1908-го…
Неборак наших (от прадеда моего Евдокима и прабабки Арины (Крестовской)) было… По моей памяти – шестеро. Сыновья (дядья мамины) – Иван да Нил, да дочери – Фруза (Ефросинья), Мария, Анюта и младшенькая Соня.
Соню, как и свою бабушку (Марию) я видел только на фотографии. Как и деда Василя. На той (фотке), где поспевшая родить, но даже не прикормить, лежит в гробу, а прочие – присели у него-рядом.
Сам Василь сгинул в те тридцатые. Анюта успела родить ему сына Ваню. 25 июня (!) 1933 года.
А Соне суждено было повторить судьбу своей старшей сестры. Уже в 1945-м…
С остальными мамкиными дядьями-тётушками я более или менее пообщался. Как и с прабабкой Ариной (уже поехавшей рассудком к моему с ней знакомству).
Мама провела своё раннее детство в семье отца и тётки-мачехи. С двоюродным-сводным братиком. И уже под ту войну ушла под опёку другой тётушки – Фрузы.
Фруза вышла замуж поздно (за 35). Своих детей не привело. А и мужа (Михаила Ткачёва) сгубила в первые дни войны. По его нефартовому полицайствованию под немчурой.
Случилось так, что в документах-свидетельствах годом рождения Валентины Васильевны оставили тот же, что и Ивану – 1933-й. Замест настоящего 1931-го…
Что-то из истории этой половины своего Родовода я оставил в «Лесничихе» (2018).
К могилке бабушки Анюты мы с матушкой хаживали. А как и она опочила… Попытку я предпринимал. И даже – не одну. Точно – по 2010-2011-му. С Марией. Но всё так (с 1988-го, да с 90-х…) изменилось. Столько иных полегло, а бывшее – позарастало.
Последние годы я о том месте вспоминаю уже под Ивана Васильевича. 1933-й… А и курил…
После похорон мамы я с ним уже не виделся. Случилось так, что семьями они (раньше – дружившие) вдруг резко разошлись. Ещё по 80-м.
Помню помин (в квартире Ивана Васильевича) по Анне Евдокимовне. Последние годы у неё шёл рак. В семье диагноз знали, но от неё скрывали.
Бабка сама была знахаркой (занималась целительством, оставаясь вполне христианкой). Жить хотела… Однако. Да и годы (80).
Помню поминальное застолье. Я сидел рядом с отцом. Бабу Анюту у нас любили… Батька там крепко прослезился. Мабыть, и в свою тугу (после двух инфарктов). И оставалось ему два с небольшим…
По-моему, в этом же 88-м, мы всей роднёй посидели и у нас. На юбилей отца, в июне. 25-го! А ведь…
Но про это «ведь» мне поднялось уже только по завершении поисков.
И что у них там (у родителей со Смунёвыми) преткнулось, я не ведаю. Но – преткнулось. А дружили (60-е-70-е) крепко.
Когда умерла наша Анна Тимофеевна (мама отца), ещё на Доватора, дядька Иван тоже дюже переживал и даже обмывал её тело к последнему обряду.
На похоронах отца (декабрь 90-го) Смунёвы (Иван и Тамара), вестимо, были.
А когда умерла уже мама… О болезни её я родственникам сообщал, на что дядька (брат) посочувствовал, но не более того. Типа: ну, что поделаешь?!
А уже под самый финал я обратился к нему за помощью. Надо было чуть расширить оградку на могиле бабушки и отца. А Иван был мастер на все руки (не токмо станочник высшего разряда).
Нашёл я его на даче в Улановичах. Он поджидал меня (сговорились по телефону), сидя на скамеечке у хатёнки. Присел и я. Кстати, нашу дачку в каком-то 70-м (в Ольгово) соорудил тоже он. Запросто! Так (тогда) – дружили…
А здесь… – Сделаем, никаких вопросов! И скупо добавил: Рановато… В смысле – ушла. В 68.
В общем, после этих похорон мы так и не пересекались.
Знаю, что крепко занедужил Сергей. Сын Смунёвых, мой двоюродный (двумя моложе). Случилась какая-то тяжёлая травма, обернувшаяся инвалидностью. Суровой…
На худую память, я с двоюродными Смунёвыми (помимо родительских посиделок) по-взрослому и вовсе почти не пересекался.
