Владимир Британишский

ВЛАДИМИР БРИТАНИШСКИЙ
(1933 — 2015)

Взаимопонимание людей —
настойчиво желаемое чудо!
Потемки заполняли душу чью-то,
и вдруг светает, вдруг светает в ней!
Писать ли письма, как писал Фурье
(и каждый вечер ждал в условном месте?),
стучать ли в стену, как стучат в тюрьме:
ведь одиночество страшнее смерти?
Крутить ли чаще телефонный диск:
подышишь в трубку — задрожит мембрана!
Хвататься ли за карандаш и кисть?
Держаться, как стареющий артист,
за крики поощренья «Бис!» и «Браво!»?
От сердца к сердцу отыщу ли путь?
Найду ли в спектре нужные частоты,
чтоб донести пускай не смысл, не суть,
а только часть, ну, хоть чуть-чуть,
хоть что-то?
Ах, наша связь беспомощно слаба!
Мы говорим — лишь сотрясаем воздух.
Но вдруг приходят нужные слова,
единственные, как пароль и отзыв.
Чужой, перестающий быть чужим,
ты отвечаешь: «Понял тебя, понял».
Как физик одержим единым полем,
так я всеобщим братством одержим.
Чудак! Ведь мир не богом сотворен
и логики в нем биться не добиться!
Но нужен, нужен физику закон.
А мне — договорившихся сторон
диалектическое, но единство!

***

Коптилки многолетний свет.
Мгновенный всплеск салюта.
Нет, солнца чёрного тех лет
Не высветлит минута!
Иллюминация столиц,
С парадами, с оркестрами…
Салют! Лишь раны он солит
Солями разноцветными.
О, звёзды детства моего –
Копейки в кепке инвалида!
А снегу, снегу навалило –
Белым-бело, белым-бело!
Зиме спасибо хоть за то,
За то, что поле побелело:
Всё, что пылало, что болело,
Снегами всё заметено!
Земле спасибо хоть за то,
За то, что с хлебом полегчало…
Но детства нашего начало –
Как затемнённое окно!

***

Ностальгия; город мой, детство-отрочество
(до-войны и после-войны)…
Собирателем не был я, и старьевщичество,
хлам и ветошь мне не нужны.

Не осталось мне от отца и матери
ни наследства, ни следа,
ни единой памятки, кроме памяти,
светлой-светлой, словно слеза.

Ничего: ни упрека, ни порицания
от матери и отца…
Тихий мир безмолвного созерцания,
дно прозрачного озерца.