А в небе...

А в небе перья ангельской любви,
прохлада утренняя, сладкая до дрожи,
Господь решил любовью всех обвить,
но вот спасти от нас он нас не может.

Он нам и птичьи трели, и рассвет,
и страстные цветы в траве усталой.
А нам – учиться так любить в ответ,
чтоб все равно казалось, будто мало...

*

Провинциальны точки и тире,
никак жара на море не похожа,
и на пустыню не похожа тоже –
держись за воздух, странный имярек...
Глотай его засохшими губами,
ищи слова со стайкою сорок,
среди травы, сквозь жажду, между строк,
и меж каштанов порыжевших.
Память
подсказывает тропочки в тени,
рассветы меж остывшими домами.
Светило встанет – обжигать и ранить.
Короткой ночью о дожде молись!
А утром прячься – пламенная правда
истерзанных газонов и цветов.
Сурепке и вьюнку шепчи о том,
как выживать на сковородах ада...
А солнце встанет и оближет дом,
разбудит обалдевшую сирену,
напомнит о больном и неизменном:
дописывать войны прогорклый том...

Стрижиный воздух ласково-упруг,
отбой поёт охрипшая сирена...
Чирикаешь в прохладе поутру:
нет, вся я не умру...

*

Я из робкого детства, из хатки
глинобитной с окошком одним,
будто детские ночи и дни,
как рулончик из ленты раскатан.

В соке вишен и абрикос,
в кукурузных душистых початках,
меж подсолнухов бродит начало
жизни, что необъятна, как Оз.

Как в сандалиях ремешки –
грубовато, но держит крепко.
И бесхитростно сладкое детство
и цикория стебли, цветки.

Синева ты моя, синева,
и глаза иногда так же сини.
До сих пор я в душе где-то с ними,
Хоть порою трава, как трава...