С Сергеем – на выпускном студенческом. Летом 1979-го. В ресторане. Весь наш курс. И вдруг… Серёга!?
Как ты тут!? – Так… С Раей.
Рая – моя сокурсница. Блондиночка. Что-то до меня доходило (от неё?!) об их контакте. А тут…
Теперь я и не скажу, успели ли они обручиться-обвенчаться как раз к тому лету, или это произошло чуть позже.
С Таней… То ли к концу 80-х, то ли в начале 90-х. Скорее, тогда.
Она уже успела развестись. И вот, под какой-то свой загульный интерес решила свести меня со своими «друзяками». На той «тусовке» (квартирка на перекрёстке Фрунзе и Смоленской) она была с каким-то новым фаворитом (вроде, как моим бывшим студентом) и подружкой. Дальше этого «квартирника» наши отношения не подвинулись.
Про себя, о Сергее я вспоминаю не редко... Под его беду. И когда сегодня (вернее, уже вчера) решился на поиски, допускал, что (при их результативности) свижусь там не только с дядькой Иваном.
А с ним мне довелось (вживую-последнюю) всё-таки не на самом помине, а какое-то время спустя. Когда уже мой Сергей каким-то образом заглянул к Смунёвым (на квартиру в районе Техноложки), дабы поплакаться, ну и... Пришлось идти за ним, в доводку до хаты.
Вот и все те, уже давние, общения...
15 июля 2024-го... Понедельник.
Двенадцатым маршрутом до изворота к кладбищу и дальше – намётом. Жарит уже прилично!
Понимаю (рассудком), что шансы отыскать – мизерные. Даже, если потрачу на это не один час. А чуйка говорит: – А вот и нет! Вот и...
План – простой, как логарифмическая линейка.
По главной линии выхожу на место, где она разветвляется, и дальше шурую по той, что сразу (правее) за магистральной. А докуда шурую?! – Так пока чуйка не подскажет тот узгорак, на котором следует искать дальше.
Если только выбранный мною маршрут – верный.
Моя вера в собственную чутку возросла после того, как, ещё до развилки, мне на глаза попал памятник с собственной фамилией. По самому краю дороги. Обращал ли на него внимание раньше, не помню.
Некто – Нина Егоровна. Не знаю. Просто – однофамилица.
Однако – Знак!
Задумь-то моя – какая?! Найти Смунёвых, а на возврате заглянуть к своим. Передать привет от тётушки, брата (увы...), а мабыть и... Ну, и просто – от свояков.
Итак, шурую. Вниз. Потом вверх.
Кое-где идут какие-то работы. Пропускаю (отойдя с асфальта) идущий навстречу самосвал. Чуйка молчит, да и отшуровал пока незанадта.
Миную резкий поворот (в асфальт) налево. По нему, по идее, можно выйти на ту магистральную.
И вот сразу после этой «возможности», слева по движению открывается ладный узгорак. То, что на нём наторкано могил – одна к одной до верху, на коем колыхаются розные кусты и дерева – а в былые времена в искомом месте такого и близко не было, – само по себе не шибко удручает. Больно много часу прошло с тех визитов...
Иное дело, что заходили мы раньше к бабушке Анюте под иным углом. Через какое-то пространство, а не прямо от дороги.
Но чуйка толкает меня на штурм. Змейкой, по проходикам между теми, что снизу-вверх. В лица на памятниках всматриваюсь, но не так, чтобы в память.
Поднявшись до какого-то уровня, окидываю взглядом то, что пребывает в поле зрения. Пытаю чуйку: – Ну, что делаем дальше?! До упора, под дерева?
Так горушка не такая и узкая, и окидывается в осмотр лишь какая-то её часточка. А и весь узгорак может быть совсем не тот. Как и само направление...
А мабыть, и вовсе – дуть вниз и продолжить шурование до нового потенциального участка?!
Чуйка кажет: – Давай-ка, с этого торчка, дадим метров пять вправо. Ну, просто для очистки совести.
Миную буквально одно захоронение и... На меня, с обшарпанного монумента, смотрит Анюта. Зараз уже и не уверен, насколько именно смотрит. Главное – ФИО. Смунёва Анна Евдокимовна. 1908-1988...
Рядышком (боковым зрением сразу зафиксировал ещё два памятника)...
Дурак! Рядышком – Светочка. 11.03.1990-18.03.1990. Семь дней жизни.
А ведь не просто знал, но и видел! Раньше (эту памятку).
Дочка-малютка Раи и Сергея.
Всё вылетело-стёрлось...
Ну, а третьим – уже Иван Васильевич. Кудрявый, с чуть печальной улыбкой.
6.11.2014-го…
А рождением-то он – 25 июня. В один день с моим Митрофаном Фёдоровичем. Ровно пять лет между ними.
А ведь и про это я знал, но – стёрлось… Про него (про это «ведь») и оговаривался под помянутый юбилей.
Присел на скамейку. Уже – дряхлую. Рядом железный столик-одноног. В синий цвет и тоже – как-то под реставрацию.
А кому браться!?
Серёга… Не факт, что он ещё тянет своё нефартовое.
Как и Тамара (1940 р.).
В этот надел втиснуть (уж очень постаравшись) можно было бы только одну судьбу. Потому – не факт. Но дознаться о том мне, скорее, всего уже не суждено.
А чуйке – Спасибо!
По трезвому расчёту, особых шансов на успех шального мероприятия у меня не было. А тут… Сходу! В один подскок-заход. Собственно на поиски и времени-то совсем не потратив.
Открещиваюсь – в смысле осеняю себя. На памятниках старших – кресты. Как и положено.
Примерно теми же зигзагами выхожу на дорогу.
А уже на том – теперь вправо – повороте направляюсь на стык с магистралью. А всё потому, что чуйка мне подсказывает встречу ещё с кем-то. Из былых знакомцев.
До стыка – не так, чтобы и рукой подать. Но никого такого, поблизу, не нахожу. В конце концов, выхожу на площадку, с которой закругляется и наша магистраль. Перед заходом на неё – участок с могилками-памятниками, за которым наблюдается что-то вроде обрыва и очертания иных просторов.
Читаю надпись на крайнем с угла. Метров с десяти.
– Комлев…
Чур меня!
Комлевы – семья маминой двоюродной сестры Люси. Дочки Нила Евдокимовича, брата Анюты и Марии.
Те «Евдокимовичи» отошли в мир иной в 80-е. Только Фруза дотянула до 1994-го (91 год!).
Зараз подошёл черёд уже их внуков.
Люся и её Толик со Смунёвыми и моими пересекались не раз.
Сразу по нашему приезду в Витебск (сентябрь 1961-го) отмечали новоселье. А там и сфотографировались. В овражке к Витьбе, от Доватора.
Мои, Смунёвы, я с Галюной да Серёжка. Так – и Люся! Толика на фотке не помню (а под рукой у меня их – карток – нет).
А был Анатоль – с хитрецой-ехидцей. Двое сынов… Если опять чего не путаю: Саша и Володя.
После похорон мамы, старший Комлев с кем-то из них (а жившим, считай, в нашем дворе) наладили нам купленный ещё на мамкины «чубайсы» унитаз.
Комлев... Неужто!? 1966 г. р. Пётр. Пётр Николаевич. Ну, и ладно! Не Вова-Саша. Хотя младший из них в эти года и выкатывает.
А рядом… Ананченко Константин Онуфриевич!
Таки чуйка и здесь не обманула. Наш профессор. Костя… 13.12.1950–11.12.2009. После инсульта…
Ну, и ладушки! Шагаем до своих. А заодно – и к выходу с кладбища.
Завернув, снова присел. На скамеечку, что напротив оградки. Передал. Сестре от брата. Хай и с опозданием.
Валентина Васильевна грустно улыбнулась. С изображения на памятнике. Митрофан Фёдорович смахнул слезинку…
Всему своё время…
Домой возвращался на маршрутке, упустив 12-й буквально на 5 минут.
На всё за всё ушло у меня два часа сорок минут.
Варька уже отдыхала, настраиваясь на предстоящую тусовку.
Такие вот Знаки! 15 июля. В прошлый год – в Слядневичах, с тёткой Пелагеей. В этот – с дядькой Иваном.

16.07.2024